В Гамбурге коммерческий гений Бомарше достиг апогея в своем размахе. Холодными ночами, лежа без сна в чердачной каморке, он строил химерические проекты планетарных масштабов! Например, как прорыть канал через Суэцкий перешеек или установить судоходный путь между Атлантическим и Тихим океаном по реке Сан-Хуан, озеру Никарагуа и короткому каналу длиной всего в 10 километров, который можно построить. Много лет спустя другой мечтатель, заключенный в форте Гам, тоже мысленно соединял океаны, избирая для этого ту же трассу. История не что иное, как осуществление давних грез. Бомарше "знал", рассказывает Гюден, что "нация, которая овладеет судоходным путем между двумя океанами, неизбежно станет владычицей мировой торговли". Он, естественно, мечтал, что владычицей этой будет Франция. Позднее, когда до Бомарше дойдет известие, что "Питт намеревается сделать англичан хозяевами озера Никарагуа", он потребует от Директории, чтобы она добилась от побежденных испанцев уступки Франции этой все еще дикой страны и этого озера, о выгодах которого они, кажется не подозревают". К сожалению, французы в ту пору были ничуть не дальновиднее испанцев.

Бомарше был далеко не единственным французом, нашедшим убежище на берегах Северного моря. Не говоря о многочисленных протестантах, живших здесь еще со времен отмены Нантского Эдикта, в ганзейских городах, в том числе и в Гамбурге, обосновалась большая колония эмигрантов, вольных или невольных. Бомарше сблизился с двумя из них - с Талейраном, недавно вернувшимся в Европу после недолгого пребывания в Америке, и неким Луи, молодым священнослужителем, терпевшим еще большую нужду, чем он сам. Бомарше помогал Луи, делясь с ним своими скудными средствами и добывая для него работу. Он не переставал пророчить своим двум товарищам по изгнанию счастливую политическую будущность. Если карьера хромого беса уже обещала быть блестящей, несмотря на этот немецкий "антракт", карьера аббата, напротив, казалась по меньшей мере сомнительной. Но Бомарше, который неплохо разбирался в государственных деятелях, быстро распознал в юном Луи качества, необходимые для успеха на общественном поприще. Впоследствии аббат не забыл доброты Бомарше, и ему действительно хватило ума, чтобы реализовать предсказания своего старого друга, сделавшись позднее, много позднее, превосходным министром финансов. Да, это-тот самый барон Луи, вы не ошиблись!

Некоторые изгнанники только и мечтали о возвращении во Францию, с нетерпением ожидая, когда они наконец будут вычеркнуты из списков эмигрантов; Бомарше, принадлежавший к этой категории, дрался за всех, засыпая своими обращениями членов Комитета общественного спасения. Из Гамбурга он проповедовал стоящим у власти в Париже милосердие и справедливость, причем в таком уверенном, авторитетном тоне, который, учитывая его положение, вызывает восхищение. Одно из подобных посланий Комитету общественного спасения датированное 5 августа 1795 года, было найдено Ломени. Оно заслуживает того, чтобы привести его здесь, ибо характеризует, как мне представляется, истинное благородство Бомарше, его отвагу и политическую мудрость. Это пространное обращение было написано после победы при Кибероне, одержанной республиканскими войсками над армией роялистов. Бомарше опасался, что победители не отнесутся к побежденным великодушно, и призывал правительство отдать приказ о милосердном обращении с ними. К сожалению, его вмешательство запоздало - мятежники монархисты были в большинстве своем перебиты при Кйбероне. Вот тем не менее письмо Бомарше:

"Из моего убежища, близ Гамбурга,

сего августа 5 числа 1795 года;

Комитету общественного спасения.

Граждане, члены нынешнего состава Комитета, благоволите еще раз внять прямому обращению к вам гражданина, несправедливо изгнанного из отечества, но по-прежнему преданного ему и выступающего в защиту не своих собственных интересов, но тех, кои, его разумению, в настоящее время являются вашими собственными и одновременно интересами всей нации.

Мне помнится, в дни моего отрочества, когда у дофина, отца Людовика XVI, родился первый ребенок, меня взяли из колледжа, чтобы я мог увидеть, как празднуется это событие. Ночью, обегая иллюминованные улицы, я был поражен транспарантом, установленным на крыше тюрьмы, который энергично возглашал: Usque in tenebris {Даже во мраке (лат.).}. Слова так пронзили меня, что, мне кажется, я читаю их сейчас. Народная радость проникла повсюду, вплоть до ужасных темниц. Я повторяю вам сегодня то, что гласил этот транспарант (рождение ребенка королевской крови в те времена было радостным событием), в связи с событием куда более значительным; замечательный триумф наших солдат при Кибероне наполнил радостью мое сердце на этом немецком чердаке, где я стенаю вот уже два года, прячась под чужим именем от всякого рода несправедливостей, кои изливаются на меня в родной стране. Usque in tenebris может служить эпиграфом к моему положению.

