— Ну как это не было? — притворно удивился Тонгилий. — А вот твои рабы все как один сказали, что был заговор. Что ты приказывал им точить ножи и сам их учил, как лучше ударить кинжалом в шею, чтобы прирезать наверняка.

— Кто? Я их учил? — взревел Квинт. — Это вранье! Они меня все ненавидят. Они хотят моей смерти за то, что я наказывал плетьми этих ленивых тварей!

— А Рахонтеп? — спросил Тонгилий, прищуриваясь.

— Что Рахонтеп?

— Он тоже хочет твоей смерти?

Квинт догадался по лукавому взгляду Тонгилия, что и Рахонтеп оклеветал его, спасая свою шкуру.

— Да! — воскликнул Квинт. — Этот египтянин меня больше всех ненавидит. Я над его крокодилом издевался. А он для него дороже матери. Это его бог. Это он натравил крокодила на Сеяна, чтобы отомстить мне.

Тонгилий откинулся на спинку стула.

— Странно у тебя однако получается, Квинт, — рассуждал он, — все тебя ненавидят, один ты всех любишь. Но, признайся, ты ведь завидовал Сеяну, его богатству, его славе. Тебя грызла эта зависть и не давала тебе спать. Вот и рабы показывают, — Тонгигий кивнул на папирус, — что ты ночью часто кричал во сне: «Я убью его! Бейте его в сердце!».

— Они все врут! Я во сне никогда ничего не кричал. Я всегда хорошо спал и никому не завидовал. А Сеяна я люблю больше всех. Кто угодно это подтвердит.

— Как же ты его любишь? — недоумевал Тонгилий. — Когда у тебя в доме не было ни одной его статуи, ни одной его картины? По-моему, ты его терпеть не можешь.

— Это не так, клянусь своим Гением, это не так, — оправдывался Квинт. — Я заказал его статую хорошему мастеру, чтобы он был, как живой.

— Ты хочешь сказать, что во всех лавках, где продают статуи Сеяна, он как мертвый? — запутывал Квинта Тонгилий.

— Нет, я другое имел в виду…

— Я знаю, что ты имел в виду. Тебе везде мерещился мертвый Сеян, потому что ты мечтал его убить. Ты день и ночь грезил этой бредовой идеей.

— Я не хотел его убивать!..

— Хотел, — перебил Тонгилий Квинта, — это уже доказано. Нам только неизвестно, кто еще принимал участие в заговоре. Ты должен назвать нам их имена.

— Не было никакого заговора! Не было! Не было! — рыдал Квинт.

— Хорошо, пусть не было заговора. Ты только скажи, кто в нем участвовал, и, может быть, тебя простят, — издевался Тонгилий.

Но Квинт не торопился себя оговаривать. Он был не так глуп, чтобы собственными руками затянуть петлю на своей шее. Он продолжал утверждать, что заго-вора не было. Его нытье порядком надоело Тонгилию, и тот решил развязать ему язык другим, более проверенным способом.

Он повел его в соседнюю камеру, где производились пытки. При виде орудий истязания Квинту совсем поплохело. Ему захотелось тут же упасть на пол в бесчувствии, чтобы ничего этого не видеть, но его поддерживали с двух сторон под руки и водили за Тонгилием. Тонгилий подробно объяснял Квинту назначение каждого приспособления. Все они были в крови, и кое-где на них болтались куски отодранной кожи.

— Но больше всего, — говорил Тонгилий, — я люблю вот этот крюк.

Он подвел Квинта к большому крюку, подвешенному цепью к потолку. На крюке висели ошметки человеческого мяса, а под крюком чернела лужа крови.

— Я называю его «Крылья Пегаса», — сказал Тонгилий. — Знаешь, как его применяют?

— Нет, — с трудом выдавил из себя Квинт, дрожа от страха.

— Очень просто. Его цепляют за твое ребро, например, вот за это, — Тонгилий нащупал у Квинта нижнее ребро, — и тянут за вон тот конец веревки, пока тебя на крюке не подымут к самому потолку. Ощущение, скажу я тебе, незабываемое. Только вот толстым, как ты, часто не везет, — с сожалением проговорил Тонгилий. — Ребра у них не выдерживают и вырываются вместе с мясом. Вот видишь это ребро? — Тонгилий указал на ошметки мяса, болтающиеся на крюке. — До тебя тут висел один не в меру упитанный. И минуты не провисел. Только-только, можно сказать, стал ощущать удовольствие от полета на «Крыльях Пегаса», как вдруг: хрусть — и он уже на полу, а ребро осталось на крюке. Жалкое зрелище. Мой тебе совет, Квинт, в следующий раз, когда будешь затевать заговор, похудей. Худому намного легче висеть на крюке, поверь моему слову.

