- Джей, ты пришёл, ты помнишь… бля, я не думал, что ты придёшь, Жучок, прости меня, прости, я … блин, я идиот, - он полушепчет-полурыдает, бессвязно бормочет и прижимает меня к себе так крепко, так сильно… кто бы подумал, что в этом задохлике с серыми глазами столько силы…
- Ничего, ничего, всё будет хорошо, я тоже тебя люблю, - шепчу я в его тёплый висок, в спутанные пряди тёмных волос, беспорядочно целую его в уши, щёки, мокрые глаза, - теперь всё будет хорошо, ты меня слышишь?
Он поднимает на меня зарёванные глаза и кивает головой, кивает, как китайский болванчик.
- Да. Слышу, Джей. Слышу. Конечно слышу, - и впивается в мой рот невероятным, бешеным поцелуем, так, что я почти теряю сознание. Кислорода всё ещё не хватает, я всё-таки задохнулся во время бега, и сейчас его ещё меньше, но я хочу задохнуться вот так, прижавшись губами к его совершенно блядскому рту, на который я залип ещё при первой нашей встрече, почти год назад.
Двести пятьдесят восемь. Двести пятьдесят семь.
Он болезненно, невероятно, нелогично возбуждён. Я это чувствую своим бедром, об которое он потирается со сдавленным стоном.
Я не могу оторваться от его губ, они такие горячие, по контрасту с холодным воздухом, который пришёл на смену горячему фену, и сейчас давит, бьёт и пытается свалить нас с ног. Он идёт со стороны волны, и это значит, что уже скоро…
Двести восемнадцать. Двести семнадцать.
Я расстёгиваю джинсы на нём, и чувствую, как он делает то же самое со мной. Я тоже сейчас, как мне кажется, лопну от возбуждения. Я так давно к нему не прикасался… я так его…
О, Господи, это наверное, ненормально, мы оба больные и ненормальные, сейчас, перед этой стеной ветра, когда шум деревьев и вой ледяного воздуха заглушает остальные звуки, наши стоны, твой вскрик, когда я, сорвавшись, кусаю тебя за нижнюю губу, когда трудно устоять на ногах, когда мы падаем, не отрываясь друг от друга, в густую мягкую траву и кричим почти одновременно, сначала я, не в силах сдержаться, потом ты, вслед за мной. Моей руке мгновенно становится горячо и липко. В голове растекается медовая тишина, уши закладывает от эйфории, которая расходится волнами по всему телу, накрывает до кончиков пальцев на ногах и гаснет искорками под закрытыми веками. Ты всхлипываешь и утыкаешься носом мне в ключицу.
Я глажу тебя чистой рукой по голове, перебираю такие ласковые, такие шелковистые волосы… о боги, я счастлив. Впервые за полмесяца я живой. Я готов потерять сознание от счастья.
Сто пятнадцать. Сто четырнадцать.
- Бля, искупаться бы, - ты рассматриваешь свою руку, - я грязный, как свинья.
Через пару секунд я начинаю тихо хихикать. Ты дико смотришь на меня, а потом, когда до тебя доходит абсурдность сказанного, тоже начинаешь смеяться, но через полминуты смех вновь меняется на рыдания.
- Джей, Джей, я не хочу умирать, я, бля, я так люблю тебя, я не хочу, я хочу быть с тобой, я так скучал, я не хочу… – ты рыдаешь, и слова теряются в бессвязном всхлипывании, ты цепляешься за меня, за мою одежду, за мои волосы, обнимаешь за пояс и прижимаешься изо всех сил…
- Дурак, мы не умрём, мы обязательно выплывем, слышишь? Я хорошо плаваю, и тебе не дам утонуть.
Я вру второй раз в жизни. И он это знает. Но кивает головой и улыбается сквозь слёзы.
- Мы всегда будем вместе, слышишь?
- Всегда, - отзывается эхом.
- Я люблю тебя.
- И я.
Семьдесят пять. Семьдесят четыре.
- Смотри, как красиво, - невольно вырывается у меня, и мы завороженно смотрим на возникшую на горизонте и на глазах приближающуюся стену воды, она выше, чем только можно себе представить, она переливается перламутром и закрывает весь горизонт. Она растёт на глазах и холм, который отсюда хорошо виден, холм, покрытый, как муравьями, фигурками людей, которые отсюда кажутся маковыми зёрнышками, насыпанными горкой на разделочный стол безумной кухарки, холм мгновенно исчезает под горой воды, которая в три или даже в четыре раза его выше.
Она приближается так быстро…
Пятьдесят пять. Пятьдесят четыре.
Я расстёгиваю свой ремень на джинсах снова и продеваю его в шлёвки его джинсов , захватывая его ремень тоже. Теперь мы намертво пристёгнуты друг к другу.
- Ничего не бойся. Смотри на меня.
Он послушно смотрит. Он почти всегда меня слушает. Слушал. А я – его.
Двадцать девять. Двадцать восемь.
Из-за грохота я не слышу того, что он говорит, но догадываюсь по губам.
- Люблю…
Нас глотает облако тумана и водной пыли. Я уже не вижу его в этой взвеси холода и влаги, и прижимаю к себе. Он такой тёплый. Он хватает меня за талию одной рукой , а другую кладёт на грудь, там, где бешено колотится моё сердце. Моё сердце колотится в его ладони.
Пять. Четыре. Три.
А помнишь, мы хотели жить вечно.
