Я всё ещё помню свою обиду на него. Если бы он действительно дорожил мной, то не стал бы так изводить, игнорировать мои попытки связаться с ним и помочь.

Он бы избавился от фотографии Хлои.

Чувствую, как дрожит мое нижнее веко правого глаза, когда Дилан слегка наклоняет голову, горячим дыханием обжигая мои холодные губы. Носом касается моей щеки, надавливает, заставляя выше приподнять голову. Ему навстречу. Глубоко вздыхаю, невольно потянувшись к парню, который остается неподвижным.

Помню обиду.

Резко отворачиваю голову. ОʼБрайен переводит взгляд с моих губ, пытаясь прочесть мои мысли в глазах. Делаю шаг от него, замявшись, и нервно моргаю, бросив взгляд назад:

— Нам стоит вернуться к… — Обрывает мои слова вздох. Дилан вздыхает. Он отпускает меня, опустив голову, и я могу прочесть на его лице эту знакомую злость, но на кого он сердится?

Грубо открывает дверь, выходя из ванной комнаты. Оборачиваюсь, хмуро смотря ему в спину, и сжимаю дрожащие губы. Да, есть вещи, которые мне трудно забыть по простому желанию или волшебному щелчку пальцев. Кому-то это может показаться мелочным, но вы не были на моем месте, вы не чувствовали то, что чувствовала я. Вы не сидели вечерами, пытаясь дозвониться до человека, по вине которого не могли спокойно спать.

Медленно шагаю в сторону комнаты, в которую входит ОʼБрайен.

Не вам приходилось видеть его в школе и сходить с ума от желания заговорить, услышать голос, просто постоять рядом, на что в ответ вы получали равнодушный взгляд, а на все попытки поговорить — обычное хмыканье. Я не могу забыть то, как он спокойно разговаривал с Хлоей, в то время как я одиноко ждала Джейн у своего шкафчика. То, как он немного, но улыбался ей, хотя я вон из кожи лезла, чтобы мои шутки могли затронуть его. А Хлое — этой чертовой Хлое — достаточно быть собой, чтобы заставить Дилана улыбаться. Так что я не могу так просто позволить этому человека играть с моими чувствами. Сегодня он может тянуться ко мне, а завтра — игнорировать само мое существование. Мне не нравится ходить с ним по неровной тропе, бросаясь от одной крайности к другой.

И с другой стороны мне не нравится жить в ожидании, что когда-нибудь этот человек примет меня.

А по какой причине я вообще мучаю себя этими недо-отношениями?

Встаю на пороге комнаты, опустив руки вдоль тела. Джейн мило улыбается, разговаривая с Тайлером, который посмеивается, когда девушка пытается пошутить и разрядить атмосферу. Рид бросает игровые кости, хлопая в ладони, как ребенок, ведь выпадает загаданное ею число. Она берет фигурку и продвигает её по доске. ОʼБрайен садится на кровать рядом с ними, с какой-то неохотой соглашаясь присоединиться к игре. Пускай он и закатывает глаза, раздраженно ворча, но я знаю, что это лучший способ отвлечь себя от того существа, что продолжает звонить в дверной звонок, стучаться в стекла окон.

В чем причина того, что я по-прежнему здесь, по-прежнему стараюсь?

ОʼБрайен хмурит брови, но улыбается, о чем-то говоря с Пози, который забирает кости из рук Рид, чтобы бросить.

Невольно, но я улыбаюсь, наблюдая за этой картиной.

Причина?

Это все они. Они — моя семья.

***

Дилан моргает, начиная рыться в карманах, чтобы найти звонящий телефон. Он бросает кости, бегло взглянув на Ронни, которая садится напротив него, говоря, что будет играть за розового слоника. ОʼБрайен еле улыбается, когда девушка хихикает, довольно наклоняя голову в разные стороны, и подносит ладони, в которых держит кости, к губам, что-то им нашептывая, как ребенок, после чего бросает.

Дилан вынимает телефон, взглянув на экран. Рассчитывал, что это будет Карин, но номер неизвестный. Ещё раз смотрит на ребят, которые начинают о чем-то громко спорить, вовсе забывая о том, что Она бродит вокруг их дома. Парень подносит мобильный аппарат к уху, говоря:

— Слушаю, — берет в руки кости, протягиваемые Рид, и трясет в ладони, бросая на доску. Хмурит брови, задумчиво повторив. — Да?

— Простите! — какой-то странный детский голос раздается на том конце. Слишком тихо, поэтому парень закрывает второе ухо, чтобы лучше слышать:

— Кто это?

— Мне нужна помощь, — шепчет, тихо хныча, и ОʼБрайен поднимает напряженный взгляд на Ронни, которая, нехотя, смотрит в ответ.

— Кто это? — парень повторяет вопрос.

— Вы не могли бы сделать мне одолжение? — отвечает вопросом на вопрос, правда, тон голоса заметно изменился, будто трубку резко перехватила взрослая женщина.

— Что? — Дилан шепчет губами, продрогнув, когда в трубке слышится противный, булькающий голос, словно с ним говорит какой-то нетрезвый мужчина:

— Впусти меня!

