— Как ты уехал в Москву без визы? И как обратно вернулся? У погранцов не зарегистрировано, что ты вообще границу пересекал.

Это, конечно, не главное, что меня интересует. Не знаю, почему я спрашиваю именно об этом.

— Так у меня же невъезд был на год, — охотно поясняет Федька — и только тут я вспоминаю: да, действительно, говорил он что-то такое в свое время. — За повторное, гы, нарушение правил регистрации. А мне в Москву надо было срочно, мы с ребятами добазарились, с бейсерами — помнишь?… Я границу просто перешел по-тихому — там же, недалеко от Зилупе. Пехом… Ну и обратно пришлось тем же макаром. Куда б я к российским погранцам без визы сунулся?

Я чувствую, что уже устал держать руку с пистолетом на весу. Ко всему прочему, в этом нет никакого смысла. Не выпуская, естественно, рукояти, я кладу “макарон” рядом с собой на столик — за ту секунду, что понадобится мне, в случае чего, чтобы выстрелить, он все равно ни хрена не успеет сделать.

— Юсуф умер, — говорю. — Знаешь?

— Знаю.

— Это ты ему из Лапиного дома звонил?

— Я, — довольно.

— Почему он мне ничего не сказал? Я ему бомбил — где-то перед самой его смертью, про тебя спрашивал…

— Я ж знал, что ему ты первому позвонишь, когда догадываться начнешь. — ФЭД сует руку за пазуху — я тычу в него стволом. Дейч, не обращая на это внимания, достает из внутреннего нагрудного кармана куртки сигареты и спички, преспокойно закуривает, спичку кидает на пол. Я опускаю волыну. — Я его специально просил не говорить ничего. Иначе б неинтересно было. — Оскал.

— А так — интересно?

— Ты мне скажи. — Лыбясь, стряхивает пепел на полированную столешницу. Правую руку — в левой сигарета — закидывает за спинку стула, кладет щиколотку левой ноги на колено правой.

— Счет телефонный — специально оставил? Специально дверцу ящика почтового не закрыл?

— А то…

— И окошко — тоже?

— Как ты до него добрался?

ФЭД, конечно, всегда был штучным позером и собой владел как никто — но невозможно отделаться от впечатления, что сейчас он не блефует, не изображает удовлетворение, что игрища продолжаются: его игрища, по его правилам, что нынешняя мизансцена тоже им организована и полностью соответствует неизвестному мне сценарию…

— Перепрыгнул. На крышу. Почему Греков? Что ты о нем знаешь?

— Я хотел, чтоб ты на конференцию слазил. А мимо такой фамилии, как Греков, я знал, ты не пройдешь. Слазил в чат? Понимаю, что слазил — как бы ты тут оказался… Ну что ты-то скажешь — по существу вопроса?

— “Посторонний” — это ты? А “Сол”?

— Я. Все я. В смысле — эти двое. Остальные — не я. Но ничего базар вышел. Я даже не ожидал. Так что скажешь?

— Почему — Сол?

— А чтоб ты с ним нынешним познакомился. Как он тебе?

Сверху опускается рокочущий гул — большой реактивный самолет, перебрасывая с крыла на крыло разноцветные огни, заходит на посадку со стороны моря.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Машка. Секретарша его. Видел ее? Мы с ней… поладили. Ее бы ты все равно не миновал — напрямую Лёшич теперь ни с кем из старых знакомых не общается. Хорош, правда?

— Откуда у тебя чек Грекова?

Смотрит на меня. Не отвечает. Запрокидывает голову, принимается пускать в потолок дымные кольца. Этому я тоже у него когда-то учился — в каком-то там классе.

— Откуда? У тебя? Его? Чек? И номер? — Снова наставляя “макарон”, с силой пинаю ногой его столик. Столик сдвигается, бьет Дейча по задранному колену, на которое он положил кисть с сигаретой. Он отдергивает руку, сигарета падает. ФЭД фыркает, скалится, добывает новую.

— От Кристинки, — произносит невнятным из-за сигареты голосом, скосив глаза на спичку. — Она ж, — хмыкает, — у нас его прямая наследница… Классная девка, а? Как ты, кстати, ее нашел — там, в студии? Я те честно скажу, охренел, когда тебя увидел. И бегаешь здорово… Только как ты меня не узнал, ума не приложу. Не узнал ведь, да?

— Какая, на хрен, наследница?

— Ну так ей же все досталось. Мобила его, кредитка — счет его, на имя Бермана открытый… С каких, ты думаешь, она денег платит за Каринкино лечение?

— Почему — ей досталось? Какое она имеет отношение к Грекову? Что с ним самим?

— Какое отношение? Да вот то самое. Сексуально-трансмиссивное… Хотя она, правда, ото всех почти это скрывала…

— Где он?

Щурится, отвечает не сразу:

— Выбыл из зоны обслуживания.

— То есть?

— Менты завалили, — закуривает очередную. — Знал много. Про наркоту. Он и правда в этом деле варился, а весь траффик здесь же полиция крышует. А тут этот процесс. Ну, его и застрелили — в собственной тачке… Практически на Кристинкиных глазах. Так что ей круто повезло, что про нее они ничего не знали…

— Аськой она представилась? На радио?

— Ну а кто ж еще?

— Что ты с ней сделал?

— С кем? С Кристинкой? А… — ржет в голос, — да… Дурная была идея, согласен. Хотя и моя… Ну че ты хочешь — на ходу пришлось импровизировать. Ничего лучше в башку не пришло. Ну, типа, че хотелось — стремануть тебя… У них же на Твайке даже хирургическое отделение есть, даже морг — ты в курсе? Ну так она за два года там со всеми врачами перезнакомилась… Не знаю даже, как она объяснила, на хрена ей кровь…

— Полное фуфло. Че-то хреново сочиняешь…

ФЭД с интересом склоняет голову набок — лыба его меняется:

— Ты че, Дэн, — с каким-то обескураженным восхищением. — Не, постой… Ты думаешь, я Кристинку — что? Мочканул?

— Ладно. — Меня вдруг подхватывает дикая злость. — Че ты теперь-то муму ебешь? Я что, должен поверить, что ты, блин, ни при чем — это после всего? За кого ты вообще меня держишь?

Он молча мотает башкой, кривится эдак прибалдело.

— Погоди, — выщелкивает недокуренную сигарету в отверстие лестницы, подается вперед, облокачивается на столешницу, — так что я, по-твоему, сделал?

— Вопросы, блядь, — сам чуть наклоняюсь к нему, — я задаю. Как ты ее убил? Как ты убил Глеба?

ФЭД, тараща глаза и уже не лыбясь, медленно откидывается на стуле:

— Кого я убил?

— Хорош под дебила косить.

Новый самолет проходит, завывая, над нашими макушками.

— Ты это серьезно, Дэн? — Он словно не может решить, смеяться ему или охреневать. Нельзя не признать — чрезвычайно правдоподобно у него это выходит.