Артемий подошел к мертвому Иоанну, опустился на одно колено и снял с головы шляпу. Густые кудри рассыпались по воротнику синего плаща. Он протянул руку к лицу убитого, прикрывая похолодевшие веки. Губы шевельнулись, прошептав слова прощания. Его лицо оставалось бледным и непроницаемым.

- Ты не слишком утомился, Герман? - тихо спросил Артемий, не поднимая глаз.

- Я тебя ждал, весёлый шаман. Этот мальчишка оказался всего лишь между нашей встречей.

- Всего лишь?..

- Он умер в честном бою.

Артемий подобрал меч Иоана и поднялся с колен.

- Сегодня мрачное утро...

- Я готов и в хорошей форме. К черту слова. Или клинок ученика не слишком удобен для учителя?

Артемий вынул из кармана белый платок и обтер прилипшую грязь и следы крови с клинка Ветра.

- Все в порядке.

Отведя руку с оружием в сторону, Артемий медленно двинулся навстречу сопернику. Герман не двигался. Лишь когда расстояние между ними сократилось до одного метра, он сделал молниеносный выпад. Артемий развернул корпус, пропуская удар мимо, одновременно рубанув мечом с права - налево. Герман отпрыгнул, но на его жилете появилась багровая полоса. Он отступил еще на шаг и встал в позицию, опустив острие меча вниз. То же самое сделал Артемий.

И тогда Пустота встретилась с Единением.

Взгляды рассеялись, сердца раскрылись, а сила обрела текучесть и направление. Пустота впускала в себя энергию, оставаясь чистой и равнодушной. Ибо пустота - мать неподвижности. Силе не совладать с пустотой, но и пустоте необходимы уловки метаморфозы, чтобы поразить место противоположное потоку силы.

Две равные силы рождают содружество сил, либо, столкнувшись и исчерпав мощь и напор, они превращаются в ничего.

Наносящий удар, помни: невозможно поразить то, в чем нет существующего, реализуя силу, ты раскрываешь беззащитную противоположность её потока.

Пустота - абсолютный щит и броня, единственное, чего она жаждет - это обернуться силой. Сила же жаждет обратно.

Никто не примерялся и не оценивал действия соперника. Никто не искал слабых мест и изъянов несовершенности. Два сердца, две твердыни свободно парили в океане бесконечности, связанные единой сосредоточенностью.

В том мире, где находился Герман, не было его собственной личности. Единственное, что существовало в нем - это намерение, опиравшееся на Пустоту. И он оставался непобедимым до тех пор, пока его неподвижность не реализует силу намерения.

В мире Артемия Дождя сосредоточенность опиралась на единое проявление духа. Он ощущал свое "я" в собственном теле, пустоте соперника и слабой частице внешнего мира. В сущности, он сам являл собой вселенную, движимую, законом противоречия. Артемий был отражением обратимости. Гнев, испытанный перед началом поединка, создал намерение уничтожения, но подчиняясь закону, он мог реализовать свое намерение лишь в момент движения. Артемий отражал мир пустоты, одновременно проявляя пустоту и наполненность.

В принципе, состояния поединщиков не отличались ничем. Различие составляло лишь то, на что опирался каждый из них в мгновение возникающего противоречия.

Ветер разгонял тучи. Солнце обняло лучами света остывающую землю. Голубая бездна небес вдохнула ясности в непокорность спешащих сердец.

Собравшиеся зеваки уже добрый час наблюдали странный застывший поединок. Они перестали суетиться и затаили дыхание, словно заразившись молчанием, люди переглядывались, улыбались или хмурились. И их любопытство разгоралось с каждой минутой.

Какой-то мальчуган бросил камнем в Артемия. Камень отскочил от щеки и чавкнул грязью, упав наземь. Ни один мускул не дрогнул на щеке Странника. Один из мужчин сердито выругался и пригрозил сорванцу пальцем.

Время текло и ничего не менялось, кроме того, что народу вокруг заметно прибавилось.

И Герман, и Артемий чувствовали каждое движение вовне, звук, взгляд... Мир, пронизанный духом, ожидал знака судьбы.

