– Значит, когда мужчины начали скатывать ковер, ваша жена должна была находиться внутри первого или второго слоя?

– Несомненно! – подтвердил Спейнгрейв.

– Доктор уже сообщил, что следы насилия отсутствуют. Иными словами, никто не мог нанести покойной удар и частично закатать в ковер. Получается, что хозяйка внезапно покинула гостей и спряталась в ковре, чтобы гости неосознанно помогли ей совершить самоубийство?

Спейнгрейв выглядел усталым и безразличным, как будто вся эта история его не касалась.

– Как я вчера намекнул, жена не была со мной счастлива, однако меланхолией не страдала. И, разумеется, меньше всех на свете была склонна к суициду.

Главный констебль, подумав, что Спейнгрейв не пытается притворяться и не изображает глубокое горе, но в то же время не проявляет ни малейшего желания помочь следствию, заметил:

– Против версии о добровольном попадании в ковер свидетельствует то обстоятельство, что миссис Спейнгрейв приобрела сценический опыт под вашим руководством. Зная, насколько тяжел ковер, она должна была понимать, что затевает опасную игру.

Спейнгрейв возбужденно щелкнул пальцами и воскликнул:

– Наконец-то появился проблеск во тьме! Говорите, что Джун знала ковер? Так оно и есть. А теперь я кое-что добавлю. Дело в том, что ковер скатали неправильно – слева направо, если стоять спиной к реке. Я это заметил, но не стал беспокоить гостей и просить исправить оплошность. Догадываетесь, о чем я думаю?

Именно такого ответа и ждал главный констебль.

– Она надеялась, что ковер начнут скатывать в другом направлении и внутри обнаружат ее.

Спейнгрейв кивнул, соглашаясь.

– Но почему? Зачем она вообще там оказалась?

– Чтобы насмешить гостей и оживить мою лекцию, – пожал плечами Спейнгрейв. – Она рассуждала как ребенок.

Таким образом, несмотря на свою проницательность, он предложил версию смерти жены, исключающую насилие. Путь крайне неразумный, если существует хотя бы один-единственный шанс заподозрить убийство.

Во время дознания Спейнгрейв отвечал на все вопросы точно так же, как в разговоре с главным констеблем. Судья не стал тратить силы на пристальное наблюдение за свидетелем, зная, что актеры никогда не выдают себя ни мимикой, ни неосознанными движениями тела и рук. Присяжные вынесли решение о смерти в результате несчастного случая. Без лишней огласки главный констебль проконсультировался со Скотленд-Ярдом.

Старший инспектор уголовной полиции Карслейк с сомнением осведомился:

– Если это убийство, то где же прямое действие? Смерть причинили гости, в то время как Спейнгрейв их даже не подстрекал.

– Если бы вы, мистер Карслейк, убедили пьяного лечь на рельсы, а потом принялись спокойно наблюдать, как на него неумолимо мчится поезд, я смог бы вас повесить, даже не доказывая, что вы подстрекали машиниста к убийству, – возразил главный констебль.

– Но леди не была пьяна, – упорствовал Карслейк, – а Спейнгрейв не…

– Именно Спейнгрейв! – Главный констебль развернул карту сада с точным, в футах и дюймах, указанием расстояний. – В последний раз жертву видели в шесть тридцать пять, когда Спейнгрейв закончил демонстрацию номера с ковром. Между шестью сорока и шестью сорока семью все гости находились вот здесь и сосредоточенно смотрели на Спейнгрейва, который объяснял секрет номера с двуглавой собакой. – Полицейский провел карандашом вверх и вправо. – Только он мог видеть ковер, поскольку стоял к нему лицом, и наверняка заметил – не мог не заметить, – как жена оказалась в ловушке.

– Весьма убедительно, – признал Карслейк.

– Потом Спейнгрейв заявил, что сомневается, хватит ли на верхней лужайке места для номера с подносом и кубком. Один из мужчин, Фред Перрис, спросил, надо ли немедленно скатать ковер и отнести в зал, на что артист ответил: «Да, наверное. Пожалуйста». Вот оно, непосредственное подстрекательство к убийству.

