Окна первых этажей у половины зданий были забиты досками либо просто закрыты наглухо ставнями или роллетами. По всей округе уже давно не найти ни одного работающего магазина или закусочной, ни одной пестрой витрины с демонстрационным товаром, не слышно оживленных разговоров или льющейся из баров музыки, или хотя бы обычно надоедливого шума дорожного траффика. Лишь полустертые вывески напоминали о былом мире. Над самой же площадью возвышался огромной экран, на котором седовласый пожилой мужчина вещал о чем-то ровным, хорошо поставленным голосом.
— … развеивая ваши заблуждения, — доносилось из мощных динамиков, — смею отметить, что мы как никогда близки к новой ступени развития нашего общества, к новой вехе в развитии человеческой цивилизации, сулящей нам небывалые перспективы…
Каждый раз, услышав уже до боли знакомый голос, у Нолана все закипало в груди. Он знал оратора, чье лицо красовалось на экране и чьи красноречивые марионеточные выступления были ничем иным, как пусканием пыли в глаза и наглой ложью. Человека с экрана звали Брин. Доктор Уоллес Брин, если уж быть точным. Некогда руководитель одного из научно-исследовательских центров, объявивший капитуляцию Земли и ставший проводником воли оккупационной власти Альянса.
— … не все переживут происходящие сегодня перемены, — продолжал Брин скорбным голосом, — но, к сожалению, это та цена, которую мы вынуждены платить за наше будущее, друзья мои.
«Цена?! — разрасталось негодование внутри Нолана. — Сотни миллионов утраченных жизней, миллиарды загубленных судеб, отсутствие прав и свобод, подавление личности, брошенные города, уничтожаемая природа, невозбранно изымаемые ресурсы и толпы кишащих тварей повсюду! Это твоя цена? А поле подавления, из-за которого вот уже двадцать лет не рождается ни один ребенок?! Неужели ты сам в это веришь?».
Нолан осмотрелся вокруг: от площади несколькими лучами в разные стороны отходили переулки, но большинство из них было перекрыто — проходы преграждались либо массивными стальными воротами, либо силовыми энергетическими полями, миновать которые можно только имея специальный пропуск-маячок.
У входов в переулки дежурили патрульные Гражданской обороны — метрокопы. Выделить их в толпе было не сложно: черно-зеленая униформа, кожаные армейские сапоги, легкий бронежилет и шлем-респиратор, полностью закрывающий лицо и делающий патрульных похожими один на другого как две капли воды.
Разумеется, метрокопы были вооружены. А то вдруг кому-то не понравится идея насчет этих самых «небывалых перспектив», и что тогда? На поясном ремне каждого бойца висела кобура с девятимиллиметровым «Хеклер и Кох» USP Match и несколько подсумков с запасными магазинами. В руках обычно покоилась неизменная электродубинка — тоже весьма неплохое средство для идеологических дискуссий. В совокупности с системой локальной радиосвязи для координации действий патрульные обладали достаточно весомыми аргументами в любом споре с горожанами.
Сотрудники ГО номинально следили за правопорядком, но на самом деле предназначались для других целей: держать под контролем граждан, подавлять бунты, выискивать и наказывать несогласных, проводить задержания. Полный набор обязанностей и должностных инструкций, достаточный для ненависти со стороны жителей любого из уцелевших городов. «Служить и защищать» — это не о метрокопах.
И что самое интересное, в Гражданской обороне служили обычные люди, перешедшие на вражескую сторону ради лучшей жизни. И если солдат регулярных войск Альянса, которые также были людьми, подвергали различным биологическим и психическим модификациям, включая тотальное промывание мозгов, то ГО-шники шли на службу добровольно без всякого последующего вмешательства в психику. Действия метрокопов всячески поощрялись Альянсом, предлагавшим коллаборационистам лучшее жилье, усиленное питание и прочие материальные стимулы. А для обычных жителей образ ГО-шника стал символов предательства и объектом ненависти, что, впрочем, никак не сказывалось на совести метрокопов.
