Вчера ночью шок испытала. После полуночи решила по палатам пройтись.

Обычно на дежурстве книжку читаю, а тут толкнуло что-то. Заглянула в одну палату, вторую: все спят, ночники желтым огнем светятся, дождь по зарешеченным окнам постукивает, на ночлег просится. Захожу в комнату, где старуха лежит, и окаменеваю: стоит над старухой Ивлев с подушкой в руках и старается ее к старухиному лицу прижать, а та на него смотрит и словно отодвигает подушку глазами. И молчат оба.

— О. господи! — вскрикиваю. — Ивлев, ты что делаешь!

Ивлев оглянулся, бросил подушку на пол и в дальний угол направился. Я подбежала к старухе:

— Он вам ничего не повредил, Дарья Владимировна?

Старуха глазами меня поблагодарила, — я это так отчетливо почувствовала, словно она вслух сказала, — и отвернулась.

— Сейчас врача и санитаров вызову: Ивлева связать, — говорю ей. Смотрю в угол, где Ивлев должен быть, и вновь окаменеваю: в комнате никого нет.

— Ивлевская палата на верхнем этаже — соображаю. — Он и попасть сюда мог, только мой стол миновав. Неужели галлюцинация?! Но подушка…

Подняла ее — она с соседней, пустой кровати оказалась, — положила на место, и в палату Ивлева отправилась. Тихо, спокойно; все спят, а Ивлев даже храпит.

Конечно, никому и слова не сказала: а что говорить?!

14.12.98 г.

У меня неприятности: деньги на работе пропали! Женщина на лекарство родственнице привезла, врача не было, мне оставила. Я во внутренний карман куртки положила, а когда уколы делала, куртку сняла. Кинулась потом: денег нет.

Думаю, Юлька взяла: только она видела, как я деньги прятала, но разве докажешь?! Аванс получила и почти весь отдала. Мать расстроилась: мы и так, несмотря на подработки — мама, кроме учительства, на дому шьет, а я, когда не дежурю, полы в баре мою, — еле концы с концами сводим.

На улице первый снег. Вышла из отделения свежим воздухом подышать — и тут больных на прогулку вывели. Бредут, смотрят по сторонам, словно вспоминают что-то и никак вспомнить не могут. Бедные люди!

Ивлев от меня подальше держится. Я, когда укол делала, шепнула ему:

«Старуху тронешь — отравлю!». Надеюсь, поверил.

Дарья Владимировна ходить начала. При встречах мне улыбается: единственной из персонала.

Она, конечно, сумасшедшая. Прошлой ночью я прошлась по палатам, смотрю: ее кровать пустая. Перепугалась, бросилась на поиски и натыкаюсь на нее в столовой: стоит ко мне спиной и с пустотой разговаривает.

— Мама, зачем вы так?! — говорит отчетливо, словно кого-то видит. — Вы забыли, что есть Светлана. Да, темный путь. Нет, не знаю ничего. А Лида там, с вами? Я последнее письмо пять лет назад получила, потом письма возвращались.

Рухнула страна, что там судьба нескольких человек! Не помню. Провалы памяти, я не всегда понимаю, где живу, что говорю. Слава Богу, немного осталось! Я кому-то мешаю, если б не ваша помощь… Сын, внуки? Потерявшая память хуже, чем мертвая — нет ни друзей, ни близких. Мама, где ты? Мама?

Замолчала и вздохнула: тяжко-тяжко. Мне отчего то неловко сделалось, за занавеску отступила и ничего не сказала, когда она мимо меня в палату плелась.

1.01.1999 года.

Первый день Нового года! Встречала его на дежурстве, устала, но спать не хочется: много впечатлений, нужно записать.

31 декабря я, Вася и Юлька нарядили выставленную в холле елку, срубленную плотником в соседнем лесу. По распоряжению главного врача вызвали из города мастера, отремонтировавшего телевизор (полгода не работал!). Из привезенных родственниками сладостей выдали больным по две конфеты и три штуки печенья: радость неописуемая!

Новый год. Старая жизнь.

Когда уложили больных спать, Юлька вытащила шампанское, пришлось пить.

Вася запасся бутылкой водки, но я проявила твердость и опустошал он ее на пару с Юлькой.