Главный констебль многозначительно помолчал и продолжил:

– Поскольку Спейнгрейв упорно придерживается своей линии, не имеет значения, догадывается ли он о наших подозрениях. Куда важнее, что он сам твердо верит: никаких доказательств все равно нет и не будет.

– В этом я с ним полностью согласен, – мрачно заметил Карслейк. – Тем не менее мы постараемся эти доказательства найти.

Старший инспектор уголовной полиции Карслейк так упорно искал доказательства, что едва сам не совершил убийство. Закатав в ковер одного из подчиненных, он убедился, что на четвертом слое складки легли так плотно, что воздух перестал поступать, а многострадальный подчиненный пришел к такому же выводу на несколько минут раньше начальника.

– Главный констебль просто перекладывает ответственность на наши плечи! – возмущенно заявил Карслейк после месяца бесплодных усилий. – Как мы докажем, что Спейнгрейв убедил жену залезть в ковер, а не смотрел в этот момент в свой конспект или еще куда-нибудь? Терпеть не могу все эти досье! Отправьте их в департамент нераскрытых дел и забудьте навсегда!

Спейнгрейв продал дом у реки, отправил на склад дорогую мебель и поселился в прежней квартире на верхнем этаже своего театра. Нового номера с девушкой в ковре зрители так и не увидели.

По своей природе департамент нераскрытых дел включался в работу только после того, как некие косвенные улики, случайный отзвук или даже незначительное замечание представляли обстоятельства дела в новом свете. Когда нечто подобное произошло с нераскрытым делом о смерти Джун Спейнгрейв, старший инспектор уголовной полиции Карслейк убежденно заявил, что инспектору Рейсону «невероятно повезло».

– У меня тоже есть племянница, – пояснил Карслейк. – И, надеюсь, в качестве дяди ничем вам не уступаю. Но все же моя племянница ни разу не делилась соображениями по поводу события, случившегося больше года назад и всеми давно забытого. Поэтому утверждаю, что вам невероятно повезло.

Разговор происходил в полицейской машине незадолго до полудня в октябре 1937 года, то есть через четырнадцать месяцев после смерти супруги знаменитого артиста. О племяннице Рейсона коллеги вспомнили потому, что в глубине души оба очень волновались, поскольку ехали в театр к Люсьену Спейнгрейву, чтобы задать ему несколько вопросов, на которые тот, несомненно, не мог ответить. Подобное состояние ума и души было достаточно странным для детективов, однако Спейнгрейв был настолько выдающейся личностью, что не проникнуться к нему симпатией было почти невозможно.

– Племянница вовсе не делилась соображениями, а нагрубила, – ответил Рейсон. – Я высказал мнение, что покупать новое платье незачем, потому что у нее уже есть чудесный наряд, а она ответила, что если в августе появится на садовой вечеринке в красном бархатном платье, то люди будут над ней смеяться до самой старости. Я вспомнил, что в досье фигурировали и красный бархат, и садовая вечеринка. На этот кусок красного бархата ушло два месяца жизни – а теперь вы называете мою догадку везением, сэр!

– Можете не величать меня сэром, пока не вернемся в кабинет, – усмехнулся Карслейк. – Расследовать дело предстоит вам, дружище, так что вперед!

Машина остановилась возле театра. Рейсон сунул удостоверение в окошко кассы, и спустя положенное время появился служащий.

– Джентльмены, мистер Спейнгрейв очень сожалеет, но вам придется подождать несколько минут. Прошу следовать за мной.

По коридорам, о существовании которых невозможно было догадаться, Карслейк и Рейсон прошли за кулисы и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в гримерную великого артиста. Комната оказалась очень просторной и светлой, с большим количеством зеркал. Над зеркалами шел фриз с изображением истории клоуна от далекого Средневековья до наших дней. Один из углов занимал большой письменный стол, а вдоль стен стояло два дивана, куда и сели по отдельности детективы.

– Плохо разбираюсь в театральной кухне! – заметил Карслейк. – Зачем было вешать все эти телефоны над раковиной? Не говоря уже о том, что за ширмой находится ванная.