- Напротив. И ты прекрасно знаешь, насколько. Но ты так мрачен… Ты не умеешь ценить то, что у нас есть.

- А ты научилась? – я погладил собственный бокал, такой же прохладный как наши с ней пальцы.

Ламия пожала тонкими плечиками и уставилась в темноту.

Это был один из тех разговоров, что всегда вели нас в никуда. О чём могут говорить двое людей, которые прожили вместе больше, чем жизнь?

Наверное само то, что объединило нас когда-то, теперь обрекает нас быть врагами. И дело тут не в её выборе, и не в моём.

- Я пойду, - я поднялся и поставил фужер на прозрачный столик, стоявший между нами. – Кажется, близится рассвет.

Губы Ламии изломила полуулыбка.

- Он никогда не придёт, - сказала она задумчиво, продолжая смотреть на горизонт.

Я не стал спрашивать, что она имеет в виду. Иногда мне кажется, что бессмертие давно уже свело нас с ума.

Той ночью произошло ещё одно странное событие, значения которого я тогда ещё не мог понимать. События, которое, наряду с десятком других, произошедших в те дни, навсегда поменяло мою жизнь.

Я приехал в Аур-Тайен одним из пяти могущественнейших прародителей едва нарождающейся Империи. Мой род был немногочисленен, потому что я никогда не стремился к власти, но он был достаточно велик, чтобы имя Данага вызывало страх.

Я уехал… Впрочем, всему своё время.

Я вернулся той ночью к себе и привычно принялся разоблачаться. Звать прислугу для этого я не привык, другое дело – ванна и предрассветный завтрак.

- Лимьер! – крикнул я, уверенный, что мальчишка услышит меня, как слышал всегда.

Какое-то время в спальне продолжала царить тишина.

Я успел скинуть камзол и принялся уже за верхние пуговицы рубашки, когда мои пальцы накрыла тонкая рука – мягкая и холёная, горячая, как угли едва покинувшие печь. От прикосновения по моему собственному телу пробежала волна жара – давно забытое и абсолютно непривычное чувство.

Трудно представить что значит для такого древнего существа как я – тепло живого тела близко-близко. Когда мы умираем в первые дни – месяцы или годы – наше сердце ещё бьётся, ещё гонит по жилам кровь, мы ещё способны согреть прикосновением или растопить в пальцах лёт.

Но с каждым прожитым – не-прожитым годом, так будем верней – с каждым из этих лет наше тело становится холодней. Холод поселяется у нас в груди, там, где раньше было живое сердце. Мы чувствуем его постоянно, ночью и днём, и чтобы изгнать этот холод мы пьём горячую кровь, но она не способна нас спасти – лишь замедлить то, что было начато в момент нашей смерти и не закончится никогда. Наше не-бытие.

Рука коснулась моих пальцев и тут же я ощутил знакомый уже мне запах роз и сандала, который то и дело проплывал по замку где-то в отдалении, но никогда ещё не оказывался настолько близко от меня.

Почему этот запах разорвал моё мироздание надвое? Трудно сказать. Я не люблю розовое масло и никогда не любил. Может, дело было в тепле его ладони, или в том, как беззастенчиво он прикасался ко мне, не испытывая ни жалости, ни страха – я не знаю.

- Позвольте вам помочь.

Голос у обладателя волшебного аромата был мягкий и бархатистый, будто бы созданный специально, чтобы нашёптывать сказки перед сном.

- Где Лимьер? – спросил я резко, перехватывая его руку, но ещё раздумывая, оттолкнуть ли её или перебросить непрошенного гостя через себя, сжать в объятьях и вглядеться в его лицо, которого до того мгновенья я видел всего раз.

- Он занят, - так же мягко сообщил мне юноша. – Я сегодня буду вместо него.

Что-то не нравилось мне в происходящем, но я ещё не мог понять что. Я принюхался ещё раз и понял:

- Не миньон.

Я резко обернулся, всё ещё удерживая руку гостя в своей и успел поймать мгновенье, когда он опустил глаза в деланном – я был уверен, что оно фальшивое! - сожалении.

- Мне жаль, если я вас разочаровал.

Я поймал свободной рукой его подбородок и сжав двумя пальцами заставил посмотреть себе в глаза.

