— Кто сказал, что оно закрыто? — Кристиан выглядит уже серьезнее, но не придаю этому значения. — Вы не понимаете, что проблема намного глубже, и…

— Довольно, — я обхожу стол, направляясь к двери, у которой топчется этот Тайлер, но он не отступает в сторону, поэтому мне приходится обойти его.

— Джейн, — Коди вздыхает. — Откуда взялись дети? — вопрос требует конкретного ответа, но я начинаю мяться, и берусь за дверную ручку, обернувшись:

— Они застряли в этом мире из-за Джошуа.

— Откуда взялся Джошуа? — Коди ставит руки на талию, добиваясь очередного ответа, а Тайлер молча стоит в стороне, не сводя с меня глаз.

— Он выжил, благодаря кулону, — пытаюсь сохранить уверенность в голосе.

— Откуда взялся кулон?

— Он был у семьи Добрев.

— Откуда он взялся у семьи Добрев? — Коди напирает, давит, чем помогает мне осознать одну истину, которая всё это время лежит на поверхности, но я даю волю эмоциям, повысив голос:

— Бред. Мы его уничтожили.

— Его нельзя уничтожить, — Кристиан практически смеется мне в лицо, будто я говорю настоящую глупость. — Понимаешь, да? Проблема куда глобальнее, чем кажется на первый взгляд, тем более, когда Они начали искать кулон.

Хмурю брови, сделав вздох:

— Кто «они»?

От лица Ронни.

Я не собираюсь бросать Джейн здесь только потому, что Дилан — придурок. Больше не позволю ему влиять на мое настроение, на уровень моих сил, на эмоции. Он — взрослый, и должен сам помочь себе. С меня довольно.

Поднимаюсь на второй этаж, чтобы запереться в комнате Карин. Боль в ногах усиливает мою решимость, подпитанную злостью и обидой, так что резко распахиваю дверь, не оглядываясь назад, и вхожу в помещение, хлопнув по выключателю, после чего закрываю за собой дверь, но успеваю лишь коснуться замка. Шорох. Я хмурюсь, в одной руке сжимая кружку с водой, и прислушиваюсь. За открытым окном шумит ветер. Оборачиваюсь, наблюдая за тем, как шторы поднимаются к потолку, и хромаю к подоконнику, чтобы закрыть створки. Не смотрю на улицу, пытаюсь не вглядываться в темноту, так что задвигаю шторы, поправив ткань, и оборачиваюсь.

Высокая, худая, тонкая тень.

Мои глаза расширяются от неожиданности. Набираю в легкие больше воздуха, приоткрыв губы, чтобы закричать, но Оно резко вытягивает руку из-под черной мантии, демонстрируя белые пальцы, которые остаются без движения на уровне моего рта. И моё горло сжимается, стенки буквально не пропускают кислород, и чувствую знакомую, ужасающую боль. Мои плечи дергаются, а руки трясутся. Судорога сковывает тело, и кружка летит на пол, разбиваясь. Я еле хватаюсь за свою шею, сжимая пальцами кожу, и хриплю, чувствуя, как ноги подкашиваются. Оно продолжает стоять без движения, лишь слегка дернув пальцами, после чего я ощущаю, будто в мое горло вонзается сотня игл. Кашель срывается с губ. Сухой и режущий, и мое бессилие играет главную роль, так что не успеваю опомниться, как оказываюсь на полу, ладонью хлопнув по осколкам и ударившись лбом о паркет. Лежу на животе, видя только подол мантии, хотя перед глазами уже всё плывет. Чувствую, как из моего рта начинает течь жидкость с привкусом металла. Я трясусь, еле шевеля рукой, когда лужа возле моего рта увеличивается. Касаюсь жидкости пальцами, заставляя себя не закрывать глаза.

Алые. Алые пальцы.

Пытаюсь дышать, но боль в горле не дает нормально наполнить легкие кислородом. Оно медленно двигается, обходя меня, так что пропадает с поля зрения, после чего я слышу, как в комнату вновь врывается холодный ветер. Дрожу, пальцами касаясь окровавленных губ, и вновь глотаю воздух, чтобы позвать Дилана.

Но не выходит.

Мой взгляд замирает. Сердце начинает скакать в груди. Я пытаюсь позвать, но не могу. Вместо этого начинаю хрипеть, давиться, кашлять, издавать мычание и разные непонятные мне звуки, больше похожие на набор гласных. И ужас в очередной раз отражается на моем бледном лице.

Я не могу говорить.

