Кажется, его глаза блестели от слёз.
— Это потому, что ты полукровка?
— Ты о чём?
— Ты не умеешь летать, потому что твоя мать человек?
— Нет, что ты. Будь оно так, мама ни за что бы не позволила отцу поцеловать себя. Хотя нет, — он повеселел. — Не могу себе такого представить! Ну уж замуж за него она не пошла бы — убежала бы, чтобы вырастить из меня человека. — Ливэн снова погрустнел. — Мне не повезло. Бывает. Лекари утверждают, что это излечимо. В перспективе. Я им не очень верю — четыре года без изменений разубедят кого угодно.
— Мне… — Дуня не знала, что сказать. — Мне жаль.
— Да ладно, — отмахнулся юноша. — Не о чем тут жалеть. Во-первых, ты не виновата. Во-вторых, я ещё не успел оценить то, что потерял — не дорос до неба. А, в-третьих, как говорит отец, надо радоваться тому, что есть. Я, по крайней мере, умею то, что мама — и это уже немало. А ведь мог, например, не ходить.
— И то верно, — согласилась девушка. — Ой.
Ливэн проследил напряжённый взгляд.
— Ой-ой-ой, — его оценка была точнее.
Как и ко всякой более-менее уважаемой площади, к пятачку с фонтаном — или от него, это уж как посмотреть — вело несколько улиц. А именно — четыре. Их запрудила пёстро окрашенная толпа. Правда, в трёх направлениях явно наблюдался цветовой лидер. На тех улочках, которые на самом деле объединялись в петлю-ерик от одного из центральных проспектов города, преобладал чёрный справа и тёмно-синий слева. Догадаться, кто это, труда не составило. Как и о том, кого эта компания искала. К счастью, ни полисмены, ни вельфы беглецов не видели. Пока.
— Вот это скорость. Нет бы форы дать…
— Мы сами виноваты, — напомнила странница. — Нам стоило спрятаться.
— Спрятаться, говоришь? — юноша потёр подбородок рукой, той самой, к которой прилепилась Дунина. Пальцы мягко скользнули по пушку намечающейся бородки и укололись о щетину. Забавно, Дуня не знала, что так бывает. — А почему бы и нет? — Ливэн повернулся к третьей, однотонной улице. Там блистал на солнце белый. — Главный дознаватель округа Саженцев всё равно хотел отправить нас под венец.
— Но мы же… — девушка попыталась объяснить, что в своей одежде они будут выглядеть, как известно какой сюрприз на новогоднем празднике, но парень уже вскочил, и через несколько шагов пара врезалась в сияющее шествие.
— О! Молодожёны! — толпа встретила их радостными криками. — К свадебной ворожее их!
«Эть», — подумала странница и почесала лоб. Заодно сама себе поставила синяк рукой флейтиста.
Их подхватили, закружили и радостно понесли по многолюдным улицам, словно ручеёк кораблик-щепку в весёлую весеннюю капель, разве что с одним отличием: смеющиеся, танцующие и распевающие частушки существа вели Ливэна и Дуню вверх, когда детскому судёнышку одна дорога — вниз. По сторонам мелькали увешанные флажками, фонариками и лентами каменные строения, сначала высокие, затем — двух- и одноэтажные, а после и вовсе сменившиеся тонкими деревцами, саженцами, как тот, под которым странница грызла горчичные сухари. Потом саженцы окрепли, стали толще и выше. Будущие дома? Что-то вроде подлеска того удивительного гиганта, центра города?
— Молодожёны! Молодожёны! К Древу! К Древу! — скандировала толпа. — К ворожее! К ворожее!
Трубили трубы, свистели свистелки, барабанили барабаны. В какой-то момент несчастный Ливэн, для слуха которого эта какофония наверняка была невыносимой, устал морщиться и деланно улыбаться, смирился, расслабился — и вдруг заулыбался по-настоящему. Запел вместе со всеми. А затем все пели вместе с ним. Его голос — голос не мальчишки и не подростка — пленял.
— Только без революционных гимнов, пожалуйста, — осторожно попросила Дуня. Юноша уловил её шёпот и, расхохотавшись, чмокнул в щёку. Девушка вновь зарделась.
— Разве мы не юны? — подмигнул флейтист. — Разве не бесстрашны? Разве не мы будем жить вечно? Разве не нам принадлежит весь мир?
