Джамиль, тоже наблюдавший за своим другом, сразу догадался, почему тот с таким волнением ожидает прибытия баркаса. Увлечение Таира казалось ему несерьезным, и внутренне он посмеивался над ним, тогда как свою любовь к Лятифе считал настоящим, глубоким чувством. Скрывая это чувство от других, выказывая внешне полное безразличие к девушке и даже сердясь, когда кто-нибудь намекал на его тайну, Джамиль был убежден, что друг его быстро остынет. "Таир - мальчишка еще, - успокаивал он себя, - тянется к ней больше из любопытства". И смотрел на их встречи с иронией уверенного в себе, опытного в житейских делах мужчины.
Неожиданно для обоих раздался сердитый окрик мастера:
- Таир! О чем ты думаешь?
Таир испуганно вздрогнул:
- Что случилось, уста?
- По-твоему, ничего не случилось? Смотри, - Рамазан указал рукой на пустой желоб, - весь раствор ушел в скважину! Сколько раз я предупреждал тебя: следи внимательно, чуть что - сейчас же зови меня. Эх!.. - с досады он махнул рукой и помрачнел еще больше. - То-то и говорят: пошли ребенка, а сам иди за ним по пятам. Считали тебя за стоющего парня, поручили дело. Вот и результат! Видишь, что наделал?
Таир замер на месте. Слушая язвительные слова старика, он вспомнил свое первое впечатление о нем и удрученно подумал: "Вот он и показал себя!"
Торопясь остановить поглощение глинистого раствора, Рамазан указал на сваленные в углу площадки мешки с цементом и крикнул рабочим:
- Тащите сюда! Скорее!
Рабочие, подтащив мешки, начали быстро делать специальную смесь, добавляя в глинистый раствор цемент и силикатный порошок. Рамазан то и дело покрикивал:
- Добавь, добавь еще!
Видя необычайную взволнованность мастера, Таир понял, что допустил серьезную оплошность. Рамазан изредка бросал на него хмурые взгляды и укоризненно качал головой.
В самый разгар работы к буровой пристала моторная лодка "Весна". Из нее выпрыгнул комсомольский организатор Дадашлы и, подойдя к глиномешалке, весело поздоровался с рабочими. Прежде всего ему бросилось в глаза, что Таир чем-то расстроен. "Что это с ним?" - подумал комсорг и намеренно громко обратился к нему:
- Ты, парень, почему не встаешь на учет?
- Потому что одной ногой все еще стоит у себя в деревне. Вот и результат этого, - ответил вместо Таира Рамазан и кивнул головой на скважину, которая ненасытно поглощала раствор. - Комсомолец в работе должен быть примером, а он...
Не понимая, в чем дело, комсорг оглянулся вокруг себя.
- А что он у вас тут натворил?
- Что мог, то и натворил: прозевал утечку раствора.
Дадашлы подошел к Таиру и сердито сказал:
- Придется вызвать на бюро, дать нахлобучку... Товарищ Байрамлы, я спрашиваю, почему ты до сего времени не встал на учет?
- Моя учетная карточка осталась в районе. Надо написать, чтобы выслали, - хмуро проговорил Таир, а про себя подумал: "Если и впредь так пойдет, то незачем и писать в район".
Дадашлы не удовлетворился таким объяснением.
- Во всяком случае мы этого дела так не оставим. Будешь отвечать за аварию!
Таир вытаращил глаза:
- За какую аварию?
- Ну вот за эту... Ты же напортил!
- А тебе какое дело? - вспылил Таир. - Кто ты такой?
- Я? То есть как это - кто я?.. Комсомольский организатор.
- Будь ты хоть сам аллах! Тут один хозяин - уста Рамазан.
- Я думаю, что и уста Рамазан согласен со мной... Учиться тебе надо, парень, ликвидировать свою техническую неграмотность! Где же это видано, чтобы комсомолец наносил вред производству?
- Здорово ты помогаешь! Две недели я здесь и ни разу не видел тебя на буровой.
- Потому что я тоже работаю на производстве. Не хватает времени... Вот встанешь на учет, тогда мы займемся и твоим делом.
- Каким это моим делом?
- Хотя бы твоей технической неграмотностью.
- Ладно, занимайтесь... - буркнул Таир и отошел прочь.
