Я ожидал, что он протянет багор. мне и поможет вскарабкаться на борт. Но он угрожающе поднял его над головой, явно замахиваясь на меня, и гаркнул:
— Хенде хох!
«Руки вверх!» — настолько-то я знал немецкий язык. Да и так все было понятно и без перевода, стоило только взглянуть на эту грозную фигуру с занесенным над головой багром. Но почему вдруг он решил беседовать со мной по-немецки?! И как могу я поднять руки, если они запутались в ветке, а сам я един держу голову над водой?
— Брось, не валяй дурака! — закричал я, забыв, что мой рот занят мундштуком.
Конечно, он сразу выпал изо рта, и я хлебнул мутной воды.
— Петро, ты что, сдурел? Ведь он же тонет! — тонким голоском воскликнул третий рыбак. Это явно была девушка, хотя и одетая, как остальные, в брезентовую куртку и брюки и остриженная совсем как мальчишка.
Свирепый Петр бросил багор, и они все трое ухватились за тросы, подтягивая сеть поближе к борту. Потом паренек в тельняшке схватил меня за ремень, которым крепят баллоны к поясу, и с трудом втащил в лодку.
— Тяжелый какой, аж чугунный, — бормотал он. Рыба билась вокруг и, изловчившись, выскакивала за борт. Но никто не обращал на нее никакого внимания. Все трое выжидательно смотрели па меня. А я сидел на дне баркаса, сгорбившись, как старик, под тяжестью баллонов, и никак не мог отдышаться.
— Документы есть? — вдруг строго спросил меня Петр. — Паспорт!
Повторялась та же глупая история. Но теперь уже со мной.
— Тю, тю, сказился, — сказала девушка и звонко расхохоталась. — Да откуда у голого человека паспорт? Где он его держать будет?
Засмеялся неуверенно и парнишка в тельняшке. Но Петр был неумолим, хотя и смутился немного.
— Я порядки знаю, на фронте в разведке был, — сказал он. — Вот доставлю в комендатуру, там пощупают, что это за рыбка.
— Да что вы меня за диверсанта принимаете, что ли? — возмутился я. — Мы же археологи, здесь работаем. Вон и катер наш стоит.
Они все трое послушно посмотрели в ту сторону, где виднелся наш экспедиционный катерок.
Петр, сунув в рот два пальца, по-разбойничьи свистнул, потом, сложив рупором ладони, громко закричал:
— Эге-ге-гей! На катере!
На катере тоже закричали в ответ и замахали белым флажком. Через минуту он снялся с якоря и двинулся в нашу сторону.
— Сейчас проверим, какой ты археолог, — уже мирно сказал Петр и лукаво подмигнул мне единственным глазом.
— А что же вы там ищете, под водой-то? — спросил паренек в тельняшке.
Постукивая от холода зубами, я коротко объяснил, что мы ищем здесь остатки затопленных древних городов и амфоры, которые могли бы нас навести на след затонувших греческих кораблей. Слушали они меня внимательно, но не очень поверили, потому что, когда я кончил, Петр подозрительно посмотрел на меня, потом на приближающийся катер и буркнул:
— Какие тут города под водой? Так, сказки одни. Я тут сызмальства рыбачу, все дно, как полы в своей хате, знаю. Какие уж там города…
— А может и правда, — вступилась девушка. — Вот в Тамани, гуторят, что-то нашли…
— А что это за амфоры такие? — перебил Егор. Я снова начал терпеливо объяснять, что в этих глиняных сосудах древние греки хранили и вино, и масло, и даже зерно. (Вот каким стал специалистом!) Для наглядности я попытался нарисовать в воздухе очертания амфоры с заостренным донышком и длинной горловиной. Все трое следили за моим пальцем…
Мы так увлеклись, что не сразу заметили: катер с выключенным мотором уже покачивался рядом с нами. Я вздрогнул, когда раздался голос Светланы:
— Полюбуйтесь, он тут лекции читает. А мы его на дне ищем…
— Козырев, потрудитесь объяснить, что с вами произошло? — строго спросил Василий Павлович.
— Да он в сетку нашу запутался, — ответил вместо меня Петр. — Распугал нам всю рыбу, рассказывает невесть что. А вы кто же будете?
— Мы археологи, научная экспедиция из Москвы. А я руководитель, Кратов моя фамилия.
