Но… не мог это быть Бес – его лет на пятнадцать посадили, как минимум!

Бес.

Константин Владимирович.

Каждый раз, когда я думал о нём, внутри разгоралось нечто, похожее на злость, и такую яростную, что хотелось вскочить и начать убивать всех вокруг. Он единственный вызывал во мне столько негатива, а я ещё думал о чём-то, блядь, возвышенном, когда ебался с ним. Во дурак…

Рома потянул за веревку, и она впилась в мои запястья. Больно, очень, но это было ничто по сравнению с творившемся в моей голове.

Я вспоминал лагерь: как попал туда, как выживал, терпел, ревел от отчаяния и боли. Душевной боли, ведь физическая была для меня пустым местом. Я вспоминал Тёмку, приехавшего работать в бордель к Олегу, вспоминал, как впервые мы занялись любовью. Нет, не тот злосчастный день, когда я, озверев, выебал его в комнате борделя, а у меня дома, в той, еще не проданной тогда квартире. Я ни разу не сказал ему: “Смотри, я столько сделал для тебя, а ты?!…”

Ни разу не упрекнул. А он выбрал Беса. Он всегда выбирал его, даже когда был со мной, просто себе в этом не признавался. А я?..

Я не желал выбирать и давил в себе эту скотскую потребность определиться, чего или кого я хотел. Сейчас я точно никого не хотел, тем более Рому, поставившего меня перед нелёгким выбором: подчинение и героин или улица и ломка. Конечно, разговор о моём самосодержании пока не всплывал, и я мог быть в некоторой степени спокоен, но…

Ну нахуя я припёрся к нему опять?

Рома махнул перед моим лицом пакетиком с героином, и я, подавившись слюнями, жалобно застонал:

– Пожалуйста, Рома, сука, я тебя ненавижу…

– А говорил, что любишь, – усмехнулся он.

– Люблю, больше жизни люблю! Сделай мне дозу!

Рома прошёл к столу, быстренько сварганил дозу и поднёс шприц к моему лицу, по-скотски улыбаясь при этом. Поиздеваться хотел, всяко. Что ж, ему это удавалось вполне. Но я был согласен терпеть, лишь бы не иметь дело с кем-то другим. По крайней мере Рому я знал уже почти полгода, а каким бы оказался мой новый приятель? Ну нахуй, лучше этого было не знать.

– Помнишь, – начал он, положив шприц на полку книжного шкафа, – каково было на вкус это восхитительное блюдо впервые? – он шлёпнул по моей оголённой заднице, и я качнулся на коленях, подвешенный к какой-то хитровыебанной штуковине у потолка.

– Бля-я-я… – вырвалось само. Запястья ужасно сдавливало, к тому же всё тело скручивало неимоверной болью. А доза лежала за пределами досягаемости.

– Не ной, – он покачал головой и сел в кресло. Задумавшись о чём-то, он мечтательно закатил глаза и улыбнулся. – Ко мне до тебя такой мужик заглянул. Знаешь, я бы ему дал. Да, чёрт, я бы с удовольствием впервые раздвинул свои булки и ещё бы на камеру заснял, как этот здоровый самец ебал бы меня. А потом дрочил бы на это сочное домашнее видео. А ты, – он махнул рукой, – такой убогий, бля, ну просто пиздец.

– Просто трахни меня и дай чёртов шприц, – зря рот открыл вообще: Рома, свирепо рыкнув, подскочил и, выдернув ремень из брюк, со всей силы стеганул меня по ягодицам. А потом ещё раз и ещё, пока я не заорал в голос, умоляя его остановиться. Но даже слёзы, даже эту адскую боль перекрывало желание кольнуться. Роме было достаточно просто сказать мне: “Потерпи немного. Сейчас я отпизжу тебя, потом выебу, а потом всё дам!”, и тогда я постарался бы продержаться ещё немного. Но он молчал, просто смотрел на меня выжидающе, как будто я мог что-то сделать. – Ну что ты хочешь? Я и так здесь, у тебя, в полном твоём распоряжении! Что ты хочешь, чтобы я сделал ещё? Отлизать тебе задницу, протереть твой заблёванный пол своим языком? Блядь, что? Просто скажи!

