Теперь все мои прошлые заботы и тревоги кажутся мелкими и малозначительными. Как писал мой любимый французский поэт Рембо{13}:
Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,
Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,
Зарю, взметённую, как стаи с голубятен,
И то, что никому не явлено вовек.
На солнца алый диск, грузнеющий, но пылкий,
Текла лиловая, мистическая ржа,
И вечные валы топорщили закрылки,
Как мимы древние, от ужаса дрожа
[3]
.
Мне казалось, я поняла все, что можно, о природе человеческих иллюзий и заблуждений. Я заглянула за благоухающий лавандой таинственный покров и наблюдала за неторопливо-разрушительным течением жизни во всех ее проявлениях и причудливых формах и за ее безропотным и тихим увяданием.
При первой встрече с Мудзу в одном из итальянских ресторанчиков Ист-Виллидж{14}, который назывался «I Coppy», мне было не дано предугадать, что по велению судьбы, предопределившей его прошлое и настоящее, этот человек в скором времени явится передо мной, подобно призраку, и навеки станет величайшей любовью всей моей жизни, навсегда обретенной семьей, моим божеством и моим ребенком. Откуда мне было знать, что свыше нам было суждено сблизиться и полюбить друг друга, делить ложе и сны в холодном мраке ночи, заниматься любовью, вместе горевать, радоваться и стонать от страсти.
Помню, тем вечером с нами ужинали еще двое: мой британский издатель и женщина-юрист, специализировавшаяся по бракоразводным процессам, уроженка Нью-Йорка. По иронии судьбы десять лет назад именно с ее помощью бывшей жене Мудзу, еврейке по национальности, удалось при разводе отсудить у него львиную долю имущества. В ходе бракоразводного процесса адвокат влюбилась в мужа своей клиентки. Они прожили вместе два года, а потом мирно расстались и теперь были просто добрыми друзьями. Вдобавок адвокатесса оказалась лучшей подругой моего британского издателя. Знаю, все это слишком запутанно и сложно, но таковы уж современные взаимоотношения…
За ужином я беседовала в основном с этими двумя и почти не обращала внимания на сидевшего рядом с ними высокого стройного японца (как потом оказалось, на четверть итальянца); отметила лишь, что у него не хватает фаланги мизинца на левой руке. Исторически китайцы недолюбливают японцев, но эти вековые межнациональные счеты беспокоили меня гораздо меньше, чем то, что я раньше слышала о характере японских мужчин: об их упрямстве и консерватизме, шовинизме и презрении к женщинам.
И все же задолго до окончания ужина мне волей-неволей пришлось заметить Мудзу. Потому что между нами происходило что-то незримое и непонятное мне; словно неведомые флюиды от одного передавались другому, как при химической реакции. Уж и не знаю, что было тому причиной — звук его смеха, манера говорить или откровенные взгляды, которые он бросал на меня. А может, дело было в той настойчивости, с которой он уговаривал меня прямо с его тарелки попробовать кусочек специально нарезанной им телятины, тушенной в соевом соусе. Так или иначе, что-то, наконец, заставило меня пристальнее взглянуть на него.
На нем была рубашка крикливой расцветки с нелепым цветочным орнаментом у воротника и на манишке (такие обычно носят латиноамериканцы; лишь много позже выяснилось, что эта рубашка от «Комм де Гарсон»{15} стоила 300 долларов). В ногах у Мудзу стояла сумка, по размерам не уступавшая небольшой палатке. Мне вдруг подумалось, что такая всегда пригодится ему на случай внезапного бегства от надоевшей любовницы. У него были ничем не примечательные черты, не выдававшие многонационального происхождения, и совершенно непроницаемое выражение лица, словно скрытого туманной завесой. По сравнению с вопиюще яркой рубашкой и огромной сумкой, лицо казалось утонченно-сдержанным. Но вот глаза… Должна признать, глаза излучали необычный, притягательный свет, будто где-то в мрачной глубине заброшенной шахты неярко, но призывно горел фонарь, озаряя окружающую мглу неровными бликами.