— Очень приятно познакомиться. А моя фамилия Созинов, Петр Трохимович. Я тут вроде за бригадира.
Он явно чувствовал себя виноватым, старался не смотреть в мою сторону и незаметно ногой заталкивал под лавку тот самый багор, которым хотел встретить меня. На дне лодки билось несколько крупных рыбин — все, что по моей вине осталось от улова. Взяв две из них за хвосты, Созинов сказал:
— Вот, товарищ руководитель, примите рыбацкий подарочек. На уху хватит.
— Что вы, что вы! — замахал руками. Василий Павлович.
Но Созинов, не обращая на это внимания, ловко Перебросил рыбу на катер.
— Какая с той рыбы уха! — набросилась вдруг на него девушка-рыбачка. — Постыдился бы показывать людям, а не то что дарить. Вы его не слухайте, товарищ Кратов. А лучше приходите к нам вечером на стан — вон у той хатки. Мы вас настоящей ухой угостим.
Мы запустили мотор и отправились домой.
— А теперь, Козырев, объясните нам толком, что же все-таки произошло? — спросил Кратов, когда рыбачьи лодки остались за кормой.
— Да вы же слышали, Василий Павлович, запутался в сети, — неохотно сказал я.
— А почему вы не воспользовались кинжалом? Почему вы заставили всех волноваться и не отвечали на сигналы?
— Да он потерял его, — весело сказала Светлана. — Посмотрите, у него на поясе. пустые ножны болтаются, а кинжала нет и в помине.
Испепелив ее презрительным взглядом, я рассказал честно, как потерял кинжал.
— Растяпа, — поспешил вмешаться Аристов. А Кратов покачал головой и сказал:
— Козырев, Козырев, что мне с вами делать? Вроде взрослый уже человек, а ведете себя как мальчишка. Когда вы поймете, что у каждого из вас только одна жизнь и глупо рисковать ею без толку? Придется отстранить вас на некоторое время от погружений. А всем остальным приказываю перед спуском в воду проверять друг у друга снаряжение. При малейшей неисправности погружение отменю.
До самого причала добирались молча. Молчали и за обедом. А после обеда я забрался в палатку и притворился спящим. Разговаривать ни с кем не хотелось. Я чувствовал себя обиженным: еще бы, пережить такую опасность и в благодарность получить выговор. Но еще обиднее будет, если Кратов выполнит свою угрозу и отстранит меня от погружений. А я уже знал, что в таких случаях он тверже гранита.
Не пошел я вечером и к рыбакам, хотя Светлана пыталась вытащить меня за ноги из палатки. Признаться, пойти мне хотелось. Я любил слушать рассказы Василия Павловича. О событиях древней истории и жизни греческих городов он умел говорить так, словно сам был очевидцем.
Все ушли веселой гурьбой, даже Шарик, а я остался сторожить лагерь. Когда голоса затихли вдали, я вылез из палатки, насобирал сухого бурьяна, и развел костер у самой воды. Пламя жадно охватывало стебли, и они с треском корежились и разбрасывали искры.
Лежа у костра, я читал о древних городах, которые некогда стояли на этих берегах, об отважном Савмаке, поднявшем две тысячи лет назад восстание рабов Боспора, о жестоком и хитром царе Митридате, который захватил Савмака в плен, а затем казнил его.
Этот Митридат был отчаянным авантюристом. Прежде чем стать царем, он долго жил в изгнании, странствуя с караванами по разным странам. Еще в юности он выучил двадцать два языка! А потом, заточив в темницу родную мать, захватил Понтийский престол и начал завоевывать страны одну за другой, В конце концов он прибрал к рукам и Боспорское царство. Его империя, раскинувшаяся по берегам Черного моря, сорок лет угрожала Риму. Даже такие полководцы, как Помпей и Юлий Цезарь, долго не могли перехитрить Митридата.
Потом им все-таки удалось разбить его, и Митридат убежал сюда, в Пантикапей. Против него поднял мятеж его собственный сын. Митридат заперся в крепости и отбивался до последнего. А когда понял, каким будет исход битвы, принял яд. Но яд на него не подействовал. Он всю жизнь боялся, что его отравят враги, и ля профилактики принимал разные яды маленькими порциями, постепенно приучая к ним организм, вырабатывая в себе иммунитет, что ли, как сейчас говорят. И это ему действительно удалось. Но зато, когда он решил покончить с собой, яд оказался бессильным против его организма!
