- А как они могут спастись отсюда? - спросил Алексей запинающимся голосом.
- Это только они сами могут понять. Я тоже был одним из них, пока не освободился...- прозмеил чёрный человек, улыбаясь одной половиной рта, - и растворился.
"Почему он не может улыбнуться по-настоящему, так, как смеются счастливые люди?" - подумал Алексей и вдруг внутренне содрогнулся, вспомнив слова, родившиеся когда-то в споре с дядей: "улыбнись тьме, и она станет светом".
Вот оно! Вот оно, спасение! Надо просто улыбнуться тьме, - и свет воссияет сквозь неё! А без тьмы и свет был бы невозможен, его просто не с чем было бы сравнить... Не было бы формы, не было бы движения, не было бы жизни! Улыбка - вот ключ от бытия! Улыбнись! - твердил себе Алексей, и свет открывался ему - изнутри. Он вытягивал непослушные губы, пытаясь улыбнуться, и чем больше он это делал, тем яснее понимал, что полукружие радуги - это тоже перевёрнутая улыбка, чья-то вечная улыбка, только этот кто-то смотрит на наш мир снизу вверх, в обращённом с ног на голову виде...
Всё кончено. Гвозди отлетели от рук Алексея, и свет луны ударил ему в глаза. Теперь он видел её, видел луну, сверкающую над миром, и луна не была неподвижна, - она струилась, двигалась, по её поверхности струились потоки белого, вязкого света, и тонкая ниточка тьмы делила луну на две половины, чем-то похожие по очертаниям на гигантские запятые...
- Я восхожу. Восхожу к луне, - громко повторил Алексей, и вдруг, не просыпаясь, понял, что спит, что нечто очень важное он только что понял во сне и сейчас проснётся. Последним движением губ он послал воздушный поцелуй луне - и вопреки своей воле, но подчиняясь законам яви, поднял веки. В глаза ему ударил ослепительно яркий свет сентябрьского солнца.
* * *
Алексей лежал в постели в квартире Маши, в мучительно неудобной позе, запрокинув голову. Подушка его была сброшена на пол, одеяло сбито. Видно было, как метался несчастный человек во сне... Хозяйка квартиры сидела невдалеке, на кресле, и зашивала порванную рубашку Алёши. По её лицу и глазам было видно, что она всю ночь не могла уснуть и взялась за работу, чтобы спастись от тяжёлых мыслей.
Алексей поднял голову, словно пытаясь что-то спросить, но не смог и опустил её снова. Мария заметила это и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой и искусственной, - так же улыбался ночью человек в чёрном. Но в Машиной полуулыбке не было угрозы, только одна бесконечная растерянность.
Маша попыталась заговорить: "Вот, так... И в тебя стреляли..."
- Нет, Маша, - глухо сказал Алексей. - В меня не стреляли. Это не моя кровь была. Я сам убил...
Маша замерла. Весть, принесённая Алексеем, медленно проникала в её сознание. Игла в пальцах Маши продолжала двигаться, но разум не управлял её движениями, - вот иголка уколола палец женщины, и выступила кровь, но Маша не заметила этого.
Алексей следил онемевшими глазами за тем, как маленькие капельки крови падают на его белую рубашку, и не давал себе полного отчёта в происходящем, - он не понимал, где кровь, а где вишнёвый сок, где смерть, а где жизнь, где беда, а где счастье. Тишина, страшная, леденящая тишина овладела им, Машей, этим домом, городом и страной, и всё выше и страшнее становился пронзительный голос этой тишины.
- Так это было не на тебя покушение? Ты дрался с кем-то? Ты себя защищал? - спросила Мария сломавшимся голосом.
- Нет. Я убил предателя. А может, друга... Сам чёрт не разберет... - простонал Алексей.
Трудно было вести этот разговор, трудно было Алексею рассказывать, что он совершил, а вернее, что время, пустое, слепое время совершило с ним. И ещё труднее было Маше слушать это. Она почти не вмешивалась в его отрывочные фразы, только боль в её глазах возводила неловкий Алексеев рассказ на новый, смертельный уровень.
