Р. Браунинг «Перед зеркалом»
Елена легла на низкое ложе, и сладостные мечтания проносились в её голове, – мечтания о безгрешных ласках, о невинных поцелуях, о нестыдливых хороводах на орошённых сладостной росой лугах, под ясными небесами, где сияет кроткое и благостное светило.
Она глядела на свои обнажённые ноги, – волнистые линии голеней и бёдер мягко выбегали из-под складок короткого платья.
Л. Альма-Тадема «Любимый поэт»
Х. Зацка «Сладкие грёзы»
Желтоватые и алые нежные тоны на коже рядом с однообразной желтоватой белизной полотна радовали её взоры. Выдающиеся края косточек на коленях и стопах и ямочки рядом с ними – всё осматривала Елена любовно и радостно и осязала руками, – и это доставляло ей новое наслаждение.
(Фёдор Сологуб «Красота»)
Я следил за ней, поглощённый желанием, сдерживать которое с каждой минутой становилось всё труднее. Высоко подняв над головой руки, она потянулась кверху ленивым движением, от которого поднялась рубашка, открыв то место, которое я ждал. Я замер в ожидании, но, как будто угадав моё желание, Елена рассмеялась, и, наклонившись над нишей, стала брызгать воду себе в лицо, вскрикивая от удовольствия. Тело напряглось, округлилось, она как бы предлагала себя для совокупления. Слегка откинувшись, она смотрела с улыбкой, в которой снова показалось знакомое мерцание приближающейся страсти.
Всё моё существо напряглось, как убийца, готовый вонзить нож в тело жертвы. И я вонзил его. Я погрузил клинок в горячую влажную рану на всю глубину с таким неистовством, что Елена затрепетала. Её голова откинулась, руки судорожно вцепились в мраморный столик. Маленькие ступни оторвались от пола и обвились вокруг моих напряжённых ног. Я не знаю, чей стон, мой или её, раздался, приглушённый приливом нового наслаждения. Упоение охватило Елену почти мгновенно. Она безжизненно повисла у меня на руках, её ноги шатались и она наверно упала бы, если бы её не поддерживала опора более страстная и крепкая.
– Подожди… больше не могу. Ради бога, отнеси меня на кровать.
О. Бёрдсли «Лисистрата» (илл.)
Я схватил её на руки и понёс, как добычу. Пружины матраса застонали с жалобой и обидой, когда на них обрушилась тяжесть наших тел. Елена молила о пощаде. Прошло несколько минут, прежде чем она позволила возобновить ласки. Её ножки раздвинулись, руки приобрели прежнюю гибкость, чудесные, словно яблоки, груди подняли твёрдые жемчужины сосков. Она опять хотела меня, держа рукой символ моей страсти. Она передала силу своей благодарной нежности в длительном пожатии, чуть слышном и сердечном. Она любовалась им.
– Подожди, не лезь туда. Дай мне посмотреть на него. Какой красавец! Ты похож на факел, пылающий багряным огнём. Я как будто чувствую, как это пламя зажигает всё внутри меня, – она лепетала, теряя сознание от наслаждения. – Дай мне поцеловать его. Вот так! Мне кажется, что он передаёт этот поцелуй вглубь моего тела.
И вдруг она шаловливо заметалась, восхищённая новой мыслью.
Ж.-Л. Жером «Царь Кандавл»
– Какой ты счастливый, ты можешь ласкать сам себя. Ну, конечно, попробуй нагнуться. Да нет, не так, ещё сильней. Вот видишь. Неужели тебе никогда не приходилось?.. Я ещё девочкой плакала от того, что не могу себя поцеловать там внизу. У меня была сестра на год старше меня, и мы по утрам садились на кровати и пригибались, стараясь коснуться губами. И когда казалось, что остаётся совсем немного… А потом мы ласкали друг друга…
Алина начала лукаво смеяться, вырывая у неё свои руки, откидываясь на подушки. Она была заинтересована, чем всё это кончится, и слегка опьянена новизной положения.
Христина повторяла сдавленным голосом:
– Благодарю тебя, Алина… благодарю…
Она тянулась к ней, сдерживая хриплый, дикий крик, полурыдание, бледнея все более и более, дрожа и повторяя одно и то же:
– Благодарю тебя, Алина, благодарю…
Христина прижималась пылающими губами к её коленям, потом она целовала атласный живот, таинственный треугольник, щиколотку…
– Ты с ума сошла, – воскликнула Алина не двигаясь…
Христина нагнулась ближе, толкая её лечь ничком.
– Ляг… ляг… одну минуту… ты так красива.
Лечь ничком – это было всегда соблазнительно для Алины.
Розовая и смущённая, она боролась.
– Нет… Нет…
– Да… Да…
Град поцелуев и лёгких укусов посыпался на её спину, бёдра, ноги, на этот вздрагивающий затылок, на закинутые бессильно и беспомощно руки.
– Что ты со мной делаешь… Боже мой, Боже мой… – стонала Алина…
(Анна Мар «Женщина на кресте»)
Неизвестный мастер школы Фонтенбло «Габриэль д’Эстре с сестрой»
Ребёнком в моих наивных влюблённостях я тоже, как и вы, стремился к объекту одного со мною пола…
Когда меня отдали в одно из привилегированных учебных заведений и я увидел разврат между мальчиками моего возраста, я пришёл в ужас и отшатнулся от них.
У меня были умные, хорошие родители. Они своим воспитанием дали мне хорошие задатки – и я отшатнулся от разврата моих сверстников.
Но ужаснулся я гораздо позже: тогда, когда я вырос и возмужал. Ужаснулся, когда я увидел, что женская красота ничего не говорит моим чувствам. Ими всецело владело прекрасное тело юноши.
К. Сомов «Обнажённый юноша»
Я стал насильно стараться ухаживать за женщинами, заводить интриги, жил с ними и покупал их на один день.
Я боялся самого себя, я стыдился себя. Это было самое ужасное время моей жизни.
Я принимал этих женщин, как отвратительное лекарство, которым я надеялся вылечиться от моей болезни, от моего позора. Я испытывал то, что должен испытывать нормальный человек, если бы его заставили силой предаваться какой-нибудь извращённости.
Но это не помогало…
(Евдокия Нагродская «Гнев Диониса»)
– А страшно … когда любовь тебя коснётся; радостно, а страшно; будто летаешь и всё падаешь или умираешь, как во сне бывает; и всё тогда везде одно и видится, что в лице любимом пронзило тебя: глаза ли, волосы ли, походка ль.
П. Бордоне «Влюблённые»
И чудно, право: ведь вот – лицо, что в нём? Нос посередине, рот, два глаза. Что же тебя так волнует и пленяет в нём? И ведь много лиц и красивых видишь и полюбуешься ими, как цветком или парчой какой, а другое и некрасивое, а всю душу перевернёт, и не у всех, а у тебя одного, и одно это лицо; с чего это? И ещё, – с запинкой добавила говорившая, – что вот мужчины женщин любят, женщины – мужчин; бывает, говорят, что и женщина женщину любит. А мужчину – мужчина… Да и поверить не трудно, разве Богу невозможно вложить и эту занозу в сердце человечье? А трудно… против вложенного идти, да и грешно, может быть.