И мгновение грянуло.

Стройная женщина с обезображенным шрамами, лицом протиснулась к краю образованного толпой круга. Загадочная даль взгляда добавила непонимания сцене смертельного противостояния. Один из зевак грубо оттолкнул, мешающую удобству обозрения, локтем. Она негромко вскрикнула от боли, когда каблук сапога грузного мясника опустился на её ногу, и скрылась за дышащими нетерпением любопытными горожанами.

Рок трубит в горн праведности.

Веко Артемия дрогнуло. Доли секунды разрушения единения оказалось достаточно. Меч Германа сверкнул солнечным бликом, тело странника ощутило прикосновение ледяной остроты стали. Артемий отклонился назад и в падении рубанул наискось, снизу-вверх, вскрывая живот царского офицера до самого хребта.

Сила выпорхнула из распахнутых врат плоти. Герман сложился пополам и опустился на колени.

- Красивый удар, господин Дождь. Браво! - прохрипел он, улыбнувшись кровавым лицом.

- Случается всякое, - тихо сказал Артемий.

- Случается... Но теперь уходи прочь. Не стоит... веселить толпу... душе - щепательными сценами.

Глаза Германа закрылись, лицо расслабилось и, казалось, озарилось безмятежностью и покоем. Он упал набок и испустил дух.

В вдалеке послышались крики и топот копыт. Толпа взволнованно зашумела.

Артемий стал на ноги и ощупал рану. Клинок Германа разрубил кожу и скользнул по ребрам, не причинив особого вреда органам. Хотя крови вытекло предостаточно. Голова закружилась, и ему пришлось сделать пару глубоких, отдающих нестерпимой болью вдохов, чтобы не потерять сознание.

"По-моему до тюрьмы совсем рядом" - подумал Артемий.

Тяжелая рука в латных перчатках легла ему на плечо.

- Ты еще позавидуешь участи Германа, вонючий колдун. - Прогремел голос, сильно отдающий железом.

╦╦╦

Когда вернешься?

Спросят небеса, -

Какую полночь ты осветишь зрением?

В какую пропасть прыгнешь для полета?

И чьим объятьям нежность подаришь?

12 Дождь поющего огня

Холодные камни подвалов не слышат криков героев. Лишь скупой стон между куплетами песни или раскатами смеха огласит полумрак багровых теней, языки пламени в угрюмой жаровне вспыхивают поярче, предвкушая грядущее пиршество.

Если они герои...

Артемий улыбается и сыплет прибаутками при каждом ударе кнута. Палач скалится от напряжения, шунтируя полученную в бою рану раскаленным железным прутом, а его жертва наизусть цитирует сонет Шекспира. Палач ухмыляется, его не проведешь так просто, он печенью ощущает сладость страдания, таящегося за любой маской, в том числе и за маской героя. Вот когда его ремесло превращается в настоящее искусство.

- Славный мужчина, воин, - приговаривает палач нарезая кожу спины ровными полосами.

- Хочешь, я могу и захныкать, предлагает Артемий,- или даже навалить в штаны.

- Не надо, голубчик,- шипит палач,- мне достаточно маленькой дрожи, крохотного подергивания твоего века.

Артемий трясется всем телом и часто моргает.

- Побалуйся, побалуйся, милочек, я видел разные способы борьбы с самим собой. Борись не борись, суть проступит непременно. Как ни кривляйся, а сегодня я поем до отвала. Не хочешь маникюра на ногти или лечебную клизму? Говори, говори, я не стану затыкать твои сахарные уста.

- Настоящего чуда не хочешь? Спросил Артемий.

- Какое еще?.. Попробуй.

- Играть так, играть. - И Артемий закрыл глаза.

Острый топор опустился на пальцы левой ноги и отскочил с глухим звуком. Палач потряс бородой и резанул ножом по груди, лезвие скользнуло, словно по камню. Дымящийся поток вара смыл со Странника пот. Стальные клинья не поранили кожу. Щипцы, крючья и кувалда не оставили на плоти даже намека на повреждения.