Угу, «Gaudeamus igitur»[4]? Или, быть может, «Here we are. Born to be kings»[5]? Ему очень подходит. И, вероятно, он прав, ведь им сейчас не выбраться из этой толпы, да и незачем — на виду у всех, в центре внимания они были надёжно защищены от преследователей. Так, почему же не наслаждаться жизнью? Хотя бы на зло охотникам… Нет, Дуня не сможет, ей так же грустно, как вчера… но солдат спит, когда есть возможность, а молодость веселится, когда пожелает. Губы сами растянулись в улыбке, пусть не бесшабашной, как у Ливэна, а удивлённой — себе, «муженьку», этому городу, этому миру. Всем! Но улыбке. Дуня же сама неоднократно говорила: сейчас — это сейчас, а потом… Девушка позволила празднику завлечь себя.
Под грохот петард, шипение бенгальских огней и визг шутих, под дождём из лепестков, конфетти и белого зерна (странница не успела разглядеть — рис это или перловка) их вытолкнули на очередную площадь, пред очи — Дуня обмерла — вельфа. Одно удержало девушку от того, чтобы с воплем вцепиться в Ливэна: этот «волк» явно был постарше обыскивавших гостиничный номер — весь в морщинах, с роскошной гривой седых волос, чуть ссутулившийся.
— Ворожея! У нашего отряда теперь тоже есть молодожёны!
— Конкурс такой, — успокоил «напарницу» флейтист. — Кажется.
Это он зря. Впрочем, разглядев вельфа, девушка никак не могла понять, чего же испугалась. Кого тут бояться? Старичка несколько звериной наружности, зато увешанного с ног до головы цветочными гирляндами, с посохом-веником и поясом из соломенных куколок в лоскутках?
— Он мужчина? — тихо-тихо уточнила Дуня.
— Да.
— А почему он — ворожея?
— Полагаю, это должность…
— Молодожёны? — перебил Ливэна вельф. Он нацепил на нос круглые очки и стал очень похож на волка, что встретил Красную шапочку, лёжа в бабушкиной постели. Забавно. Только вновь настраивает на тревожный лад. — Они же несовершеннолетние!
— А мы с дозволения, благословения и под попечительством главного дознавателя округа Саженцев господина Вайнота, — мигом отбрехался флейтист.
— О, точно, — хмыкнул старичок. — Управление предупреждало. Ли Змейка и Лауретта Лесная?
Парочка закивала.
— Но это никуда не годится!
— Почему? — охнул кто-то из сопровождающих.
— Да посмотрите на них! — свадебная ворожея ткнул в «молодожёнов» черенком метлы. — Одеты в тряпки, не убраны, не причёсаны. Девице надо умыться. Мальцу, даром что малец, побриться. И положенных венков нет! Кошмар!
— И что же нам делать? Других искать? — расстроился странный отряд.
— Конечно нет, — фыркнул вельф. — Сейчас всё исправим!
Он махнул веником, между прочим, с пушистыми комочками цветов, как у вербы, в сторону оженённой пары — и Дуня почувствовала неладное. Она хотела убежать, но замерла в страхе.
Кого тут бояться?
А, может, всё-таки — чего? Волосы зажили своей жизнью, с лица что-то посыпалось. Почему-то в голове гудело мантрой «Только бы не нос, только бы не нос!» Ну да, как же она без носа-то? Платье и обувь поплыли, потекли… и всё резко прекратилось. На Дуне вместо формы Утки красовался шёлковый халат, алый, в чёрно-белых завитушках, с рукавами до локтя, чтобы был виден браслет, на тряпичных пуговицах от самого подбородка до земли, до… Вместо удобных ботинок ноги стянули какие-то кожаные носки на шнурках. Куда? Зачем? Девушка в возмущении повернулась почему-то не к расшалившемуся деду, а к Ливэну. Тот, облачённых в парный голубой халат с сине-золотым узором, приоткрыв рот, взирал на Дуню, из порыжевшего на ярком солнце ёжика волос проклюнулись цветочки. Знакомые такие цветочки. Странница с ужасом посмотрела на плечи. Так и есть — две косы. Выходит, пожелезников и ориентировки ещё не было… но скоро будут!
— Лауретта, а ты знаешь, я совсем не против семейной жизни, — восторженно выдохнул Ливэн и буквально влепился в губы Дуне. У неё дежа вю?
— Танец! Танец! — потребовала толпа.