– Я хочу, чтобы ты признал свою ошибку, что ушёл от меня сегодня, – прошептал он, и глаза его блеснули в свете ночника. Хуёво было не только мне.

Роме тоже, я понял это по взгляду, по тому, как он то и дело потирал свой нос, как облизывал пересохшие губы. О да, он держал себя – старался продлить состояние ломки для того, чтобы после испытать больший кайф от дозы. Где-то в глубине души я был убеждён, Рома хотел завязать. Но не мог. Он не мог бросить и, как я, крепко подсел. Просто, в отличие от меня, мозги у него ещё работали, и он мог зарабатывать. Пока мог.

Приблизившись почти вплотную, он, я думал, плюнет мне в лицо, но нет – только улыбнулся нежно и погладил по щеке, бережно так, будто я близкий, самый родной человек. Вот оно – настроение наркомана, склонное меняться со скоростью света либо отсутствовать вообще.

– Я хочу, чтобы ты признал меня, как единственного, кто может управлять твоим телом. Я хочу, чтобы ты унижался, упрашивая меня о милости, – он выпрямился и прошёлся по комнате, вероятно, чувствуя себя самим Аресом, – хочу, чтобы передвигался по дому исключительно на коленях и, заметь, по собственной воле! Конечно, то, что я хочу – ничто с тем, чего хочешь ты, верно? – Он многозначительно посмотрел на меня, имея в виду то, что, если я хотя бы сделаю вид, что инициатива подчинения исходит не от меня, то ничего не получу. Значит, для того, чтобы иметь возможность быть под кайфом, я должен показать, насколько это пиздато – унижаться.

Отлично. Я был согласен.

– Ром, – начал тихо, но очень быстро во мне проснулся актёр, гениальнейший актёр, заслуживающий Оскара, ну или Золотой малины, как варик, – Ром, я знаю, что я – настоящая тварина, честное слово. И всё, что ты делал для меня, я не ценил. Я виноват перед тобой, и, хоть ты знаешь, что я говорю это потому, что мне нужен героин, знай и то, что я… привязан к тебе. Я привык к тебе и, может, даже люблю, – сказав это, опустил глаза и смотрел Роме под ноги. Он был босой, и в этот момент мне почему-то стало его жалко. Я врал ему, но признавался, что вру и этим взял.

Выслушивать его ответную речь пришлось долго, и у меня уже сводило скулы от благодарной улыбки, а он всё говорил и говорил. Сперва о том, какое я хуйло, затем - о всех моих грехах. Он что, Библию на досуге почитывал? Цитировал из неё каких-то хренов лысых, а мне хотелось смеяться, но я закусывал губу, чтобы не богохульствовать.

Минуты шли, я мельком поглядывал на часы, а Рома, проникнувшись моим жополизством, на бис проревелся. А затем, сжалившись, отвязал мои руки и позволил подняться с колен.

Голый, вымотанный, с урчащим желудком, я стоял посреди комнаты и обнимал Рому. А он гладил мою спину, мои ягодицы, сминая и раздвигая их. Каким же он был мудаком и извращенцем, хотя – я явно не был тем, кто имел бы право первым бросить камень.

Взяв меня за волосы, он чуть запрокинул мне голову и провёл языком по губам, скользнул еле ощутимо, и сразу засосал. Крепко, сильно, как пиявки впиваются в кожу, чтобы насосаться крови. Он вылизывал мой рот, издавая при этом жадные голодные стоны, от которых мне почему-то хотелось ржать как ненормальному.

Он подтолкнул меня к кровати, стянул с себя брюки и забрался сверху. С полки сгрёб какой-то крем и, пока смазывал член, я привычно раздвинул ноги. Именно так это и происходило – либо на мне были сверху, либо сзади. Сам я никогда ни на ком не прыгал – то находился в бессознательном состоянии и даже не знал, что меня трахнули, то был слишком слаб, чтобы двигаться вообще.

Сейчас было что-то среднее: я пребывал в сознании, но глаза закрывались сами собой. Понятно было, что в любой момент я мог отключиться. Наверное, это было бы к лучшему, только как к этому отнёсся бы Рома?