========== Глава 7. ==========

Кровать слишком жесткая. Мое тело уж больно тяжелое, голова еле отрывается от подушки, набитой, будто, камнями. Руки «приклеены» к простыне, одеяло слишком давит на грудь, не позволяя сделать вдох полной грудью. Пальцы неприятно хрустят при попытке сжать ладони в кулаки. Сухая глотка. Першение и легкое головокружение от тошноты и боли в висках. Мне приходится разомкнуть веки — какие-то опухшие, уставшие. Глаза долго привыкают к какому-то полумраку, хотя настольная лампа в моей комнате горит.

В моей комнате?

Моргаю, сильно сжимая веки, после чего мне удается побороть песок в глазах, и найти в себе силы присесть на кровати. Да, это моя комната. В особняке бабушки, но здесь всё как-то иначе. Нет, как должно быть. Как было когда-то. Новый чистый ковер на паркетном полу, белые шторы, за которыми скрыт вид на ночной сад и черное зимнее небо. Да, это было зимой. Прислушиваюсь, невольно позволяя теплоте проникнуть под кожу, аромат печенья и ягодного чая витает в воздухе. Такой тихий и родной вечер, что в груди начинает ныть боль от такой старой утраты, о которой я никогда прежде не задумывалась. Опускаю босые ноги на пол, удивленно разглядывая то, во что одета — белое, кружевное платье. Пальцами касаюсь шеи. Кружевной ворот. Длинные рукава. Точно. Это моя ночнушка. Я носила её в детстве. Борясь с чувством опасности и спокойствия, встаю, медленно шаркая по теплому полу к зеркалу, что стоит у двери. И мой взгляд замирает.

Темные волосы убраны в аккуратный пучок, в такой, какой мне постоянно делала бабушка, белое платье скрывает длинные ноги, а на шее, принося неудобство, висит кулон-бабочка. И от одного его вида меня бросает в дрожь. Руки сами тянутся к шее, пытаясь нащупать кулон, но его нет. Только ворот. В отражении я четко его вижу. Опускаю взгляд на ключицы. Но его нет. Хмурю брови, пытаясь, наконец, осознать, что происходит: я, взрослая, стою в своей комнате, в своем детском платье. И этот день. Какой сегодня день? Поправляю упавший волос, убирая его за ухо, и перевожу нерешительный взгляд на фарфоровую куклу, сидящую на табурете возле моей кровати. Она одета в белое, практически подобное моему, платье, волосы уложены волнами на плечах, а карие глаза блестят на свету. И проблема в том, что у неё не одна голова. Их две. Совершенно идентичные лица, а самое странное, что я только сейчас вспоминаю, что это была моя кукла, что меня вовсе не смущало наличие двух голов вместо одной, а сейчас я смотрю на куклу с каким-то тихим страхом, ведь её стеклянные глаза, хоть и не шевелятся, но наблюдают за мной.

Голоса. Я слышу, как их становится больше. Все они женские. Заполняют первый этаж, поэтому оборачиваюсь к распахнутой двери, через которую в комнату проникает мрак из коридора. Бреду к проему, поглаживая ключицы под красивой и легкой тканью, и переступаю порог, бросив взгляд в разные стороны. Не темно. Горят небольшие лампы у самого потолка. Женские голоса не стихают, и среди них я узнаю голос бабушки, поэтому с ужасом в груди шагаю в сторону лестницы, невольно прекращая дышать, ведь в горле ощущаю легкую боль. Подхожу к ступенькам, ведущим вниз, и замираю, вновь ощутив себя маленьким ребенком, который не способен совладать с эмоциями, ведь бабушка, в своем красивом, но строгом платье в пол, и с собранными волосами, встречает гостей у двери. Она гордо держит голову, не сутулится, сохраняя осанку, а руки держит у живота, с каким-то неодобрением провожая взглядом тех, кто явился в ночное время. А явились Они — женщины, девушки в черных костюмах, все как один с темными волосами и какими-то угольными глазами, совершенно без блеска в них. Я медленно шагаю по ступенькам лестницы, изучая взглядом с виду благородных особ, которые единым строем входят в зал, направляясь к двери, которая ведет в подвал. Одна из них держит свечу. По росту — это ребенок. Его лицо скрыто под черной мантией, поэтому не могу разглядеть черты, но девочка явно смотрит на меня, ведь её голова повернута в мою сторону. И у меня какие-то знакомые ощущения, будто мне удавалось раньше видеть её, но не могу понять, где и когда.