А дальше пошло солоно. Иваны дрались свирепо – и дерзко. Безумный расход боеприпасов! Уши болели от грохота, а сеть окопов и блиндажей все не кончалась. Разносили одни узлы только для того, чтобы упереться в новые.
На твердый сук – есть острый топор! Все-таки оборона разрушалась и германские войска в очередной раз показывали, что нет такой силы, которая может им противостоять.
Всего десять дней наступления, а от роты уже осталось не больше половины. Ошметья. Такого не было никогда раньше и командир роты был крайне этим обеспокоен.
Батальонный командир тоже выглядел сегодня не лучшим образом и Гаманну признался, что теперь танки эвакуируют на ремонт уже не в Харьков, а в Киев и даже Днепропетр… черт бы драл эти русские названия. И это сообщение гауптштурмфюрер понял отлично, все же не молокосос, как взводный командир Буби.
Зло прискачет верхом – а уходит шажком!
Харьков, значит, захлебнулся и не справляется с ремонтом. Плохо, очень плохо. Приказ по дивизии уже изменил сроки кратковременного ремонта, удлинив его до трех недель, вместо двух. А это означает одно – не успевают чинить. Может быть – и хитрят в штабе дивизии, практика перевода разбитого танка сначала на категорию "в кратковременном ремонте", потом оттуда "в долгосрочном ремонте", а дальше уже на списание была Гаманну отлично известна, высокое начальство давно привыкло, что в чертовой России из-за невиданных просторов и расстояний техника быстро дохнет, вымотав весь моторесурс, но уничтоженные в бою машины нервировали руководство, потому-то и приходилось мудрить, уводя разбитые танки из боевых в небоевые потери. Все это никуда не годится, потому как понятно главное. Потери выше, чем пополнение. И это он видел и на примере своей собственной роты. А окопы русских все не кончались. Казалось, что весь мир перекопан!
И везде одно и то же – минные поля, узлы обороны, выкопанные в полный профиль и прикрывающие друг друга, да яростное сопротивление иванов.
Теперь тот русский, которому Гаманн сгоряча сохранил жизнь, смотрелся как проявление глупого слюнтяйства. То-то на ротного командира как-то странно поглядывали подчиненные. Сам гауптштурмфюрер вспоминал эту минутную мягкотелость с неудовольствием и – проклятая память, черти бы ее драли, старательно забывала отличные моменты побед и удач в жизни, но услужливо напоминала все промахи и просчеты, и этого ивана тоже не собиралась забывать, отчего офицер поморщился.
Поправил мятую, бесформенную фуражку, которую в войсках СС фронтовики – в пику своим штабным котам и особенно надутым чванством аристократам из вермахта специально носили без рант-пружины, отчего тулья залихватски обминалась, придавая хозяину удалой вид окопного бретера. То, что такое страшно бесит тыловых деятелей и "золотых фазанов" – только еще больше поддерживало эту моду. Опять поморщился, благо никого рядом нет.
И ведь что особенно противно – Гаманн был совершенно беспощаден к врагам Рейха и никто не посмел бы его ни в чем упрекнуть. Просто почему-то в этот раз не было приказа "не брать пленных", что было даже странно. Обычно этого штаб дивизии не упускал сделать, и глупцов, задравших свои грязные лапы перед мальчиками из СС, обычно ждало последнее в их жизни разочарование. А тут – с чего-то не приказали. И все равно неприятно. Что нашло? Эта человеческая мразь, которую в целом называли русскими, занимала отличные земли и мешала германской нации нормально жить с давних времен. При этом сами русские были совершенно не приспособлены создать свое государство и если бы не немецкие цари и царицы, вроде малышки Софи, которая стала тут Великой Екатериной, то и не было бы России как таковой. Убив своего царя и предавшись омерзительному разврату жидобольшевизма, противопоставив себя всему цивилизованному миру, русские сами поставили себя вне законов и правил, потому отвлекать столь нужные для сражения силы и средства для того, чтобы возиться с трусливой сволочью, сдавшейся в плен, было категорически не разумно. И поднявших руки тут же расстреливали или давили гусеницами.