Дадашлы показался Таиру самовлюбленным, неискренним человеком, который во всяком деле стремится прежде всего показать самого себя. В действительности это было далеко не так, С молодыми рабочими комсомольский организатор держался, может быть, даже слишком прямолинейно, - старался быть вполне откровенным, говорил всем правду в глаза, и ничто не заставило бы его отступиться от своего мнения ради приятельских отношений. Желание видеть комсомольцев в первых рядах борцов за нефть заставляло его непримиримо относиться к промахам и ошибкам товарищей, особенно в производственной работе. Сам Дадашлы, как мастер, был на лучшем счету у себя на втором промысле, и бригада, которой он руководил, своими производственными успехами во многом способствовала тому, что промысел в целом успешно перевыполнял план.
Но Таир ничего не знал об этом. Худощавое и продолговатое, с сероватым оттенком лицо Дадашлы не понравилось ему. Он даже находил какое-то соответствие между внешностью комсорга и его грубоватой манерой разговаривать. И уж во всяком случае он и не думал раскаиваться в том, что так резко отвечал комсомольскому организатору.
- Нехорошо ты говорил с комсоргом, Таир, - шепнул на ухо другу Джамиль. - К чему так грубить?
- А что он за начальник такой? - чуть не крикнул Таир. - "Будешь отвечать за аварию!" - передразнил он комсорга. - Должно быть, любит командовать и чтобы все ходили перед ним на задних лапках. Только этого от меня не дождется!
- Нет, нет, ты не прав. Дадашлы очень прямой и честный парень. Если что и сказал слишком резко, так из ж лания добра тебе. Я в этом уверен.
Дадашлы не слышал разговора друзей. Отойдя в сторону, он стоял подле Васильева и, наблюдая вместе с ним за рабочими, которые примешивали к глинистому раствору силикатный порошок, говорил помощнику мастера о стычке с Таиром.
- До чего же горячий парень! - удивленно покачивал он головой. - Ты ему слово, он тебе - два! Критики совсем не терпит...
Многолетний опыт коммуниста подсказывал Васильеву, что к Таиру нужен особый подход.
- Хороший парень, - объяснил он Дадашлы, - но ершист, это верно. Ты постарайся найти с ним общий язык. Позови к себе, поговори по-дружески, по-комсомольски. Наверно своими замечаниями ты задел его самолюбие. А что горяч, это совсем не плохо. Сумеешь вызвать у такого интерес к делу, - он тебе гору своротит.
Видя, что Таир стоит в стороне без дела, Дадашлы позвал его в культбудку поговорить. Они сели за стол, на котором лежали свежие газеты и журналы. Таир с обиженным видом отвернулся к окну, не глядя на комсорга.
- Ты очень вспыльчив, - начал Дадашлы и улыбнулся, - не даешь человеку слова сказать. Но я на тебя не обижаюсь, в этом ты можешь не сомневаться.
Таир молчал. Не веря в искренность Дадашлы, он все же не хотел заново раздувать ссору.
- Никто из нас не имеет права ссориться, - продолжал Дадашлы, понизив голос. - Это вредно отражается на самочувствии, на работе. Но, с другой стороны, еще вреднее было бы закрывать глаза на недостатки работы любого из нас. Все мои усилия, как комсорга, сводятся в сущности к одному: чтобы каждый комсомолец был передовиком.
"Что ж, передовиком и я не прочь быть, - отметил в уме Таир. Послушаю, что дальше скажешь".
- В нашем тресте имеются три комсомольские бригады. И все три высоко держат звание ленинско-сталинского комсомола. Наши комсомольцы прекрасно понимают, что такое нефть. Они знают, что нефть не только горючее, но что она - честь и слава всей нашей республики!
Таир задвигался, выпрямился и обернулся лицом к Дадашлы. Тем не менее он все еще не смотрел на комсорга и упорно хранил молчание.
- Вот почему, - заключил Дадашлы, - и ты, и я, и все другие наши товарищи должны работать не за страх, а за совесть!
"Да что он - за ребенка, что ли, меня считает? Будто я сам не понимаю, как нужно работать! Об этом каждый день пишут в газетах". Таир недовольно поморщился, но опять ничего не ответил.
- Ну, пошли, кажется, прибыла смена. Устал, небось? Ничего, поспишь - и усталость как рукой снимет. Это только вначале трудновато приходится. Потом втянешься, и будет легко.
