Полицейские с изумлением смотрели на эту сцену.

— Если бы он увез ее и засунул в подвал, она бы иначе отнеслась к нему… совсем иначе… — сказал полицейский, что допрашивал Дарину.

— Однако, его совсем не вылечили, судя по всему, — заметил другой.

— Возможно, это не лечится. Тяжелый психический случай. Последствия, знаете ли, войны… чувство вины. Но его случай — единственный, насколько это известно. Последний праведник Питер Майер…

Дарина выпустила руку Питера, и его увели.

— Послушайте, — побежала за ними Дарина. — Там, в зале, у стойки Тель-Авива, я видела какого-то парня… мне показалось, он что-то задумал…

— Не волнуйтесь, за ним следили. Он, без сомнения, уже арестован. Однако… спасибо за наблюдательность!

Дарина поехала в семью, в которой жила, собрала чемодан, и утром другого дня, попрощавшись с добрыми хозяевами, улетела в Израиль. Дома никому ничего не рассказывала. Мама будет переживать и плакать, а подруги смеяться и выпытывать подробности.

Позже она все рассказала самой близкой подруге. Та удивлялась, ахала. А потом спросила:

— Так ты что, не забрала из отеля вещи, которые он тебе купил?

— Я даже о них не вспомнила, — сказала Дарина. — При чем тут вещи? Ты знаешь, я все время его вспоминаю. Питер был такой искренний.

— Ну да. Твое счастье, что он не засадил тебя в подвал… а потом мог забыть об этом. Тебе повезло!

Дарина помолчала.

— Он меня спасал. Я это точно знаю. И мне его жалко. Как будто он и в самом деле последний праведник.

— Забудь его! Он же просто псих!

— Я постараюсь. Но вряд ли смогу.

ОТ ЛЮБВИ ДО…

«Может, случай нам выпадет счастливый,

Снова встретимся в городском саду…»

Почему, ну почему он пришел в ее отдел? Почему он стал именно экономистом? Почему она не выбрала себе другую специальность? Выбрала бы другую, никогда бы они не встретились. Не просто никогда, а больше никогда не встретились…

Флора впервые за последние несколько лет, за которые она значительно выросла в должности до начальника отдела, не хотела по утрам идти на работу. Даже вставать утром не хотела — только просыпалась, как мысль о том, что через час с лишним она увидит его, отравляла ей всё: свежесваренный кофе был невкусным, гренки пересушенными, помада слишком яркой, новые дорогие туфли, купленные за мягкость и изящную форму — неудобными и некрасивыми. Хорошо, что ей сны никогда не снились и не снятся до сих пор, а то бы… страшно подумать, что она и во сне могла бы увидеть его.

Жизнь, спокойная, в чем-то удачная, в чем-то не очень (но с последним как-то смирилась) не то, что дала трещину, жизнь развалилась, полетела в пропасть. Кроме ненависти, других чувств не осталось. А как с этим чувством вставать, завтракать, садиться в машину, ехать, соблюдая при этом правила движения, входить в свой отдел… здороваться со всеми — значит, и с ним, и каждое утро стараться всем кивнуть, но обойти его взглядом, не заметить, не посмотреть… мимо, мимо внимательно рассматривающих карих глаз и недоумения, написанного на его правильно-противном лице. Мол, почему ты постоянно ко мне придираешься, за что ежедневно третируешь, что я тебе сделал плохого, я ведь хороший специалист и знаю отлично свою работу, я способен гораздо на большее, только позволь мне проявить себя. Он ведь не знает, что Флора всё прекрасно видит- и знания, и способности, и умение быстро решать сложные проблемы. Но чувство сильнее всех правд. Она поклялась себе, как только увидела нового сотрудника, что уничтожит его. Морально уничтожит. Хорошо бы и физически, чтобы не ходил по земле, не радовался ничему, не таскался с шоколадками к очередной своей «рыбке».

