Бомарше все же удалось дать объяснения членам комиссии в присутствии всех ответственных за дело министров. Стоило власти - в данном случае и исполнительной и законодательной - предоставить ему слово, он проявил все свои способности. Доказать и свою добросовестность и свой патриотизм было для него детской игрой. Члены Комиссии, по большей части ничего не знавшие о махинациях Лебрена, были счастливы услышать, что гражданин Бомарше столь активно стремится снабдить оружием Францию, и поражены тем, что правительство вставляет ему палки в колеса. Таким образом, он сумел, сказав правду, в очередной раз переубедить своих судей. Словно по мановению волшебной палочки, Бомарше вновь первый из граждан в глазах нации. Члены комиссии; полные энтузиазма, не знают, как лучше выразить свою благодарность тому, кого еще вчера готовы были приговорить к смерти. Прочтем, что они написали:

"Члены Военного комитета и Комиссии по вооружению свидетельствуют, что, рассмотрев в соответствии с направлением Национального собрания от 14 числа текущего месяца ходатайство г-на Карона Бомарше в связи с купленными им в Голландии в марте сего года шестьюдесятью тысячами ружей, мы пришли к выводу, что вышеупомянутый г-н Бомарше, предъявивший нам свою переписку, неизменно выказывал при всех сменявших друг друга министрах самое ревностное усердие и самое горячее желание добыть: для нации оружие, задерживаемое в Голландии... Посему мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что надлежит оказывать содействие вышеупомянутому г-ну Бомарше в предпринятой им поездке с цель получения вышеупомянутого оружия, поскольку он движим единственно желанием послужить общественному благу и потому заслуживает благодарности нации".

Итак, представ перед людьми, предубежденными против него и, кажется, в большинстве склонными с ним расправиться, он сумел благодаря своей неколебимой уверенности в том, что правда - лучшее оружие, еще раз одолеть судьбу. И в. самом деле, его главному недругу - министру иностранных дел было предложено в кратчайший срок выдать дипломатический паспорт "гражданину Бомарше, шестидесяти лет, лицо полное, глаза и брови темные, нос правильный, волосы каштановые, редкие, рот большой, подбородок обычный, двойной, рост 5 футов 5 дюймов и т. д.", а также торжественно пообещать, что чрезвычайному уполномоченному Франции будет обеспечена помощь французского посла в Голландии. Это значило потребовать от Лебрена многого!

Таким образом, Бомарше вроде бы одержал победу. Но не спешите с выводами. У министра, у министров осенью 1792 года в запасе немало козырей, начиная с главного - недобросовестности голландского правительства. Лебрен в конце концов все-таки выдал чрезвычайному уполномоченному выездные документы. Однако, уточняет Гюден, отказал ему в предоставлении фондов, предусмотренных в ранее заключенных соглашениях, "фондов, необходимых для успеха его предприятия и выкупа оружия, застрявшего в Тервере из-за бесчестности голландцев, которые потребовали залога в сумме трехкратной стоимости ружей... Такой залог могло предоставить только правительство, ибо оно одно могло подтвердить получение оружия, после чего залог был бы ему возвращен". Торопясь завершить дело, Бомарше совершил промах, обычный для него, - он положился на свое везение. Разумеется, прежде чем покинуть Париж, он позаботился составить секретную записку с выражением своего протеста против темных козней, плетущихся втайне, чтобы его погубить. Но кто станет считаться с этой бумагой? 22 сентября Бомарше выезжает из столицы вместе с Гюденом, который, легко догадаться, не скрывает своих чувств: "Выбраться из Парижа, этого города, прежде такого соблазнительного, так нами любимого, было в ту пору великим счастьем, и мы радовались, что удаляемся от него". Накануне их отъезда впервые собрался Конвент, сменивший Законодательное собрание. Бомарше и Гюден направились в Гавр, где нашли убежище "женщины" жена, сестра и дочь Бомарше. Из Гавра Бомарше предстояло пуститься в плавание уже одному. В каждом из городов, через которые проезжали наши путешественники, их задерживали и подвергали допросу в муниципальной, полиции. От Гюдена, не имевшего дипломатического паспорта, нередко требовали подтверждения его личности. "Они настаивали на том, чтобы я указал граждан, которые могут за меня поручиться. Я был знаком, - повествует не без забавности Гюден, - с графиней д'Альбон, среди прочих титулов которой был и титул королевы Ивето, но поскольку блюстители порядка в те дни не были благосклонны к королевам, я поостерегся назвать ее имя".

