Я решил приготовить себе кофе.

Пытаться снова заснуть было бессмысленно. Птицы начинали свою свистопляску, тьма растворялась в небе так быстро, что я уже видел обвисшие теннисные сетки по другую сторону розового сада, теплицу, покрытую пятнами лишайника и заросшие земляничные грядки, граничившие с Фортифут-хаусом с западной стороны.

– Надеюсь, мистер Уильямс, вам нравится наводить порядок посреди полного хаоса, – сказала мне при встрече миссис Таррант, осматривая все вокруг через маленькие темные очки.

У меня сложилось твердое впечатление, что ей не очень нравится Фортифут-хаус, хотя она постоянно повторяла, как сильно скучает по своему старому дому.

Я осторожно открыл дверь спальни, чтобы не разбудить Дэнни, спавшего в соседней комнате, и тихонько двинулся по узкому коридору. Куда бы я ни бросил взгляд, я везде видел, сколько работы мне предстоит. Бледно-зеленые обои покрылись пятнами сырости. Краска на потолке отслоилась. Подоконники сгнили. Батареи протекали, а краны на них обросли известняком. Весь дом был пропитан запустением.

Я дошел до узкой лестницы, круто уходившей вниз. И только собрался спуститься, как снова услышал шорох – на этот раз более суетливый, чем прежде. Я замешкался. Звук, похоже, шел с чердака. Не с карниза, как я ожидал, думая, что это птица, свившая гнездо, – а с чердака. Казалось, источник звука пересекал его по диагонали.

«Белки», – подумал я. Я терпеть не мог белок. Они те еще вредители, к тому же едят своих детенышей. Наверное, захватили весь чердак и превратили его в огромный зловонный беличий заповедник.

Сбоку от площадки была маленькая дверь, заклеенная такими же бледно-зелеными обоями, как и стены, что делало ее едва заметной. Миссис Таррант сказала мне, что это единственный выход на чердак, и поэтому они хранят там так мало мебели.

Я поднял дешевую ржавую щеколду и заглянул внутрь. На чердаке царила кромешная тьма, в спертом воздухе стоял запах сухой гнили. Я прислушался и услышал лишь слабый стук капель из протекающего шарового клапана в цистерне да свист ветра в черепице. Царапанье снова прекратилось.

Возле двери я нащупал старый пластмассовый выключатель. Пощелкал им пару раз, но лампочка, похоже, перегорела, либо в выключателе окислился контакт. А может, белки перегрызли проводку. Сквозь окно на площадке проникало достаточно солнечного света. Поэтому, найдя большое зеркало, я прислонил его к перилам лестницы и осветил отраженным светом первые несколько ступеней, ведущих на чердак. Я подумал, что будет неплохо произвести небольшой осмотр. По крайней мере я получу представление, с чем имею дело. Я терпеть не мог белок, но пусть лучше будут белки, чем крысы.

Я сделал из ковра, лежавшего в коридоре, подпорку для двери, чтобы та не закрылась за мной, а затем осторожно поднялся на первые три ступеньки. Они были очень крутые, обшитые толстым коричневым фетром, не встречавшимся мне уже лет двадцать. Я чувствовал, как воздух овевает меня непрерывным потоком, однако в нем не было ничего общего со свежим ветерком. Вокруг витал тяжелый запах, похожий на чье-то смрадное дыхание. Словно это дышал сам чердак.

На четвертой ступеньке я задержался и снова прислушался, давая глазам привыкнуть к темноте. К моему удивлению, свет сквозь черепицу не проникал, значит, крыша в довольно хорошем состоянии. Тусклый серебристый свет, отраженный зеркалом и освещавший лестницу, мало помогал, но я смог различить на чердаке какие-то силуэты. Что-то вроде кресла. Что-то похожее на маленький квадратный комод. Чуть дальше, в углу между крышей и полом чердака, что-то вроде груды старой одежды. А может, еще какая-нибудь мебель странной формы, накрытая чехлом от пыли.

Я отчетливо чувствовал смрад сухой гнили. Но был еще и другой запах. Тонкий, сладковатый, как пахнет бытовой газ или разлагающаяся птичка, застрявшая в дымоходе. Я не мог определить, откуда он, но мне он определенно не понравился. Я решил позднее подняться сюда с фонариком и выяснить, в чем дело.