Новогодний огонек оказался скучным и я, оставив Юльку и Васю у телевизора, отправилась по палатам. Обнаружив отсутствие Дарьи Владимировны, сразу поспешила в столовую. Она была там — и не одна. Напротив нее, сидевшей на обшарпанном больничном стуле, развалился в огромном красном кресле (интересно, откуда оно у нас появилось?) Ивлев.

— Чем плох темный путь? — вопрошал Ивлев, сердито разглядывая Дарью Владимировну. — Он дает власть, богатство, силу — то, что позволяет наслаждаться земной жизнью. А упоение местью? Хотите: ударившая вас санитарка оближет сейчас вам ноги, а потом окажется на колу в глухом ущелье?

— Зачем мне эта мерзость?! — с отвращением ответила Дарья Владимировна. — У девчонки карма: жить среди ударов, наносимых то ей, то ею. И то, к чему она идет, страшнее, чем предлагаете. Зло, причиненное даже злым людям, остается злом. Поймите: я получаю удовольствие не от страданий, а от радости мира. И полет бабочки для меня прекраснее криков варящихся в смоле врагов.

— Не упрощайте, — поморщился Ивлев. — Смола в котлах — примитивно. А молодость? Не желаете?

— Желаю — вздохнула Дарья Владимировна. — Но не от вас.

— Не все ли равно, кем совершено чудо?

— Чудо — середина явления, есть его начало и конец, остающихся во власти создателя, то есть у вас… Предложенное Вами приводит к судьбе, перечеркивающей прежнюю. Отказ от минувшей жизни означает предательство людей, помогавших ее осуществлению… Оставим разговор, он бесполезен… Я довольна той, какой была.

— Но есть же у вас проблемы?! В чем?

Дарья Владимировна задумалась и тихо-тихо произнесла:

— В боли… Она раздирает тело, мысли. Волнуюсь за сына, внуков: как они дальше без моей помощи?!

— Боль — это хорошо: постараюсь ее увеличить. Трудная жизнь — не обязательно легкая смерть, — зло ухмыльнулся Ивлев. — Жаль терять ваш род, но он у нас не последний.

Встав, махнул рукой — и пропал вместе с креслом и Дарьей Владимировной.

Растерянно зайдя в опустевшую столовую, подошла к залепленному снегом окну.

Метель усиливалась, обещая наутро сугробы. «Идут белые снеги, как по нитке скользя» — вспомнилось стихотворение… Странный разговор… Почему меня, стоявшую рядом, не заметили?! Загадка — еще одна.

23.01.99 г.

Дарья Владимировна не встает — упала с ведущих на второй этаж ступенек и сломала шейку бедра. Юлька толкнула — они на ступеньках вдвоем были, — но доказать невозможно.

В свободное от работы время читаю учебники: летом поступаю в медицинский институт.

Ивлев исчез. Говорят, выписался в канун Нового года. Получается, все привиделось.

24.02.99 г.

Стефан Цвейг писал о звездных часах, случающихся в судьбе каждого человека. Возможно, несколько таких часов я пережила прошлой ночью.

Рабочий день был обычный: процедуры, хлопоты, разговоры. Около двадцати трех часов, сделав больным уколы, присела на диван отдохнуть и незаметно уснула.

Разбудила вспышка яркого света. Открыла глаза и ахнула: комната для персонала, где я находилась, превратилась в огромный, переливающийся цветами радуги зал, в котором вместо дальней стены плавал ускользающий в бесконечность туман. Неподалеку от меня в серебристом кресле сидела Дарья Владимировна, всматривающаяся в мелькающие в тумане тени. Это были люди: появляясь из тумана, они подходили к Дарье Владимировне, кланялись и останавливались возле боковых стен. Я поразилась разнообразию одежды: жупаны, плащи, сарафаны, кожуха, рясы, камзолы… Различные по возрасту и схожие обликом, они молча приветствовали прибывающих, теснясь и освобождая им место.

— Люди одного рода исчезнувших времен, — догадалась я. — Настоящее переливается в прошлое, как река в океан, и там остается, всегда готовое вернуться. Сейчас — один из таких моментов.

Наряды гостей осовременились: замелькали фраки, длинные и короткие платья, куртки, пиджаки, блузки. Лицо Дарьи Владимировны оживилось и я увидела направляющуюся к нам семью. Обогнав всех, торопилась шестилетняя девочка; за ней бойко цокала каблуками симпатичная девушка с надменным лицом, — ее поддерживал под руку парень в солдатском обмундировании.