Если отвлечься от ряда индивидуальных идейных и стилевых особенностей, то между антивоенными романами социалистического и критического реализма можно обнаружить коренное, принципиальное различие: частное проявление в конкретном жанре важного различия, отражающего разные стадии нового гуманизма — социалистического, революционного и прежнего — отвлеченного, абстрактного. Авторы антивоенных романов единодушны в осуждении войны, в изображении ее отвратительного облика. Однако писатели критического реализма и социалистического реализма логикой своих произведений различно отвечают на основные вопросы: в чем причины войны, кому нужна война, как можно ее предотвратить?

Писатели критического реализма на все эти вопросы дают примерно такой, далеко не всегда точно сформулированный ответ: причина войн в извечной звериной натуре человека, склонной к насилиям, убийствам и разрушениям; война никому не нужна, она — роковое последствие человеческой природы, не исправленной просвещением и гуманной моралью; предотвратить войну нужно и можно распространением просвещения и проповедью гуманизма.

Писатели же социалистического реализма отвечают на эти вопросы, опираясь на учение о войнах марксизма-ленинизма: война неизбежное следствие классового характера общества; эксплуататорские классы по разным причинам (в целях территориальных захватов, грабежа, ради наград, продвижения в чинах и пр.) заинтересованы в войне; в период империализма это борьба за сферы влияния, рынки сбыта, места вывоза и приложения капиталов, за прибыли военной промышленности; «...война есть отражение той внутренней политики, которую данная страна перед войной ведет»[42] и т.д. Покончить с войной раз и навсегда можно, лишь ликвидировав эксплуататорское общество.

При всех своих стилевых различиях (главное из них заключено в том, что «Похождения бравого солдата Швейка...» — роман сатирический) между романами Гашека и Барбюса — глубокое идейное сходство. Оно состоит в том, что оба писателя подметили и различно по форме, но одинаково по содержанию изобразили эпохально типичное противоречие сознания и поведения миллионов трудящихся Западной Европы в их отношении к войне и существующему строю. Вот, например, как охарактеризовал это противоречие А. М. Горький в своем предисловии к роману «Огонь» издания 1920 года:

«И близки, и милы душе эти несчастные герои, но, поистине, они кажутся прокаженными, носящими в себе самих навеки непримиримое противоречие разума и воли. Кажется, что разум их уже настолько окреп и силен, что в состоянии остановить эту отвратительную бойню, прекратить мировое преступление, но... воли нет у них, и, понимая всю гадость убийства, отрицая его в душе, они все-таки идут убивать, разрушать и умирать в крови и грязи»[43].

Сходно определяет состояние солдат из «Огня» исследователь творчества Барбюса В. Николаев[44].

В «Посвящении» к «Правдивым повестям» Барбюс излагает свои принципы художественного творчества. Они, очевидно, относятся и к его роману «Огонь».

«Я собрал в этой книге только подлинные факты жизни. Я ничего не присочинил; я был или очевидцем того, что описано мною, или воспроизвел рассказы вполне надежных свидетелей, стараясь не менять ни формы, ни содержания. Я их только слегка беллетризировал, как принято говорить. В иных случаях это чистый репортаж, в других — я позволял себе смягчить вымыслом кое-какие детали. Почти везде я сохранил подлинные имена действующих лиц»[45]. Под этими словами наверняка подписался бы и Гашек.

Чрезвычайно похожа аргументация обоих писателей в защиту необходимости воспроизводить поведение и речь своих персонажей без какого бы то ни было смягчения, со всеми грубостями и «сильными выражениями».

«— Скажи-ка, пожалуйста... Я хочу тебя спросить... Вот в чем дело: если в твоей книге будут разговаривать солдаты, они будут говорить, как взаправду говорят, или ты подчистишь, переделаешь по-вашему? Это я насчет грубых словечек. Ведь можно дружить и не браниться между собой, а все-таки никогда солдаты не откроют рта хотя бы на минуту, чтобы не сказать и не повторить . словечки, которые типографщики не очень-то любят печатать. Так как же? Если в твоей книге этих словечек не будет, портрет у тебя выйдет непохожим: все равно, как если бы ты хотел нас нарисовать и не положил бы самой яркой краски там, где нужно. Но что делать? Так писать не полагается.

— Я поставлю грубые слова там, где нужно, потому что это правда.

— Слушай-ка. а если ты их поставишь, ведь разные там ваши господа, которым дела нет до правды, обзовут тебя свиньей!

— Наверно. Но я так напишу. Мне дела нет до этих господ.

— Хочешь знать мое мнение? Хоть я и не разбираюсь в книгах, — это будет смело, ведь так не полагается; вот будет здорово, если ты так напишешь!»[46].

В «Огне» есть и еще мотивы, созвучные «Похождениям бравого солдата Швейка...». Это объясняется сходством наблюдений писателей. И Барбюс, и Гашек отмечают нелепость молитв о победе, обращаемых к богу на богослужениях, противостоящих друг другу армий. Однако Барбюс воспринимает эту нелепость трагически, а Гашек — комически.

В романе «Огонь» встречается даже эпизодическая фигура солдата швейковского типа:

«Его и так и сяк пробовали забрать, но, шалишь, он ускользал из рук всех капитанов, всех полковников, всех военных лекарей, хоть они и здорово бесились и злились на него... Он притворялся, что падает сидя. Принимал идиотский вид. Корчил дурака. Становился похож на сверток грязного белья... Люди не знали, как его взять, и в конце концов оставляли в покое... Когда нужно было, он проделывал разные другие шутки... А потом уж он устраивался; он был в курсе всех делишек, знал все ходы... Он вставал в три часа ночи, чтобы сварить кофе, ходил по воду, пока другие лопали; словом, везде, куда только он ни пролезал, он умудрялся прослыть за своего, скотина такая... Он славный парень, хоть и настоящий мерзавец, и — глупее всего! — этому сукину сыну верят, а людям он нравится»[47].

Так общность исходных идейных позиций обусловливает выбор писателями в идентичных условиях сходных объектов и приемов их изображения, т.е. в конечном счете — общность художественного метода.

Несмотря на то что и в «Огне» и в «Похождениях бравого солдата Швейка...» революционность действующих лиц может проявиться только в будущем, они оказывают сильнейшее революционизирующее действие, побуждая к борьбе за ликвидацию эксплуататорского строя как единственно надежному средству раз навсегда покончить с войнами. Оба писателя не жалеют красок для изображения омерзительного облика войны. Однако их романы оптимистичны: в них ощутима вера в возможность и неизбежность преодоления гнусного настоящего, вера в победу революции[48]. Для автора «Похождений бравого солдата Швейка…» это было совершенно естественно, так как он участвовал в борьбе за победу революции и убедился в возможности ее достижения.

Революционный оптимизм антивоенных романов социалистического реализма — их существенное свойство. В противоположность этому названные выше антивоенные романы критического реализма большей частью пессимистичны: надежда на результативность пацифистско-просветительной проповеди слишком зыбка.

Как всякое классическое художественное произведение. «Похождения бравого солдата Швейка…» заняли значительное место в истории человечества, особенно истории литературы и искусства, вызвав разнообразный отклик в общественной жизни, многочисленные продолжения, трансформации и подражания, воспроизведение в других видах искусства — живописи, скульптуре, театре, кино, музыке, в прикладных искусствах, наконец, оказав то или другое влияние на произведения писателей XX века.