А Вадим продолжал заглядывать к ним регулярно. Его, естественно, поили чаем, а иногда и вином – тем дрянным паленым «кагором», который тогда можно было недорого приобрести в мангазейских магазинах – и вели безконечные разговоры об архиерее, благочинном и прочих великих людях епархиального космоса… Все было как раньше. Только вот отец Ярослав стал замечать, что его присутствие здесь, за этим кухонным столом, его реплики и замечания более не требуются. Это были встречи Елены и Вадима и их, и только их, общение. Иногда ему становилось почти что стыдно: как будто бы он не законный муж и хозяин, а чужак, подглядывающий в окно за чужой семейной жизнью…

Отец Ярослав чувствовал, что все развивается ненормально и что из этой ситуации нужно искать какой-то выход. Но какой – он не мог понять, и потому каждый раз откладывал не только действия, но даже и размышления об этом на потом. И так день сменялся днем, а неделя – неделей.

Как это часто бывает, первыми о возникшей в семейной жизни отца Ярослава проблеме заговорили люди посторонние – священники и церковнослужители. Вскоре обо всем узнал и архиерей. Он, в свою очередь, решил разговор не откладывать и в тот же день вызвал Челышева к себе.

– Вот что, Вадим, – начал Евграф почти сразу после того, как его иподиакон перешагнул порог архиерейского кабинета, располагавшегося в небольшом и тесном деревянном домике в ограде Свято-Воскресенского храма. – Я тебя хорошо знаю, да и ты меня узнать успел: под одной крышей живем. Потому говорить буду без долгих предисловий и особой тактичности. Скажи мне, пожалуйста: что там у тебя с Еленой?

В глазах Челышева вспыхнул мутный огонек испуга. Но в лице он не изменился, и отвечал твердо:

– Простите, Владыко, что значит – у меня с ней? Дочка у меня в ее воскресной школе… Документы мне иногда для вас передает… Что же еще?..

Евграф скептически хмыкнул:

– Ты взрослый мужчина, да и я хоть и монах, но не ребенок. Меня не воскресная школа с документами интересуют. Думаю, нет нужды объяснять тебе, какие отношения бывают иногда между мужчиной и женщиной… – и, заметив, что Вадим готов его возмущенно перебить, продолжил, слегка повысив тон: – И чем эти отношения являются в глазах Церкви!

– Владыка, это… Это бред какой-то! – возмущение Вадима выглядело вполне искренним. Впрочем, это и было возмущение, хотя причиной его была отнюдь не мнимая клевета: душу его вдруг наполнила жгучая, нестерпимая ненависть ко всей той приходской своре, всем этим матушкам и «трудницам», послушникам и пономарям, которые не знают лучшего развлечения, чем сутки напролет пережевывать сплетни о чужой жизни. «Своего ничего нет! – пронеслось в мозгу у Вадима, и, казалось, что не только в мыслях, но и на языке у него ощущается какая-то ядовитая, отвратительнейшая горечь. – Ни подвигов, ни грехов! Зато вот до чужих грехов всем дело есть, большое дело, огромное!»

– Бред, говоришь?.. – раздумчиво, но все же несколько повышенным тоном, переспросил Евграф.

– Да, Владыко! – твердо ответил Челышев.

– Бред… Что-то очень много народу сразу бредить начало! – продолжал вслух размышлять архиерей.

– Ваше Преосвященство, если нужно, я на кресте и на Евангелии готов подтвердить!.. – слова эти Вадим произнес с горячностью, и они прозвучали неожиданно для него самого. «Как на кресте! – вдруг вспыхнуло у него в уме. – Ведь это же клятвопреступление!..» Религиозное чувство было в нем по-прежнему сильным, и осознание того, что он только что пообещал солгать перед святым крестом и Евангелием, стало отрезвляющим ударом. Челышев замер, оцепенев, на том месте, где стоял.

– Не надо на кресте, – коротко ответил Евграф. На несколько секунд в архиерейском кабинете повисло молчание. Затем епископ продолжил:

– Что ж, всякое бывает. Бывает и такое, что сплетни на пустом месте рождаются, или из-за какой-то ерунды… Будем считать, что именно это и произошло. Иди. Но за собой смотри – диавол, яко рыкающий лев, смотрит, кого из вас поглотить – эти слова для нас всех сказаны и нас всех касаются. И тебя тоже!