И вот я, гражданин, страдающий in tenebris, хочу поделиться с вами соображениями о последствиях этой Киберонской победы, имеющей решающее значение для установления мира, о котором все мы мечтаем.

Если вы, великодушные победители, не употребите во зло свой триумф и не превратите его в бойню, вы стяжаете уважение всех партий. Римляне были беспощадны к врагу только в годину бедствий - стоило им взять верх, они проявляли величие и великодушие. Такое поведение, благородное и твердое одновременно, создало им мировую империю. Нет мести полней и плодотворней, нежели проявление великодушия к побежденным и покоренным французам, кое покорит вам всех остальных.

Позвольте мне привести вам пример успешности поведения, мною вам рекомендуемого; сходство фактов здесь поразительно.

Во время войны восставшей Америки против ее угнетательницы Англии целая армия англичан и американцев лоялистов (в сущности, внутренних эмигрантов) под командой, если не ошибаюсь, генерала Бергойна спустилась из Северной Канады по озеру Шамплен и по рекам в самое сердце молодой республики. На равнинах Саратоги эта армия была окружена и принуждена сложить оружие, сдавшись на милость победителя. Континентальный Конгресс, столь же предусмотрительный, - сколь и великодушный, осознал, что от того, как использует эту сокрушительную победу, будет зависеть и заключение почетного мира и отношение нации к основам образуемого им правительства. Конгресс предложил помилование всем побежденным, земли для обработки - всем англичанам и гессенцам, буде кто из них пожелает обосноваться в стране, которую они хотели себе подчинить. Вашингтон, чье мнение запросили, рекомендовал принять именно такое благородное решение, укрепив тем самым свой авторитет, ставший отныне неколебимым. Английское правительство осознало, что народ, столь достойно воспользовавшийся своим триумфом, непобедим, ибо великодушие, завоевав ему все сердца, покорило общественное мнение всех направлений.

О французы! Вы, правящие французами, разобщенными между собой еще больше, нежели были разобщены американцы; вы, члены бурного народного собрания, призванные покорить сердца, ожесточившиеся в результате чудовищных зверств тех, кому вы пришли на смену, не будучи их сообщниками, - я не сомневаюсь, что вы столь же остро, как и я, ощутили неоценимое значение события, подаренного вам фортуной. Помилуйте своих пленных! Какова бы ни была судьба, вами им уготованная, жаловаться они не вправе, вы победили их в бою. Но узнайте же теперь, ежели не знали прежде, что нет француза меж этих разбитых вами эмигрантов, который устыдится того, что был побежден соотечественниками, нет ни единого, кто, как и вы, не видит заклятых врагов в тех англичанах, у коих сам был на службе. Узнайте, что только необходимость выжить, не умереть с голоду вынудила их уступить, подчинясь наглым островитянам; узнайте, главное, что министр Питт бесповоротно обречен, если вы только проникнетесь этой мыслью, - ему не простят промахов, ошибок, отсутствия успехов; вашей гуманностью, встреченной единодушными кликами одобрения, вы принесете больше вреда ему, больше пользы, больше славы себе, укрепив свою власть и всеобщее к ней доверие, да, вы сделаете больше одним этим великодушным актом, чем всеми, почти немыслимыми подвигами, которыми наши армии поразили Европу. Только вы, вы одни станете творцами мира, предпишете мир, продиктуете его даже англичанам, которые по преимуществу относятся с ненавистью к действиям собственного правительства, предпринятым, чтобы внести смуту в ваши ряды, избравшие свободную форму правления. И, граждане (я уже позволил себе ранее писать вам об этом), если англичане (которых останавливает лишь суетное тщеславие), заключив почетный мир, признают вас народом свободным и суверенным - только взвесьте это слово, о граждане! - тогда вы, депутаты, ты, - Конвент! - все вы покроете себя неувядаемой славой; ибо Европа без колебаний последует великому примеру, и вы приобретете, вы завоюете тогда прекрасное право спокойно обсудить, действительно ли единовластие - правление самое сильное, самое прямое и самое скорое из всех в выполнении планов, зрело продуманных законодательными собраниями, - подходит великой стране больше, чем всякое иное распределение власти, столь чреватое грозами; вы сможете преобразовать форму правления в соответствии с волей всей нации, которая прославит себя тем, что у нее на глазах вы приступите к мирным дебатам, одержав великую победу, проявив великодушие и избавив всех от страха, как бы не вернулись снова времена террора, которым можно держать в повиновении рабов, но на которой не может опираться разумное правление.