Жан встал из-за стола и стал приглашать всех девушек задуть свечки, в первых рядах уже стояли Марина с Айгуль, перешептываясь друг с другом. Гуля кидала быстрые взгляды на Дениса, освещенная пламенем свечей, зловеще улыбалась, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Лица обоих сирен приобрели заговорщицкий и надменный вид, свойственный уверенным в себе женщинам, точно знающим себе цену.

Вскоре Жану удалось набрать около десятка развеселившихся дам. Чередуя английский, французский и русский счет, Жан, поддерживаемый хором мужчин, начал обратный отсчет. Задуть свечи с первого раза не удалось, и на помощь старающимся девушкам бросилось несколько парней, Денис все норовил встать поближе к Марине, мощно задувая их ряд. Обе сирены разразились хохотом, растворившимся в общем гуле ликования. Жан удивленно поднял правую бровь и дал команду на включения света.

Торт очень быстро, буквально в несколько минут разделили на порции, оставшуюся часть, большую по размеру, увезли обратно, для ночной смены.

В комнате Павла Сергеевича было шумно, гул голосов начинал слышаться сразу при входе на этаж, усиливаясь по мере приближения, сливаясь в один непонятный бубнеж, перемешанный со взрывами хохота. Справедливости ради стоит отметить, что гудел весь этаж, служба безопасности смотрела на эти нарушения сквозь пальцы, предоставляя подготовленные заранее заготовки формальных ответов для особо сердобольных, которые всегда находились, требующие соблюдения режима и наказания виновных.

Анатольич и Жан, уговаривая уже вторую бутылку, разгоряченные, раскрасневшиеся, ожесточенно спорили в своей привычной манере, ярко жестикулируя и ерзая на месте. Если взглянуть на их спор со стороны, то может показаться, что вот-вот и начнется драка, но каждый раз, когда накал страстей достигает своего апогея, то один, то другой наполнит вновь рюмки, и огненная вода, обжигая горло, туманя голову хлестким ударом по нервам, заставляет спорщиков успокоиться, ощущая приятное тепло, поднимающееся снизу и заполнявшее грудь. Переведя дух, они начинали заново.

Павел Сергеевич и Алексей Евгеньевич удовлетворившись первой бутылкой, лениво рассматривали последнюю 3D-карту скважин, болтая в воздухе проекцию как ребенок играет кубиками.

- Нет, но ты вот скажи мне, Ваня, - распалялся Анатольич, - в чем смысл? Человек свободен по рождению или нет?

- Да, конечно, мы все рождаемся свободными, - отвечал ему Жан, втирая большим платком крупные капли пота на лысине.

- Вот, значит свободным. Тогда почему все и вся сразу же старается вогнать его в рамки, по сути заточить в клетку?

- Нет, нет, Анатольич, это другой, эм, другая свобода, понимаешь?

- Не понимаю, свобода и есть свобода, она одна.

- Да, но нет. Свобода скорее как права, эм, правила?

- Право, - поправил его Алексей Евгеньевич. - Жан пытается на пальцах пересказать размышления Руссо по поводу общественного договора, но ты, Анатольич, пытаешься мерить все идеалистическими, пожалуй даже, романтическими понятиями. Я охотно тебя понимаю, но большинство не поймет. Право уже давно заменило человечеству свободу.

- Да, спасибо, свобода есть Право.

- Ну, уж нет, Право это Право, оно дает освобождение от ограничений, но это не свобода, - возразил Анатольич,.

- Глубоко копаете, - сказал им Павел Сергеевич, - сколько бы вы ни спорили, каждый из вас окажется правым и неправым.

- Не согласен! - хором ответили ему Жан и Анатольич.

Анатольич подмигнул и налил еще по рюмочке.

В дверь постучали, все на мгновенье затихли, стараясь удостовериться, не показалось ли. Стук раздался повторно, более уверенно, чувствуя, что его заметили.

- Это еще кто? - буркнул Анатольич и начал убирать бутылки со стола вниз, остались только две полные рюмки, которые они с Жаном быстренько проглотили и сунули их под тарелку, накрывающую блюдо с остатками закусок. В этот раз огненная вода пошла не в то горло, и они, надувшись от сдерживаемого кашля, стали похожи на две огромные рыбины, с выпученными глазами. Алексей громко расхохотался, глядя на них, задев рукой модель, начавшую беспорядочно крутиться в воздухе.

