Для проверки Валентайн дёрнул руки в стороны, пробуя разорвать цепь, а затем вверх и вниз - пытаясь выскользнуть из оков. Нет, невозможно. А значит, всё, что будет дальше, не его вина. Ему нужно лишь одно – не попросить «ещё», пока бежит песок в часах.

- Как скажешь, - выдохнул Тавио, почувствовав, как что-то легко скользит по ложбинке между ягодиц – кончик плети. Прикосновение было мимолётным, но дразнящим. Он едва заметно дёрнулся следом – и тут же вместо лёгкого касания на бёдро пришёлся удар плети. Не слишком сильный, но ощутимый.

Валентайн резко выдохнул от неожиданности.

Ещё удар – чуть сильнее. И ещё. Он уже начинал привыкать и улыбнулся, понимая, что так Хайну не добиться ничего.

В следующий миг плеть снова скользнула между бёдер.

Тавио облизнул губы. Вообще-то, этой части хотелось ещё. Но. В конце концов, не так сильно, чтобы просить.

И тут же новый удар – совсем другой, резкий и сильный, заставляющий взвыть.

- Тихо, - рука другого энтари на плече, нежно ласкает шею, но вопреки мягким прикосновениям – тут же новый удар, уже не плетью, а кнутом.

«За что?» - застывает на губах невысказанный вопрос, когда ещё один удар ложится на спину. Впрочем, он знает за что. За то, что захотел увидеть самого Хайна на коленях. Если бы не эта глупая месть, сейчас спал бы сладким сном в своей постели.

Новый удар куда сильнее, он разрывает мысли, будто предупреждая: нет, не за это.

Валентайн закусил губу, чтобы не выдохнуть уже в голос:

- За что? – и всё-таки слова выскальзывают изо рта.

- Скажи сам.

Новый удар.

- Скажи, и я перестану.

Валентайн выдохнул. Это легко.

- За то, что я ненавижу тебя.

Новый удар, наискось, поперёк горящей полоски кожи.

- Нет, - холодно и равнодушно.

Секундная тишина позволяет собраться с мыслями.

- За то, что хотел унизить тебя.

- Нет, - на сей раз мягко, будто нерадивому ребёнку.

Валентайн опустил голову, пытаясь найти причину, которая устроит Хайна.

- Просто за то, что я твой враг, - сказал он тихо.

Новый удар врезается в кожу раньше, чем последнее слово слетает с губ. Врезается глубоко, будто бы до кости – или это только кажется?

- Тепло, - с непонятной злостью в голосе.

«Просто за то, что я твой враг…»

- Просто… за то…

Он замолкает, позволяя новым ударам одному за другим врезаться ему в плечи, потому что боится, что если закончит фразу, они могут прекратиться. А что останется у него тогда? Только тишина, наполненная правдой.

- Просто… потому… что я не такой, как вы.

Тишина. Ни одного удара.

- Да?

Валентайн склоняется, подставляя спину.

- Тогда давай, давай, ударь меня ещё! Если это всё, за что вы ненавидите меня. Если ты так хочешь. Если тогда твоя ненависть станет хоть чуточку…

Он замолкает, почувствовав, как ложится на губы палец патриция.

- Тихо.

Рука скользит по щеке, успокаивая.

- Время вышло.

Валентайн резко открыл глаза и ошалело посмотрел на часы. Верхний резервуар был пуст.

Он осел бы на пол до конца, если бы уже не сидел на коленях - сгорбленный и униженный. Понимание того, что произошло, накатывало стремительно, и вместе с ним уходило чувство беззащитности, сменяясь привычной коркой презрения и злобы.

- Мразь, - выдохнул он.

Рука Хайна исчезла с его щеки.

- Санта я бы отложил назавтра… Рука устала.

Комментарий к За что?

Вообще, концептуально, это конец) Но нц получилась не нц: никто не удовлетворён ни физически, ни морально. Так что завтра я продолжу эту тему, если нормальные здоровые сторонники канонной лав стори не закидают меня тухлыми яйцами)) Так что давайте, отзывы в студию - писать или нет. (тройничка не будет, но могу ещё одно Хайн х Валентайн)

========== Эпилог ==========

Вечер не задался. Хайн сидел на веранде, глядя на заброшенный парк своего особняка, и потягивал кисловатое вино из старинного бокала. Как это часто случалось с ним при смене погоды, патриция мучила мигрень. Запах розового масла, плывший над городом, на зло всем осенним ветрам доводил настроение патриция до той грани, за которой хотелось или выть от тоски, или бить морды.