Хотя Вадим категорически отказывался признать, что между ним и Еленой Андрейко что-то было, архиерей отнюдь не был склонен ему доверять, точнее – доверять на сто процентов. Кроме того, личный, и духовный, и просто житейский опыт подсказывал: если еще ничего не произошло, то со временем может произойти. Он и сам видел, как держатся друг с другом Елена и Вадим, слышал их разговоры, не раз наблюдал, какими они обмениваются взглядами. Содержание этих взглядов ему, человеку в прошлом женатому, прочитать было не слишком сложно. «Фейерверк на бензоколонке – дело интересное, но небезопасное!» – мысленно отметил он и решил принять меры. Как он надеялся, превентивные меры.

В это время как раз завершилась передача епархии здания одного из старых мангазейских храмов – Свято-Пантелеимоновской церкви, в прошлом именовавшейся Дальневокзальной. Она находилась в том районе, где в начале XX столетия располагалась грузовая железнодорожная станция. Когда-то украшенное куполом и звонницей, храмовое здание в советские годы превратилось в одноэтажное деревянное сооружение с двускатной крышей, напоминающее амбар. Изнутри оно еще сильнее походило на амбар: рассевшийся дощатый пол сурикового цвета и такие же стены, без малейших признаков церковного использования. Храм находился далеко от центра города и потому был важен: для многих небогатых людей (настолько небогатых, что даже оплата проезда на троллейбусе была для них проблемой) он должен был стать единственной доступной церковью.

В этот храм требовался толковый и распорядительный настоятель. Отец Ярослав вполне подходил на эту роль, и вечером того же дня, когда Евграф беседовал с Челышевым, он подписал указ о назначении иерея Ярослава Андрейко настоятелем Мангазейского Свято-Пантелеимоновского храма. Теперь общение четы Андрейко и Челышева волей-неволей должно было сократиться.

– Как говорится: с глаз долой – из сердца вон! – вполголоса проговорил архиерей, сидя в одиночестве вечером в кабинете и глядя на только что подписанный документ.

На следующий день об указе было сообщено супругам Андрейко – епископ пригласил к себе не только Ярослава, но и его жену.

– Свято-Пантелеимоновский храм надо восстанавливать, а людей не так-то много, – мерно рассказывал архиерей о тех задачах, которые стояли перед свежеиспеченным настоятелем и его супругой. – А вам, Елена, предлагаю заняться организацией тамошней воскресной школы, и как минимум на первое время – взять на себя обязанности старосты. Задача, понимаю, непростая, но уверен, что с Божией помощью справитесь. Опыта у вас более чем достаточно, – с улыбкой завершил он.

– Дай-то Бог! – ответила Елена. – Но не только ведь в опыте дело: приход там совсем маленький, людей, которые могли бы помочь, взять негде…

– Вот ваша с отцом Ярославом задача в том и состоит, чтобы приход стал большим и люди появились! – несколько назидательно сказал Евграф.

– Разумеется, Владыко, мы все, что сможем, сделаем, – сказал отец Ярослав. – Но если возможно, хорошо бы кого-то со Свято-Воскресенского прихода взять, хотя бы с минимальным опытом. Чтоб было, кому за службой читать или петь, не только Елене…

– Хорошо бы, не спорю, – Преосвященный медленно, задумчиво поглаживал бороду. – Только ведь сам знаешь: хору платить нужно, а толковых псаломщиков у нас почти нет. А тех, что есть, не сегодня-завтра рукополагать надо.

– Да, понятно, – с грустью кивнул Ярослав. Так же кивнула и Елена. Такой настрой не особо радовал Евграфа, но менять свое решение он не собирался.

– Отец Ярослав, я ведь не против, – сказал архиерей. – Но я не вижу никого, кто бы из хора, да и вообще с прихода, захотел бы переходить в Свято-Пантелеимоновский храм. Сам знаешь, тут не только в деньгах дело, люди со своей церковью сживаются, что-то менять не хотят. Но если найдешь добровольца или даже добровольцев, которые пожелают за тобой последовать, – обещаю, я препятствовать их переводу не буду.