Этот огонь мог воспламенить страсть в сердце любой женщины. Особенно такой, как я, которая уже не раз теряла голову.
После того памятного ужина мы с Мудзу три или четыре раза говорили по телефону и почти ежедневно обменивались электронными письмами. А за неделю до Рождества условились о первом свидании.
На часах было уже семь вечера, а я все еще возилась в ванной, лихорадочно пытаясь высушить волосы. В гостиной был обычный беспорядок: на софе и на полу валялись туфли, одежда, книги, газеты и несколько пар чулок; Я так и не успела проверить, нет ли в них спущенных петель. Услышав звонок в дверь, я бросилась к переговорному устройству и взмолилась:
— Ради бога, подождите еще пять минут!
С кем бы ни была назначена встреча, мне никогда не удается собраться вовремя. Такое впечатление, что мне на роду написано опаздывать всегда и всюду. Наконец я выбрала пару коричневых туфель на каблуках от «Феррагамо»{16} и легкое пальто из темно-красной шерсти. Но одна кожаная перчатка ручной работы из той пары, что я купила в Риме, куда-то запропастилась. Я не стала ее искать и твердо решила про себя, что такой пустяк не испортит мне настроения.
Плотно закрыв за собой дверь, спустилась вниз и вышла на улицу, где на пронзительном ветру меня ждал высокий мужчина. Он переминался с ноги на ногу, словно неуклюжий медведь-гризли; по-моему, уже продрог до костей. Мудзу…
Увидев меня, он облегченно вздохнул и сверкнул теплой, искренней улыбкой, способной растопить лед. Я смутилась.
Он нагнулся и обнял меня; и у него за спиной помимо той самой огромной сумки я заметила подарочный бумажный пакет с ручками и с надписью «Универмаг Сакура Ниши», украшенный красно-зеленым бантом. Только теперь я вспомнила, что на носу Рождество.
— Это тебе, — сказал он и протянул мне пакет.
— Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Это что, рождественский подарок? — я с любопытством ощупала пакет, но так и не смогла догадаться, что же там внутри.
— Не знаю. Наверное, — ответил он. — Мне просто захотелось купить это для тебя. А тут как раз в магазине распродажа.
Этот наивный и безыскусный ответ невольно рассмешил меня:
— А что там?
— Думаю, ты не узнаешь, пока не откроешь, — ответил он с загадочной улыбкой.
Я быстро надорвала пакет и заглянула внутрь. Там оказалась коробка. Прочитав надпись на упаковке, я просто глазам своим не поверила. Это был… увлажнитель воздуха!
Я уставилась на него в молчаливом изумлении, а Мудзу встревоженно спросил:
— Тебе что, не нравится? Конечно, это не слишком романтично, но я вспомнил: в телефонном разговоре ты как-то обмолвилась, что в нью-йоркских квартирах очень сухой воздух и что из-за этого у тебя даже иногда идет кровь из носа…
Я еще шире раскрыла глаза и едва не расхохоталась.
— Неужели я действительно говорила такое? — пробормотала я и добавила: — Вообще-то такая вещь мне не помешает. Я, знаешь ли, женщина практичная. Всем розам на свете предпочитаю увлажнитель воздуха…
С этими словами я слегка обняла Мудзу и чмокнула в губы. И как только наши уста слились во влажном поцелуе, меня ударило разрядом статического электричества.
Мы мгновенно отпрянули друг от друга и засмеялись.
— Вот видишь! В Нью-Йорке и правда очень сухой воздух!
Улыбнувшись в ответ на его шутливое замечание, я смогла хотя бы отчасти скрыть волнение и растерянность, которые испытывала.
— Может быть, мне стоит м-м-м… сначала отнести это домой? — пролепетала я, густо покраснев.
Я взяла пакет и побежала к лестнице, а Мудзу остался ждать в небольшом уютном вестибюле внизу в подъезде.