Распрощавшись с тремя женщинами и верным Гюденом, Бомарше в очередной раз отплыл в Англию. 28 сентября корабль бросил якорь в Портсмуте, 30 сентября путешественник прибыл в Лондон. Я указываю эти даты не потому, что одержим манией точности. Но именно 28 сентября, в момент, когда шестидесятилетний Фигаро пускается в самую опасную из своих патриотических авантюр, некий Лоран Лекуантр, версальский торговец холстом, представляющий свой город в Конвенте, произносит с его трибуны яростную обвинительную речь, изобличая "этого низкого и корыстолюбивого человека, который, прежде чем низвергнуть отчизну в пропасть, им для нее уготованную, оспаривает у других гнусную честь сорвать с родины последние лохмотья; этого человека, порочного по натуре и разложившегося от ненависти, возведшего безнравственность в принцип и злодейство в систему!" Депутат от Версаля, как легко догадаться, не ограничился общими рассуждениями, он выдвинул против Бомарше конкретные обвинения в заговорщической деятельности, расхищении народных денег и преступной связи с Гравом и Шамбонасом, бывшими министрами бывшего короля. Доказательства Лекуантра сводились к тому, что подсказали ему чиновники канцелярии Лебрена. При любом способе правления политиканы находят для выполнения подобных задач какого-нибудь трибуна, любителя покрасоваться и притом человека искреннего, который сообщает доносу если не благородство, то хотя бы известную благовидность. Есть и среди наших современников свои Лекуантры. Депутату от Версаля, впрочем, настолько пришлись по вкусу обвинительные речи, что он впоследствии доносил поочередно то на жирондистов, то на монтаньяров. Умер он уже в годы империи, рантье.

Вплоть до 1 декабря Бомарше ничего не знал о позорном и позорящем его нападении. Он был занят своим делом. В Лондоне, пробыв там всего сутки, Бомарше обратился к английскому корреспонденту Родриго Орталеса и компании, чтобы раздобыть наличные деньги. Этот человек, с которым Бомарше был связан дружбой, тотчас дал необходимую сумму. Зарегистрировав заем у нотариуса, Бомарше поспешил дальше, по морю. С морем ему всегда не везло. Опять оно было бурным, даже очень бурным. Повторился приступ морской болезни, и Бомарше на протяжении всего плавания, не уходя с палубы, проклинал свой предательский желудок. После тяжкого шестидневного путешествия по штормовому морю он наконец прибыл в Амстердам. 7 октября он был уже в кабинете французского посла и через пять минут понял, что его надули. Дипломат, покорный приказаниям своего шефа Лебрена, разыграл перед ним комедию, которую легко себе представить. Нет, он не в курсе дела! Нет, он не получал никаких указаний относительно залога, но тем не менее уверен, что это досадное недоразумение не помешает французскому уполномоченному успешно выполнить свою миссию! Бомарше, уже начинавший разбираться в том, каков дипломатический корпус его отечества, как правило, состоявший из ничтожеств, иногда подогреваемых честолюбием, прервал разговор. Стоило ли настаивать? И будучи человеком упрямым и простодушным, он решил ждать. Чего? Чуда, ясное дело. Может, министр все-таки подумает о высших интересах Франции? Или найдет способ согласовать их со своими собственными? Пустые грезы. Лебрен наслал на Бомарше из Парижа Константини и убийц - Константини, чтобы попытаться еще раз купить его, убийц, чтобы покончить с ним, если он останется неколебим. О, если бы французский политический аппарат тратил на дела государственные десятую долю способностей, вкладываемых им в заботы о своих частных интересах, - наша История, очевидно, была бы совершенно иной! Но теперь я сам предаюсь пустым грезам.