После того, как я винтовку получил, сначала все не решался человека живого убить: простоял один немец минуты четыре, все разговаривал, я его отпустил.

Когда первого убил, он сразу упал. Тут второй выбежал, наклонился к убитому, я и его уложил.

Мне страшно стало: я убил человека! А потом вспомнил наших - и стал их бить без пощады.

Дом провален до второго этажа. Кто сидит на лестнице, кто на втором этаже. Кассы - в них деньги все сгорели.

На кургане живут девушки, жгут костры, готовят, офицеры заходят к девушкам.

Боеприпасы возят на лошадях.

Наблюдаешь иногда такую картину: идет фриц, собака лает на него из двора, фриц ее убивает. Если ночью собачий лай - значит, фрицы чего-то делают там, шастают по домам, вот собаки и лают.

Я стал зверским человеком - убиваю, ненавижу их, как будто моя жизнь вся так и должна быть.

Я убил 40 человек - трех в грудь, остальных в голову.

При выстреле голова сразу откидывается назад или

в сторону, он руки выбрасывает и падает...

Один убитый мной перед смертью сказал по-русски:

"Спасибо, Сталинград, что меня русский снайпер

убил".

Как-то мы принесли гармошку, поем, танцуем, Фрицы заслушались, а потом открыли огонь.

Пчелинцеву тоже жалко было убивать: первого не смог, второго убил и как я мог?

Меня сначала трясло, когда убил: ведь человек шел за водой!

Двух офицеров уложил. На высоте - одного, другого - у Госбанка, он весь в белом был, все немцы вскакивали, ему честь отдавали, он их проверял. Хотел перейти улицу - я и ударил в голову. Он сразу свалился, ноги только задрал в ботинках.

Вечером иногда выхожу из подвала, смотрю - сердце поет, хочется хоть на полчасика в живой город.

Выйдешь, подумаешь: Волга тихо стоит, неужели Волга наша для этого страшного дела?

Один сталинградец у нас был - я его расспрашивал, где клубы, театры, как гуляли на Волге. Здесь гуляли, парк был".

Сварщик Косенко так варил, что люди приезжали с фронта и просили чинить "катюши" - "У вас лучше, чем на фронте".

Два танка примчались с фронта: "Скорее, нам в бой", - зачинили и ушли в бой. В тот же день 5 пушек отремонтировали. Этим делом занимались 4 человека. Слесарь, кузнец, токарь, сварщик. Поцелуйкин, Забиркин, Белоусов, Косенко и мастер, он же начальник цеха, и слесарь Солянинков.

Тов. Крыжановский - начальник турбинного цеха.

По территории 500 снарядов, бомб около 80 - 4-го ноября. И еще 20 5-го, и 16 в августе.

"Жизнь постепенно останавливается, - говорит Николаев. - Вот и часы стали".

Солянинков: "Я еще строительством занимался в 1920-м, здесь я вырос мастером ОТК, а в последнее время работал на все руки. Бомбежки переносили все в щели. Ну, а когда снаряды - мы работали, не обращали внимания.

Полтысячи подков сделали, создавали мастерские, кухни ремонтировали, одной специально дно вставляли. Зениткам досылатели делали. Ремонтировали "максимы", американские пулеметы.

Работали днем и ночью - я в последнее время и начальником, и токарем, и фрезеровщиком, и всем.

Да, неохота уезжать, я б остался. Привык.

За 4-е и 5-е потеряли 21 человека".

(Красивый; слабый тенорок. Воск в лице.)

Возле двери мастерской попал снаряд, а вскоре 2-й, в ту же воронку.

Погиб на 4-м посту осетин Алборов (бомба), в руке ложе винтовки, а дуло отлетело, пульс еще бился. Боец рыдал, кричал: "Мой товарищ погиб".

Гуртьев и Белый встретились в Сталинграде, вместе служили в 1919 г. Белый командовал ротой, Гуртьев - комбат.

Такая же встреча с Людниковым - ком. 138 див., Гуртьев был начальником штаба дагестанского полка, Людников - ком. взвода.

Белый - командир бригады.

Все трое сидели в П-образном КП. С Белым вместе воевали на юге.

На старой войне был вольноопределяющимся рядовым в артиллерии - под Варшавой, Барановичами, Сарны, Чарторийском.

Два года учился в Петербург. политехникуме.

"28-го октября были под Котлубанью. Совершили 200-километровый марш за 2 суток - полк Маркелова. За ним полк подполковника Михалева (погиб со всем штабом, похоронен в парке Скульптурном), и затем пришел полк Барковского (Барковский погиб, был ранен комиссар Белугин), команду принял Сергиенко, а затем майор Чижов (Сергиенко убит - выскочил в один из домов, организовал оборону и при возвращении на КП убит).

Прибыли ночью 1-го октября в садоводство, приехал ген. лейт. Голиков, дал указание произвести рекогносцировку переправы и подготовку к переправе.

В 11 вечера приказали переправиться первыми, пришел полк Маркелова, сапер, бат., связь штаб., противотанк. дивизион с 6 пушками, пульбат. Я явился в штаб армии - получил задачу занять круговую оборону в районе "Баррикад". На запад - ж.-д. нагромождение вагонов разрушенных, дома, недостроенные танки, садики фруктовые.

Завод остался левее".

"Народ был настроен хорошо, обстрелянный. Возраст - от 23 до 46.

Большинство сибиряки - омичи, новосибирцы, красноярцы. Сибиряк покоренастее, построже, посуровей, охотники, дисциплинированнее, привычней к холоду, лишениям.

Ни одного случая дезертирства, один уронил винтовку, три километра бежал за вагоном и догнал. Молчаливы, но остроумны, резки на слово. Впереди нас была 112-я.

1-го я получил задачу сменить 112-ю, перейти в наступление на з-д Силикатный.

2-го начали наступать и в то же утро заняли завод (полк Маркелова), преодолевая миномет., арт. и пулеметный огонь.

С утра начался сильный огонь с Макеевской улицы и с кладбища.

Полк Сергиенко прикрывал балку, а в Скульптурном саду - Михалев, Маркелов занял завод "Силикат".

Весь день бомбили - 40 самолетов с перерывами в 10-15 минут. Бомбы мельче.

Наблюдение продолжалось, стреляли по самолетам - из ПТР, пулеметов. Те утюжят, а наши стреляли.

К "свистунам" привыкли - даже скучно, когда немец не свищет, свистит значит, не бросает.

Ночью со 2-го на 3-е они перешли в атаку на з-д Силикатный, весь полк Маркелова лег - осталось 11 человек. К вечеру 3-его немцы заняли завод. Приказ был: ни шагу назад. Командир тяжело ранен, комиссар убит.

Стали оборонять разрушенную и горящую улицу перед Скульптурным садом.

В течение месяца рубежи: