- Ничего, - последним, что волновала Энзо в эти минуты, был он. – Рой пошёл на попятную?
Ливи проигнорировал вопрос.
- Мне в любом случае не следовало говорить об этом с тобой.
Энзо, намеревавшийся уже было выдать что-то утешительное, наподобие того, что у Ливи всё впереди, и выдержанное вино ценится больше молодого, только пожал плечами.
- Если это всё, то будь добр, уйди, мне сегодня нехорошо.
Ливи внимательно вгляделся в его лицо, затем кивнул и, поднявшись, вышел вон.
Энзо снова опустил голову на подушки, но погрузиться в дрёму ему опять не удалось – Рой не стал стучать, попросту открыл дверь своим ключом.
Энзо открыл глаза, делая вид, что не замечает его. Рой же подошёл к нему вплотную и, без всякого пиетета взяв за подбородок, покрутил туда и сюда.
- Вроде ничего, - сказал он. – Ты второй раз за неделю пропускаешь тренировку. Что с тобой?
Энзо пожал плечами. Выходить к водохранилищу, где его мог поджидать Лэрд, он не собирался абсолютно точно.
- Мне надо пройтись по магазинам, - вяло отговорился он. – Пополнить запасы и, может быть, подобрать что-нибудь новое… Не хочу потерять вид… как Джим.
Рой хмыкнул.
- У меня сегодня нету времени нянчиться с тобой.
- Со мной сходит Чезаре.
- Ну… хорошо, - протянул Рой и, поднявшись, двинулся к двери. – Только далеко не уходи.
- Не волнуйся, не сбегу. Мне некуда идти.
- Ещё бы ты сбежал… Где ещё тебя будут облизывать со всех сторон.
Энзо промолчал. Он отлично понимал, что Рой прав.
Кое-как собравшись с силами, к двум часам дня он выбрался из дома в сопровождении Чезаре и, поймав такси, приказал ехать в Вест Энд.
Здесь, как и обещал Рою, он обошёл мастерские портных. Уточнив мерки, заказал себе два костюма – черничный и цвета терракота. Купил несколько готовых сорочек - пять себе и столько же Чезаре, два пуловера – изумрудный и помидоровый, без рукавов – и несколько свитеров для Чезаре. Ему особенно хотелось восполнить тот пробел, который обнаружил вчера – полное отсутствие одежды, в которой можно было выйти на прогулку днём. Потому сумки, висевшие на плечах у Чезаре, пополнились несколькими парами джинс каждому из них – всё это Энзо без малейших колебаний записывал Рою на счёт. Затем он обошёл несколько магазинчиков с вещами, которые скорее могли пригодиться для ночных выходов – купил две пары прозрачных с кружевом и две пары белых шёлковых чулок, пересмотрел десяток флакончиков духов, но ничего не нашёл.
Наконец, осмотрев ряды табакерок, он пришёл к выводу, что на сегодня всё. Чем больше времени он проводил здесь, в квартале дорогих мастерских и бутиков, тем более приходил к выводу, что хочет поехать домой. Не туда, в клуб, где он обитал последний год, а на Лонг Айленд - куда, по словам Ливи, вход ему был закрыт.
Заглянув ненадолго в клуб, он велел Чезаре подняться наверх и сбросить сумки прямо на пол, а затем, снова поймав такси, отправился в то место, по которому скучал весь последний день.
Они с отцом созванивались не очень часто – не потому что Энзо не хотел, а потому что Лучини-старший был уверен, что сын его отправился служить на флот. Связь между дальними мирами была дорогой, а в приграничье – например, в зоне вновь открытых двадцати миров – вовсе не ловил телефон. И потому Карло Лучини сам всегда говорил, чтобы Энзо не разговаривал слишком долго и лишний раз не звонил.
Иногда, как сегодня, от этого Энзо становилось особенно тоскливо, но в целом он давно уже привык к мысли о том, что стал взрослым, и ему негоже ежедневно созваниваться с отцом.
Едва переехав мост, отделявший от Сити крайнюю металлическую платформу, за свою продолговатую форму прозванную Лонг Айлендом, Энзо пожалел о том, что не догадался переодеться и приехал сюда в том же серебристом костюме, в котором, как правило, выходил днём.
Такси остановилось у самого края моста, и ехать дальше таксист отказался наотрез.
Расплатившись с ним, Энзо оглянулся на Чезаре, чьё присутствие немало придавало ему духа в окружении серых металлических стен, исписанных краской, и обвалившихся каменных руин.
«Будь проклята, моя родина Лонг! Сгори! Провались! Исчезни из памяти!» - гласила одна из надписей. На другой стене Энзо увидел ещё одно проклятье: «Пусть пронзит тебя «Копьё судьбы!» - гласило оно. А на третьей почему-то было написано: «Восстань, остров рабов! Пробудись!»
Энзо качнул головой, отвлекаясь от мрачной картинки, и двинулся вперёд. Нищета, ощущение опасности, отчаяние и безысходность накрыли его с головой и с каждым шагом становились сильней. Возле пластиковых мешков с мусором, валявшихся на тротуаре, возились мальчишки. Неподалёку от них слепой саксофонист с глазами, затянутыми белым бельмом, играл блюз. На ступеньках домов сидели старухи и безучастно смотрели куда-то поверх голов двух идущих по улице молодых людей.
Наконец Энзо разглядел среди надписей и знаков, испещривших дом, который он некогда считал своим, вывеску со змеёй, обвившей чашу с вином. Он устремился к двери и уже у самого входа столкнулся с отцом – тот увидел идущих через окно и, выйдя навстречу, тут же обнял Энзо, бросившегося, в свою очередь, с объятиями к нему.
Они поздоровались.
- А это кто? – спросил отец, указав на Чезаре.
- Это мой… мм… друг.
- Вместе летали в двадцать миров?
Энзо горько усмехнулся.
- Да. Вроде того.
- Я как услышал, что эскадрилья зашла в порт, сразу подумал о тебе. И вот!
Энзо ещё раз обнял отца, чтобы не отвечать. Затем тот пригласил его в дом. Миновав небольшой и тёмный партерный этаж, где располагалась аптечная лавка, Карло провёл мальчишек в часть, предназначенную для своих.
- А больше нет никого? – спросил Энзо.
Рука Карло, наливавшая чай, почему-то дрогнула, и он покачал головой.
- Фредерико не звонит уже год, - сказал он, опустив чайник на стол, - не знаю, что с ним. Ты бы поспрашивал у своих.
Энзо серьёзно кивнул. Это он мог сделать – даже при том, что на флоте не служил.
- Про Франческу ты знаешь… - Карло замолк, и в наступившей тишине урчание желудка Чезаре прозвучало особенно громко. – Чёрт, надо же вас накормить.
Он полез копаться в шкафах, где, насколько смог разглядеть Энзо, не было ничего, кроме пустых пакетов, и отыскав наконец банку джема и хлеб, опустил их на стол.
- Я не голоден, - сказал Энзо, хотя с утра не держал во рту ни крошки, - вы ешьте.