Рыбкой он называет всякую понравившуюся ему девушку. Или еще «цветочком». А нравятся ему все. Правда, по очереди. Но они почему-то не ссорятся из-за его переменного внимания, обожают все как одна, начиная от секретарши Бусечки и кончая главной бухгалтершей, интеллигентно стареющей, но еще не старой Эвелиной. Весь коллектив был — раньше, до нового сотрудника — чисто женский, и вдруг сюда попал этот… Да что в нем такого, чтобы обожать? Смазливое лицо, кудри, старательно уложенные (с сеточкой на голове наверно, спит), большой рот, улыбающийся без повода и показывающий всем ровные зубы. Кажется, не всегда они были столь ровными, имплантанты небось поставил. Он же себя любит, холит, это же написано на нем. Себя любит, не их. А они, глупые, бегают за ним, чтобы улыбнулся и рыбкой назвал. За полгода он всех незамужних совратил — всех троих! — ну, не буквально, хотя вообще-то доподлинно не известно, и даже, по слухам, влюбил в себя одну замужнюю и детную — статистика Беллу.

Слухи приносит секретарша Бусечка, но она порой приврет и приукрасит, но зерно правды в ее донесениях откопать можно, если хочется. У самой Бусечки есть жених, но данный факт не мешает ей обожать Савву, Савика — так они все его называют. Но как смеет он ухаживать еще и за ней, Флорой, своей начальницей! Уже неделю как начал приударять, тщится, тщится, да не в шутку, какие тут шутки, комплимент вчера утром отвалил, а в конце дня подошел и так близко наклонился к ее плечу над бумагами, что она почувствовала душно-сладкий запах парфюма, и тихо говорил еще что-то, Флора и не разобрала — что, какие слова — всё по тону ясно было, по выражению на лице и улыбочке, когда она с негодованием глянула ему в лицо, и как глянула! — он даже отшатнулся. Не ожидал, видно, такого оборота. А чего он ожидал? Ответного благодарного хихиканья, а потом ответной любви? Как будто он что-нибудь понимает в любви. Люди ведь не меняются. Одни и те же стремления к удовольствиям, один и тот же парфюм… Ну подожди, я тебе устрою веселую жизнь…

«Девочки, кого я вчера видела… и где, не поверите. Иду я по улице, мимо молочного кафе, потом мимо ювелирного, ну знаете, где на витрине большие часы с блестящим маятником… И вдруг из каких-то дверей выскакивает наш Савва, и озирается так, будто боится, что его заметят… Ха-ха, нет, не ограбил он ювелирный, он вышел из другой двери… Какой-какой, сейчас всё узнаете. Я специально посмотрела на вывеску возле той двери, думаю, чего это он боится… Там было написано: «Венерологический диспансер»! Наш Савва там лечится! Я думаю, что не от насморка… Нет, он меня не заметил, я уверена в этом».

Да, растерянный мужчина похож на побитую собаку. Которая не понимает, за что ее побили. Вроде ничего такого не сделала, никого не покусала, и не нагадила в неположенном месте. А никто не любит, никто не дружит, мало того — все шарахаются, стоит приблизиться. А ты что хотел? По заслугами и воздается. И еще воздастся.

* * *

Флора была счастлива. Она бросилась на кровать прямо поверх шелкового зеленого покрывала и каталась, хохотала, даже взвизгивала от восторга. Неужели это было? Неужели и вправду она дала ему пощечину? Он пригласил в ресторан (посмел!!), а она его, на виду у всех, по лицу! По морде, по морде! Эх, жаль, что только один раз. Надо было два, три, пять раз, отхлестать бы… На колено руку положил, сволочь. Решил, что раз пошла в ресторан, то и всё. Ага, она нарядилась по высшему классу, как на подиум, и даже не опоздала, и вина с удовольствием выпила. И всё ждала, вот-вот он начнет знаки внимания оказывать, понятно, какие… он и начал. Да много не успел. Ах, как жалко его, ах, как жалко, пощечина такой громкой была, что все уставились на него, на его багровую сладкую физиономию. А она торжественно, как и вправду по подиуму, прошла к выходу. Превосходно, замечательно.

Но разве это месть — пощечина? Слабая тень мести. И мгновенно разнесшийся слух о дурной болезни — тоже только тень, маленькое пятно. Он отмоется. И про пощечину забудет. Как забыл ее, Флору, «цветочек», который, сразу, не раздумывая, сорвал и растоптал. И мгновенно позабыл. Очередной «цветочек», очередная «рыбка». Она бы тоже забыла, если бы смогла.