В соседней комнате плакал ребёнок, но его плач словно существовал в отдельной вселенной, параллельной той, где убийца рассказывал брошенной женщине о своём преступлении. Не было больше ни ребёнка, ни матери, ни её невольного мужа, - только три одиночества в одной квартире, в такой же одинокой стране на такой же одинокой среди звёздных просторов планете...
Земля моя, бедная моя земля, мячик, исхлёстанный молниями, когда же прекратится твой мучительный путь! Когда же боль и горе перестанут быть твоей сущностью, когда ты, наконец, сможешь без страха, с любовью взглянуть в глаза вечному Солнцу!
...На небе постепенно собирались неулыбчивые тучи, и мелкие капли дождя начали стучать по подоконнику. Пока Алексей рассказывал Марии об ужасе прошлой ночи, ясность оставила природу. Новый осенний день вступал в свои права, и надо было жить, вернее, продолжать своё земное существование. Надо было вставать, одеваться, идти, совершать ежедневный ритуал обыкновенных действий, слов и поступков...
Мария, выслушав Алексея, молча встала, собрала его одежду и положила на кровать, намекая, что пора ему уходить, после чего вышла из комнаты, - надо было кормить сына.
Алексей одевался долго, пристально рассматривал в зеркало своё небритое лицо, тщательно причёсывался, как бедняк, пытающийся всем своим видом доказать, что у него всё нормально.
Несколько шагов к дверям... Выйдет ли Маша попрощаться с ним? Возненавидит ли она убийцу, которому отдалась минувшей ночью? Или простит его? Тишина... Ребёнок больше не плакал. "Верно, она сына переодевает", - подумал Алексей и вышел из квартиры, стараясь не хлопать дверью.
Под дождём, не замечая, как капли падают за ворот, Алексей шёл домой. Природа вокруг дышала неброской осенней свежестью. Неистребимый запах промокшей земли под серым небом напоминал, что жизнь продолжается, что нет такого горя, которое смогло бы прервать навсегда прекрасный путь вечных превращений, в котором лето, осень, зима и весна сменяют друг друга, на деревьях растут листья, их бьют дожди, рождаются дети и умирают старики, младенцы смеются, а матери вытирают слезы... Слеза за слезой текут из глаз Марии, качающей колыбель, капля за каплей падают на землю дождинки, жизнь за жизнью приходит в мир и уходит из мира, - и всё это именуется Бытием, и всё это мучительно, и всё это - прекрасно...
Алексей мог бы полюбить эту красоту, но жгучая боль раскаяния пронзала его существо и мешала чувствовать на одном уровне с природой. После вчерашней ночи юноша оторвался от жизни... "Где жизнь? Где правда?" - спрашивал себя Алексей. Эти фразы машинально повторялись в его голове, словно кто-то заставлял его произносить их снова и снова. И он шёл, опустив голову, не замечая, как редкие прохожие вокруг озабоченно спешат по своим делам, изредка бросая взгляд на одетого не по погоде молодого человека.
Вот, наконец, и материнский дом.
У дверей толпится народ, - возможно, это очередной следственный эксперимент.
Когда же, наконец, эта милиция отдаст им тело отца, чтобы похоронить его по-человечески?...
Алексей смотрел на милиционеров издалёка. Вдруг его словно ударила молния: в одном из служителей правосудия он узнал убийцу отца. Эта коренастая фигура, эти короткие волосы, толстый затылок, привычка держать руки за спиной...
Что делать?
Темников нащупал в кармане нож, которым вчера убил Рустама. Кровь друга, - а Алексей уже считал Рустама другом, - ещё не была отмыта с него.
Мстить? Или сбежать? Один удар - и за все можно рассчитаться, а потом - будь что будет...
Но как можно убивать? Вдруг этот человек - не тот убийца, а тоже невинная жертва?
А если - тот?...
Как там Маша говорила: мужество - в умении простить... Да, я могу простить. Но что это - трусость или милосердие?
Хватит думать, - шагни вперед и ударь!...
Но неожиданно убийца в форме повернул лицо назад и улыбнулся кому-то рядом. Алексею померещилось, что эта улыбка так похожа на предсмертную улыбку Рустама... Невыразимая тошнота охватила юношу, и он сломя голову помчался назад, к Марии. Рустам смотрел на него из подворотни, из серого неба, и тошнотворно улыбался...