Сама площадь скорее напоминала тюремный двор, в который на свежий воздух периодически выводили заключенных. А лица многих были… нет, не полны отчаяния. Они были такими, как будто люди уже смерились с худшей участью и теперь просто доживали дни. Ждали конца. И если многие зеки в прошлые времена могли выйти на свободу по завершению срока заключения — они даже знали когда это случится — то здесь никто не смел предполагать, что произойдет завтра. А наблюдаемая тенденция отметала всякие мысли строить планы на будущее.
Конечно же, встречались и те, кто еще надеялся, кто еще ждал, попадались и те, кто просто привык к новым реалиям и пытался выжить, но в целом все выглядело, как огромная колония сверхстрогого режима, обернутая в лживые до безобразия декорации «нового общества, стоящего на пороге небывалых возможностей». С соответствующей атмосферой и мерами наказания.
Нолан покинул площадь, войдя в один из свободных переулков. Найти распределительный центр, где выдавались пищевые рационы и решались прочие бытовые вопросы, было не сложно. От того места, где находился Макбрайд следовало все время держать курс на огромный шпиль, уходящий в небо на сотни метров. Это была башня Цитадели — оплот местной оккупационной администрации, неприступная крепость, венец технологического прогресса, своим величием как бы указывающий на ничтожность порабощенного человечества. Поговаривали, что аналоги Цитадели разбросаны в разных городах по всему миру, и здешняя была не самой большой из них. Во всяком случае, штаб-квартира Альянса точно располагалась не в Сити 14.
До распределительного центра Нол добрался быстро. Центр располагался в здании бывшей библиотеки, ныне полностью переоборудованной под нужды Альянса. Никаких книг и журналов в хранилищах давно уже не было. Сам зал был просторный, однако в нем давно уже не найти былого уюта и библиотечной таинственности. Половина мебели отсутствовала, стены украшали пропагандистские плакаты и рисунки с символикой Альянса, а по периметру стояли вооруженные сотрудники ГО.
У зарешеченного приемного окна коменданта уже находилось несколько человек. Макбрайд приблизился к ним, заняв свое место в очереди. Впереди наблюдалось какое-то неспокойное оживление, и Нолан прислушался к доносившимся обрывкам разговора.
— … но мы так рано или поздно умрем с голоду! — взывала к совести коменданта немолодая женщина.
— Пищевые рационы уменьшены согласно директиве Председателя Брина. Покиньте помещение, — невозмутимо и сухо отвечал ей комендант. Он был одет так же, как и любой другой офицер Гражданской обороны, но с дополнительными нашивками на рукавах. Его голос, искаженный переговорными динамиками шлема, был лишен всяких эмоций и намеков на сочувствие, что добавляло еще больше чуждости и прохлады его речи. То же самое было со всеми метрокопами и солдатами патрульных сил. Все как один — серы, безлики и безжалостны.
— Но прошу Вас, сэр! — голос женщины дрожал, на глазах проступали слезы. — Можно хотя бы получить набор медикаментов? Мой муж болен, ему не продержаться без…
— Гражданка G5447, покинуть распределительный центр! — рявкнул комендант, перебив женщину.
— Но, пожалуйста…
— Сотрудникам ГО, вывести нарушителя порядка! — произнес офицер, и тут же по его приказу женщину скрутил один из метрокопов и грубо потянул к выходу. Гражданка пыталась сопротивляться, но все ее усилия были тщетны. Она молила о снисхождении, но это было бесполезно. В конце концов, она начала выкрикивать проклятия в адрес Альянса, за что охранник наградил ее разрядом электродубинки.
— Уроды, — еле различимо донеслось из-за спины Нолана.
Макбрайд едва сдержался, чтобы не вмешаться. Он прекрасно понимал, что любые действия с его стороны в данной ситуации были бы бесполезны, да и такие сцены за свою жизнь в Сити 14 он наблюдал не раз. Но, с другой стороны, внутри всё сводило судорогой от понимания того, что он так и продолжает безучастно стоять на месте, наблюдая, как слабую и беззащитную женщину вышвыривают вон, словно собаку. Но что он может сделать, кроме как зря пожертвовать жизнью, не добившись толком ничего?