========== Глава 12. ==========

Она слушает. Плач, крик, бешеный вой разрывающегося на куски сердца. Слушает с равнодушием, пьет чай из красивой кружки, иногда поглядывая на часы, пытаясь предугадать, когда этот телефонный звонок оборвется.

Её дочь в панике. У неё погиб один из младенцев, вот беда, верно? Женщина вынимает сигарету из кармана, закурив, и чмокает губами, наблюдая за пустым двором, по которому раньше носились дети.

Все мы что-то теряем.

И миссис Добрев не собирается разрушать себя своими же мыслями, угнетать без того чертовски отвратительное существование. Она лучше усложнит, отравит жизнь тем, кто по своей воле разрушил её мир, её обыденность.

Женщина незаинтересованно убирает трубку от уха, слыша эхо от плача дочери, и разворачивается, бросив взгляд в сторону небольшого столика, на котором лежит и спит младенец в пеленке. Девочка с потрясающими карими глазками. Но слабый ребенок, а слабый, значит, жертва.

Миссис Добрев берет младенца на руки, без эмоций смотрит перед собой, быстро минуя коридоры своего особняка. Поднимается на нужный этаж, входя в комнату для воспитанников, и сворачивает к двери, которую до этого не открывала. Её воспитанники называли это помещение «темной комнатой», ибо там не было ламп, там были забиты досками окна и туда сажали провинившихся в качестве наказания.

Женщина толкает дверь, и та со скрипом отворяется.

Младенец начинает плакать и выть, кашляя. Этот дикий рев разрывает уши. Он слишком слаб, долго не протянет, может лет пять-шесть, не больше. Добрев подходит к кровати, опустив на неё ребенка, и с такой же холодностью разворачивается, покидая комнату и закрывая за собой дверь.

Жертва обязана занять свое место.

Знакомые бледные стены с осыпающейся побелкой. Знакомые коридоры с заброшенными пустыми комнатами. Знакомые битые окна, за которыми ровной стеной стоит мрачный лес. Знакомый запах гари, старости, ощущение давно забытого. Здание приюта отталкивает своей серостью, ветхостью. Детский шепот здесь разносится по ветру, сочась в каждое помещение через щели дверей.

Босые ноги с осторожностью ступают по бетонному ледяному полу, усыпанному осколками стекла и прочей грязью. Иду медленно, оглядываясь назад, когда слышу детский смех. Меня преследуют двоякие ощущения: мне страшно, но при этом в груди рождается чувство ностальгии. Не самой приятной. Мое тело не чувствует холода, хотя изо рта обильно идет белый пар. Торможу, замерев на месте, когда с каким-то звонким смехом, не внушающим мне ужас, из комнаты в комнату перебегают двое детей. Затем радостный смех растет, заполняя тишину вокруг меня. Настороженно шагаю вперед, сжимая пальцами свои плечи, и медлю у комнаты, из которой льются голоса детей. Двери нет. Она лежит где-то в моих ногах, так что с треском наступаю на нее, заглядывая внутрь. И меня поражает атмосфера обыденности: двое детей продолжают носиться по комнате, кажется, играя в салочки, еще трое строят башню из кубиков, один ребенок сидит на голой кровати, прямо на пружинах, и читает книгу, другой причесывает волосы мягкой лошадке. Заброшенная комната приюта приобретает теплоту, хотя внешне выглядит все так же устрашающе. Встаю на пороге, вздрогнув, когда мимо меня, задев плечом, пробегает девочка с маской лисицы в руках. Мне не понять, о чем они говорят, но меня дети явно не замечают. А главное, что они выглядят, как живые: их глаза блестят, кожа вполне здорового цвета, щечки розовые, движения естественные. Наблюдаю за ними, сощурившись, когда среди детского шепота и смеха могу расслышать тихое шмыганье носом. Моргаю, оглядываясь назад. За моей спиной дверь. Пока я смотрю на нее, прислушиваясь к жалкому плачу, все кроме него стихает. Не слышно разговоров, ветра, шелеста листьев за окнами. Перевожу хмурый взгляд в сторону ребятни, которые замерли, прекратив играть. Их головы повернуты в мою сторону, взгляды сверлят мое лицо. Невольно отступаю, слыша, как усиливается детский плач за дверью. Дети продолжают смотреть на меня, не издают никаких звуков, будто ждут. Сглатываю, боясь повернуться к ним спиной, поэтому шагаю полу боком к двери, за которой плачет ребенок, слежу за детьми. И они следят за мной. Рука не трясется, лишь пальцы дрожат от неизвестности, когда нащупываю дверную ручку, дернув ее вниз. И тут я чувствую холод. Ветер с болью тормошит мои волосы, выносясь из темной комнаты. Неуверенно переступаю с ноги на ногу, вглядываюсь в темноту и хмурю брови, различая кровать у стены. Переступаю порог, прислушиваясь к тихим вздохам девочки, что сидит на подушке, прижав колени к груди. Ее белое платье местами порвано, темные волосы спутано лежат на тонких плечах. Она пальцами мнет свои губы, вдруг подняв на меня испуганный взгляд.