Приподняв в воздух полупустую бутылку, он оценил остатки на дне. Нужна ещё одна, и можно отправляться в свет.

Он уже собирался отдать приказ управляющему, когда тот сам, будто по волшебству, возник на пороге.

- Грэм, - бросил Хайн через плечо, - я хочу ещё вина.

- Да, господин, - немолодой лысеющий римлянин поклонился, - патриций, к вам гости.

Хайн поднял брови.

- Надеюсь, не женщина? Потому что женщину я сейчас не вынесу.

- Нет, господин. Патриций Валентайн.

Хайн подавился вином и закашлялся.

Он не видел Валентайна больше месяца, с самого праздника Цереры, и думал, что тот не решится показаться ему на глаза ещё полгода – как, впрочем, и Сант. Тайвен некоторое время пытался оспорить право Хайна на награду, а затем, под давлением опозоренного Валентайна, который в ярости мечтал отомстить хотя бы кому-то, смирился и принял свою участь. Когда лучи полуденного солнца озарили гостевые покои императорского дворца, проспавшиеся патриции выглядели побитыми псами. Один лишь Хайн по-прежнему цвёл самодовольством. На радостях он даже предложил обоим заглядывать к нему, если будет настроение поразвлечься. Впрочем, он не думал, что кому-то из них хватит глупости на подобное.

Вендер не был уверен, чего следует ждать от предстоящего визита, но, поразмыслив, усмехнулся сам себе и приказал:

- Проси.

***

Вечер не задался. Точнее, не задался день, большую часть которого Валентайн провёл в бессмысленных разъездах и борьбе с имперской бюрократией. Вечер же оказался лишь его достойным продолжением.

Вернувшись домой, Тавио приказал было привести к себе раба для развлечений.

Новый мальчик, Ульрих, был не совсем в его вкусе – покупая его, Валентайн рассчитывал на германца или гота, но выяснилось, что в невольнике добрая половина римской крови. Тёмные волосы старательный торговец осветлил ромашкой, зная вкусы постоянного клиента, а чёрные глаза Тавио просто не разглядел издалека. Одна мысль о подобном обмане вызывала тихое клокотание злости где-то в груди, но ничего лучше Тавио пока не нашёл. По-крайней мере, италийский типаж позволял рассчитывать на выносливость раба – последнее время игрушки всё время ломались, и всё чаще Валентайн с тоской вспоминал эдайн, которого по вине проклятого Санта пришлось отдать Флавиям. По крайней мере, тот мог не есть несколько дней и сносил до сотни ударов плети, в то время как германцы терпели не больше тридцати, прежде чем начать умолять. Но эдайн последнее время тоже не попадались, а те, что были на рынке, выглядели такими измождёнными, что вызвали лишь отвращение.

Валентайн устроился в тенистом углу своей игровой комнаты, откупорив бутыль игристого вина, и стал ждать, с упоением планируя предстоящую игру. Тонкие пальцы привычно оглаживали хлыст у бедра, когда мальчик появился на пороге.

Валентайн махнул рукой, приказывая слуге оставить его наедине с игрушкой, и поманил мальчика пальцем.

- Ульрих, - сказал он мягко.

Едва услышав голос господина, мальчик тут же упал на колени.

- Ползи сюда, малыш.

Мальчик торопливо принялся выполнять приказание. Оказавшись у самого кресла, он вгляделся в полумрак, пытаясь разглядеть выражение лица господина, но ему это так и не удалось.

Тонкие пальцы Валентайна легли на его подбородок, приподнимая вверх. Тавио отлично видел находящееся на свету лицо раба, но оно его отчего-то не радовало. Оно было… влюблённым. Сколько не бей этих тварей, они всё равно смотрят глазами, полными фальшивой любви. Стонут, плачут… И покорно просят ещё. Но в этом нет никакой радости. Потому что он-то знает, что дело всего лишь в руне. Неважно, кто он, не имеет значения, что он делает. Важно лишь то, кем он родился. Полукровка – для высших, идол – для низших. И ничего нельзя изменить.