Павел Сергеевич встал и разблокировал дверь, она пшикнула и отворилась.

- Ба! Так ведь это ж Борька! - выдохнул Анатольич.

Борис вошел в комнату и, чуть не споткнувшись, теряя ориентацию в новом освещении, поставил на стол бутылку коньяка.

- Наш брат, Большое Ухо, знает толк в огненной воде, - подмигнул Анатольич Жану.

- Мы тебя не хотели будить, - Павел Сергеевич освободил стул от вещей и пододвинул его к журнальному столику.

- Я недавно только проснулся. Как прошел сабантуй?

- Отлично! Наш Ваня так натренировал своих орлов! - Анатольич похлопал красного Жана по спине, но не рассчитал силу, едва не пригвоздив его лицом в стол.

- Ты это, не буянь, - погрозил ему Павел Сергеевич.

- Черт, что-то я совсем плохой стал, - Анатольич убрал свои руки на колени, - Ваня, я же не со зла, от душевного порыва.

- Я знаю, - улыбался Жан. - Вы русские с широкой душой, может по-доброму и хребет сломать.

- Глубокая мысль, - сказал Алексей, повертел в руках бутылку.

Павел Сергеевич достал пять пузатых рюмок, Алексей отточенным движением разлил коньяк.

- Так, Борька, раз пришел последний, то с тебя и тост, - Анатольич пододвинул к нему рюмку.

- Хорошо, тост так тост, - Борис задумался, - предлагаю выпить за... хм... давайте за любовь.

- Неожиданно, особенно от тебя, - Алексей повертел бокал в руках, наслаждаясь ароматом.

- Так что, пьем за женщин? - Жан приосанился, в глазах появился молодецкий блеск.

- Не совсем, - ответил ему Борис.

- Вот, я же чувствую подвох, - Алексей поднял указательный палец вверх.

- Верно. Предлагаю выпить за любовь в более широком понимании, за ту движущую силу, которая поддерживает жизнь, ради которой рождается новая жизнь и уходит в небытие другая.

- Хороший тост, как раз для нашего состояния, - сказал Павел Сергеевич, раздался звон хрустальных рюмок, и все выпили.

- То, что ты описал, Борис, - Жан внимательно смотрел на Бориса. - Это есть Бог, в его религиозном понимании.

- А есть иное понимание? - удивился Анатольич.

- В этот раз я с тобой не соглашусь, - ответил Жану Борис, - в религиозном понимании Бог есть, если можно так выразиться, главный инструмент управления.

- Поясни, - навострился Анатольич. - я тут на стороне Жана, в чем разница?

Все вопрошающе смотрели на Бориса, и, не смотря на то, что он не видел их взглядов, он чувствовал, от внимания или коньяка уши его раскраснелись.

- Описанное мною понимание Бога я отношу к понятию веры.

- Но вера не отделена от религии, или не так? - Алексей еще раз крутанул модель скважин, заставляя ее вращаться с бешенной скоростью.

Павел Сергеевич медленно пригубливал коньяк и украдкой улыбался, глядя на озадаченных Жана и Анатольича, готовых недавно разорвать друг друга в пылу около атеистических споров, а теперь сидевших с обескураженным видом, усиленно вращая затуманенными алкоголем мозгами.

- Пару сотен лет назад меня бы за такие мысли сожгли бы на костре, оно тогда, наверно, было и правильно, - Борис сделал небольшой глоток коньяка и закашлялся.

Жан поставил перед ним блюдо с закусками.

- Сожгли бы, да и сейчас могут, - ответил ему Алексей.

- Я всегда разделял понятия религии и веры, мы с вами не раз спорили об этом.

- Да, я помню что спорили, но не помню к чему в итоге пришли, - Жан чесал голову, морщины на лбу демонстрировали сильную задумчивость.

- Ни к чему не пришли, каждый остался при своем. Закончу мысль - когда верой начинают управлять люди для своей выгоды, она становится религией.

- Я пока не знаю, что тебе возразить, - ответил ему Жан, - мне надо все обдумать.

- Мысль не нова, - заметил Павел Сергеевич, - но звучит не так уж часто.

-Так это ересь чистой воды, верно, Жан? - воскликнул Анатольич.