— Не было заговора, — жалобно лепетал Квинт.

Но Тонгилий словно не услышал его слов и продолжал как ни в чем не бывало:

— Вот недавно, — оживленно рассказывал он, — повесили мы на крюк одного святотатца. Маленький такой, худенький, висит себе преспокойно на крюке и еще мне, сволочь, в лицо смеется. Оно и понятно, он легкий, ему почти не больно, вот он и смеется. Я терпел, терпел, да и не вытерпел, взял и повис у него на ногах. Ну, тут конечно ему стало не до смеха, тут уж я вдоволь натешился, — Тонгилий усмехнулся, словно припоминая этот забавный случай. — Так что, Квинт, сам понимаешь, худой ты или толстый, а мы все равно из тебя имена заговорщиков вытянем. Ну что, хочешь полетать на «Крыльях Пегаса» или все-таки вспомнишь имена?

Зловещий голос Тонгилия резанул Квинта, как ножом по сердцу.

— Полетай, не бойся, — зашептал ему с издевкой Тонгилий в самое ухо, — такой случай только раз в жизни выпадает. У тебя ребро крепкое, я думаю, несколько минут оно тебя продержит. А потом расскажешь мне, каково там под потолком.

Но Квинт отказался от полета на «Крыльях Пегаса» и сказал, что лучше уж он назовет имена заговорщиков. Только вот не знает, с кого начать.

— Начинай с самого богатого, — подсказал ему Тонгилий. — Только не забывай адреса называть.

Квинт понял, чтó от него хотят услышать, и стал называть имена своих зажиточных друзей и приятелей. Секретарь записывал все его показания.

— Ты никого не забыл? — вкрадчиво спросил Тонгилий, перечитывая имена на папирусе.

— Нет, всех назвал.

— А сенатор Руф? Разве он не в заговоре? — спросил Тонгилий и пристально посмотрел на Квинта.

— Что, и сенатор Руф в заговоре? — испуганно проговорил Квинт.

— Ты у меня спрашиваешь? Это ты должен знать, в заговоре он или нет. Но по твоим глазам я вижу, что он в заговоре, ведь верно? — и Тонгилий недвусмысленно посмотрел на Квинта.

— Да, в заговоре, — печально проговорил догадливый Квинт.

Он надеялся на помощь Руфа и поэтому не называл его имени, а тут выходило, что сенатору самому скоро потребуется помощь.

— Я забыл его назвать, — добавил Квинт виновато.

— Понимаю, — снисходительно проговорил Тонгилий. — Ты устал, напуган, ну ничего, пойдешь сейчас в свою камеру, успокоишься, может, еще кого-нибудь вспомнишь. Ведь вспомнишь?

Тонгилий качнул крюк рукой.

— Вспомню, — пообещал Квинт, испуганно косясь на «Крылья Пегаса».

— Вот и хорошо. Уведите! — приказал Тонгилий солдатам.

Квинта увели, а Тонгилий подозвал к себе одного из помощников и передал ему списки «заговорщиков».

— Пусть отнесут это военному трибуну Роспию, — сказал Тонгилий тюремщику. — А я пока займусь сынком этого слизняка. Как он там? Вы его еще не убили?

— Нет, еще живой, — ответил тюремщик.

— Он признался в заговоре?

— Пока нет.

— Нет? — удивился Тонгилий. — Чем же вы там с ним занимались?

— А ты у него спроси, — недовольно ответил тюремщик, — если он еще сможет тебе ответить.

— Я спрошу, но ты меня, Патагат, удивляешь. Не можешь вытянуть признание из какого-то мальчишки. У меня он сейчас за несколько минут во всем признается.

— Ну конечно! — воскликнул Патагат. — У тебя тут вон сколько всего. Одни эти «Крылья Пегаса» чего стоят. А у меня что? Сапоги да кулаки.

— Уметь надо, Патагат, уметь. Я готов с тобой поспорить на двести сестерциев, что развяжу мальчишке язык одними вот этими руками.

Тонгилий повертел своими ладонями перед носом у Патагата.

— Что, без клещей? — засомневался Патагат.

— Разумеется, без клещей. Голыми руками.

— Давай, попробуй, — согласился Патагат, — посмотрим, как это у тебя получится. А то ты, Тонгилий, очень шустрый, чуть что — так сразу вешаешь на свои «Крылья Пе-гаса». Так любой дурак признание выбьет.