Иногда, правда, что-то начинало зудеть и свербеть в душе, особенно когда среди омерзительных жидовских и азиатских рож попадалось вдруг нормальное человеческое лицо. Таких, явно бывших потомками то ли немцев, то ли шведов, древних храбрых воинов, которые с давних времен колотили этих русских и брюхатили побежденных русских баб, все же было немного жаль. Зов крови, арийское семя. Но, что поделаешь – приказ надо исполнять, он не выделяет среди аборигенов тех или этих. У ивана, которого Гаманн сдуру пожалел, тоже были голубые глаза и светлые волосы. Интересно было бы покопаться в родословной этого дикаря, хотя какая у такого унтерменьша может быть генеалогия! Но гауптштурмфюрер смело бы поставил сто марок на то, что не обошлось без благородной европейской крови.
Как бы там ни было, а эти славяне были скверной, от которой надо было очистить землю. Раз – и навсегда. Сам Гаманн не вел счет тем, кого он освободил от земной юдоли скорби, а вот у Эсмарха было больше двухсот русских на счету, он аккуратно записывал всех отправленных им в ад в потертую записную книжку, соревнуясь в этом спорте с другим таким же мастером – своим земляком из пехотинцев, носившем плебейскую фамилию Шульц. Из-за такой фамилии у него даже прозвища не было, звали по фамилии, она сама как кличка.
Правда, после Харькова танкист-взводный проиграл совершенно сокрушительно. Пехотинцам дали задание очистить от иванов несколько корпусов армейского госпиталя.
Шульц, уже штурмшарфюрер СС, привычно вызвался на нудную работу. Эти раненые вопят, стонут, а проку с них мало, что-что, а это Гаманн знал отлично, никаких трофеев, кроме загаженных в предсмертном ужасе кальсон и одеял, зато уже через час работы уши болят от визга и воплей. К тому же подлежащие обработке расползаются, как тараканы, и прячутся в самых неожиданных местах, ищи их потом.
Очистили пару корпусов, перебив больше четырех сотен русских, правда в основном здесь были лежачие, так что особенных пряток и догонялок не было. Потом Шульцу это все же надоело и он придумал отличный ход. Вызвал к себе перепуганного и бледного доктора, главного над русскими лекарями, и объяснил уже простившемуся с жизнью профессору, что во всем должен быть порядок, потому всех еще живых раненых надо собрать вот в этом корпусе, те, кто там будет – останутся живы, это будет разрешенная немецким командованием больница для военнопленных, остальных придется истребить за неисполнение приказа. Старый седой болван поверил, радостно кинулся исполнять приказание.
Глупые русские сами сволокли из всяких тайников своих уцелевших еще раненых, потом Шульц проверил – получилось, что таковых набралось 328, да медицинского персонала 36 голов. Пяток медсестричек посимпатичнее и погрудастее забрали для веселья, а остальных заперли и, приперев входные двери, запалили здание, благо нашлись бесхозные бутылки с горючей смесью. На окнах первого этажа были прочные решетки, а тех, кто выпрыгивал с других этажей – добивали внизу, пока жар не отогнал взвод чистильщиков от дома. Было забавно, как в унисон кашляли, а потом выли и визжали в огне русские. После этого Эсмарх понял, что пальму первенства у него отняли, единственным утешением было то, что Шульц неожиданно получил от командования здоровеннейший фитиль с дерьмом и перцем – оказалось, что госпиталь чистили от русских раненых для того, чтобы разместить своих, а после развлечений команды бравого штурмшарфюрера хирургический корпус со всем оборудованием выгорел дотла, а в других надо было устраивать генеральную уборку, что непросто – кровища затекает в щели пола и оттуда, стухнув, воняет совершенно омерзительно. За свою инициативу Шульц огреб неплохо – вместо поощрения ему отсрочили отпуск и прокатили с боевым знаком, хотя у него уже было больше 30 подтвержденных атак. И вроде не дурак, а так вляпался! Сначала сделать – а потом подумать – это многих доводило до беды!
Увы, от полной вседозволенности здесь в России не у одного Шульца мозги съехали набекрень. Хотя что было бы проще простого – как положено, в соответствии с разработанной инструкцией, заказать грузовики, вывезти недобитых к ближайшему оврагу и там с ними окончательно разобраться. Но это, конечно, было бы не так весело и заняло бы куда больше времени. В конце концов подлежащих санации было не так и много – всего семь сотен. В самом начале блицкрига каждый месяц расстреливали впятеро больше, был опыт. Да и в прошлом году повеселились недурно.