Только я собрался спуститься назад по лестнице, как снова услышал шорох. Он шел из самого дальнего и темного угла. Здесь наверху он был отчетливее и громче – явно не тихое шуршание белки или птицы. Звук больше напоминал возню кота, или очень крупной крысы, или даже собаки. Хотя я и не мог представить, как собака могла попасть на чердак.

Я громко шикнул, стараясь вспугнуть существо.

Шорох внезапно смолк. Но было непохоже, что существо испугалось и поспешно улизнуло. Скорее, оно замерло и выжидало, что я буду делать дальше. Я прислушался внимательнее, и на мгновенье мне показалось, что я уловил звук хриплого дыхания. Хотя, наверное, это был всего лишь ветер.

Я снова шикнул, на этот раз еще решительнее.

Ответа не последовало. Я не боялся темноты и не особенно боялся животных, даже крыс. Один из моих друзей в Лондоне работал крысоловом при Ислингтонском совете. Однажды он поводил меня по канализациям, показывая жирных серых крыс, плававших в потоках человеческих фекалий. Думаю, после этого меня уже ничто не напугает. Друг сказал: «Мы проходили недельный инструктаж в чигвеллском водохранилище, чтобы уметь моментально распознавать человеческое тело».

«Вам для этого потребовался недельный инструктаж?» – в недоумении спросил тогда я.

Я поднялся на последнюю ступеньку и шагнул вперед, вглядываясь во мрак чердака. Глаза долго привыкали к темноте. Мне показалось, что я увидел в дальнем углу какую-то фигуру, хотя не был уверен в этом. Она была меньше человеческой. Да и не мог человек уместиться в таком узком пространстве между крышей и полом. На ребенка фигура тоже не походила – слишком необычная и грузная. Кошек таких размеров мне тоже не встречалось.

Нет, мне просто померещилось. Наверное, это всего лишь старое меховое пальто, наброшенное на стул. На чердаке было так темно, что мои глаза сыграли со мной злую шутку. Я видел шевелящиеся фигуры и тени там, где их быть не могло. Видел прозрачные капли, проплывающие по оболочке глазных яблок. Словно пыль, слезы или какие-то царапины.

Я сделал еще один шаг. Нога уткнулась в край твердого, прямоугольного предмета – ящика или коробки. Едва дыша, я прислушался. И хотя у меня было ощущение, что на чердаке находится нечто, наблюдающее за мной, ожидающее, когда я подойду ближе, я решил, что и так зашел уже слишком далеко.

На самом деле, я был уверен, что вижу его. Нечто очень темное, маленькое и напряженное – замершее в ожидании. И мне стало стыдно за себя, ведь логика подсказывала мне, что в худшем случае это крупная крыса.

Я не боялся крыс. Точнее сказать, не очень их боялся. Однажды я попытался прочитать ужастик про крыс, и в итоге благополучно уснул. Крысы – это всего лишь животные, и они боятся нас больше, чем мы их.

Я снова шикнул, на этот раз осторожнее… В тот же момент мне показалось, что фигура шевельнулась.

– Пшшшшш!

Снова никакой реакции. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, а чердак словно заполнился вакуумом. Я сделал шаг назад, потом еще один, пытаясь нащупать у себя за спиной перила, равномерно, насколько это было возможно, удаляясь в направлении бледного отраженного зеркалом света.

Я ухватился за перила. И тут услышал, как существо пришло в движение. Но не удалялось прочь от меня. Не стало протискиваться в какую-нибудь темную щель, как обычно делают крысы. А двинулось в мою сторону, очень медленно. С не поддающимся описанию звуком, который издавали явно не только когти и мех, но и кое-что еще. Что-то такое, что заставило меня испугаться впервые с того момента, как я спустился в канализационный люк в Ислингтоне.

– Пшшш, иди отсюда! – скомандовал я.

Я чувствовал себя глупо. Что, если там вообще ничего нет? Груда старого мусора, голубь, скребущийся о крышу. Действительно, что это могло быть, кроме птицы или мелкого грызуна? Летучая мышь? Возможно. Но летучие мыши неопасны, если не заражены бешенством. А крысы (если только не чувствуют голод или серьезную угрозу) гораздо больше заинтересованы в собственном выживании, чем в атаке на кого-то, кто может нанести в ответ куда более сокрушительный удар. Они трусливы.