Теперь в огромных, синих как небо глазах мальчишки стоял испуг.

- Вы накажете меня? – прошептал он.

Теперь уже я не мог понять, фальшивит ли он, или в самом деле ожидает расплаты.

- Я ещё не решил, - честно ответил я.

Мальчишка хотел что-то сказать, но я коснулся большим пальцем его губ, пересекая их и показывая, что ему следует молчать.

В его сладком голосе таился какой-то наркотик. Нескольких слов хватило, чтобы жар от его руки перерос в пламя, бегущее по моим венам. Каждый звук, вырвавшийся из его лёгких вибрировал где-то внутри меня и отдавался в паху.

Я разглядывал его, пытаясь понять, сколько магии в происходящем, а сколько моего собственного голода и моей собственной слабости.

Мальчишка был упоительно красив – странной, земной красотой, которую мне нечасто доводилось встречать с тех пор, как люди перестали править Землёй. У него были высокие аристократические скулы и пухлые губы, будто бы созданные для поцелуев, алые, как молодая кровь.

Я не вольно облизнул свои собственные, силясь утолить внезапный приступ голода и вожделения, и тут же пальцы его свободной руки накрыли мою руку, удерживающую его лицо.

- Позвольте вам помочь, - повторил, почти что прошептал он. А потом его алые губки поймали мой палец и втянули их между собой, в жаркое нутро его рта. Он опустил глаза в идеальной пропорции сочетая скромность и пошлость и, не будь я так стар, уверен, вовсе не смог бы держать себя в руках.

- Я не возьму чужое дитя, - отрезал я и резко высвободил руку, попавшую в его плен.

Златокудрая бестия выглядела оскорблённой. На глаза его навернулись слёзы – чёрт его знает, фальшивые или настоящие, но именно они заставили меня сделать ещё шаг назад и взять себя в руки до конца.

- Зачем Ламия прислала тебя? – спросил я.

Мальчишка молчал. Буравил меня обиженным взглядом и стоял неподвижно, будто о чём-то размышлял.

- Ну! Я жду!

- Она не посылала меня, - заявил тот наконец. – Я просто хотел на тебя посмотреть.

- И что увидел?

- Ничего, - мальчишка пожал плечами. – Ты не тот, кого я ожидал.

С этими словами он развернулся и двинулся к выходу.

В последнюю минуту я успел поймать его за руку и удерживая спросить:

- Кто ты такой?

Юноша посмотрел туда, где скрещивались наши руки. На сей раз в его взгляде сквозила неподдельная грусть.

- Никто, - ответил он. – Меня давно уже нет.

Он высвободил руку, которую я больше и не пытался удерживать всерьёз, и исчез в темноте коридора.

Должен признаться, странная встреча не только лишила меня запланированного приёма пиши, но и отбила сон на несколько часов. Почти до полудня я мучился, пытаясь перебороть желание отправиться бродить по коридорам замка. Особенно сильно оно стало, когда в очередной раз приблизились к двери проклятые хоровые пения – я едва удержался от того чтобы распахнуть дверь и высказать всё в лицо неведомым прислужникам моей маленькой госпожи.

В конце концов я всё-таки уснул, а когда следующей ночью мы с Ламией снова встретились на веранде для привычного уже для нас бессмысленного разговора о бесцельно прожитых днях, когда вселенская тоска наших речей предельно приблизилась к кульминации, после которой нам обоим захотелось бы выть на луну, я резко перебил её монолог и спросил:

- У тебя есть здесь мальчик с золотыми кудрями и синими глазами?

Ламия надломила бровь и посмотрела на меня.

- У меня их двадцать три. У тебя, похоже, не в лучшую сторону изменился вкус.

Я потянул вино из бокала и прикрыв веки изобразил ленивую негу.

- Можешь их привести? Я хочу попробовать одного на вкус.

Ламия хлопнула в ладоши, призывая слугу, и отдала приказ.

Моё сердце, казалось, замершее навсегда, забилось сильней. Я ждал, уже предвкушая, как увижу наглого светловолосого мальчишку. Как попрошу Ламию отдать мне его на всю следующую ночь – и тогда, если она согласится, а она не посмеет перечить мне – я смогу насладиться им сполна не взирая на его статус в доме.