Описание последующего зависит от мировосприятия свидетелей. Одни услышали лишь шипенье искр, раскат грома и нечеловеческий вопль Ахмета. Другим с более тонкой душевной организацией почудилась вспышка белого света и бурный всплеск гармонических созвучий красок и запахов. Им показалось, что канва времени поредела, приостановилась и через нее проступили вереницы белокрылых созданий. Но ненадолго. Занавес захлопнулся и опять затянулся серой однообразной пеленой.
Глава Вторая
Пальцы жгли и кровоточили, рубашка присохла к спине, на ступнях виднелись пятна крови, в глазах плылo. Он попытался встать, но ноги налились неподъемной тяжестью. "Где я?" Табуретками и наваленными чемоданами была вымощена целая площадь. Темные окна неказистых зданий были безмолвны и пусты. Закрытые двери стояли до половины засыпанные песком. Макушка головы его задевала черный, ребристый потолок. В неподвижном воздухе не слышалось ни звука. Ахмет решил, что он бредит. В сознании стало звонко и тихо, но только отчаянные мысли сверлили его: "Куда я попал? Что происходит? Как вернуться назад?"
Скрученное и обугленное тело Ахмета вытащили из-под трансформатора его коллеги. Был он посиневший и холодный, веки полуоткрыты, в остекленевших глазах застыло изумление, губы чему-то улыбались, рваные рукава ватника слабо дымились. Молния прошила его насквозь и ударила в бетон, оплавив стальную арматуру. "Жмурик," сделал вывод подоспевший Дурнев. "Составляйте акт о смерти и везите на кладбище." Тело Ахмета было брошено на подводу вместе с обрезками бревен, досок и поленьев. Апатичный извозчик, тоже из заключенных, стегнул свою клячу. Заморенное животное напряглось, уперлось копытами изо всех сил и повлекло свой груз к воротам, достигнув которых оно тут же остановилось. Кляча знала порядок. Из будки вышел часовой, чтобы освидетельствовать груз. От него веяло табачным дымом и вчерашней сивухой. Неуклюжие руки его стали сдирать с Ахмета одежду. Далее по инструкции перед захоронением следовало размозжить голову покойника. Любой тяжелый предмет годился для этой цели: булыжник, дубина или приклад. Караульный выбрал лежавшее в телеге полено и занес его над головой мертвеца. В этот момент губы Ахмета разжались, задвигались и громко произнесли, "Слава КПСС." Крупная дрожь сотрясла солдата. Полено выпало из его рук, а сам он, зашатавшись от избытка партийных чувств, рухнул на землю. Ахмет, совершенно голый, выкарабкался из телеги, спрыгнул босыми ступнями на мерзлый грунт рядом с коленопреклоненным часовым и, собрав свою одежду, начал неторопливо одеваться. Казалось, что он нечувствителен к холоду и безразличен к окружающему. Глаза его, обычно тусклые и уставшие, сияли теперь как два огня, энергия била через край, ему хотелось действовать, движения были резкими и порывистыми, словно в нем вибрировал единый натянутый нерв, под кожей перекатывались бугры мышц, но вдоль мускулистых рук, пересекая грудную клетку, змеилась узкая пепельная полоса - шрам от удара током. "Тебя на кладбище положено вывезти," еле ворочая языком вымолвил караульный. Неуверенно он поднялся с колен и вынул из кармана вчетверо сложенную бумагу. "Нет, почитай внимательно. Там написано, что меня в больницу на лечение следует отправить." Ошарашенный караульный взглянул в листок. Его губы зашевелились. "Верно. Только что там было сказано, что ты окачурился... Не кумекаю... Теперь прописано, что тебя посылают в лазарет в главный лагерь. Внезапно солдат злобно оскалился. "Откуда знаешь? Тебе не положено!" Он погрозил кулаком, но быстро успокоился. "Ну-ка, подожди, конвой для тебя снарядим." Ахмет пожал плечами и отвернулся.
Через час появился конвой, двое одетых в военное горемык, солдат - срочников, с винтовками на плечах, которым опротивела служба, зэки и надоедливые командиры. Они отправились назад в лагерь. По прежнему в безоблачном голубом небе сияло солнце, таял снег, изрытая, ухабистая дорога превращалась в глинистую трясину. Ахмет шел рядом с телегой, он не мог сидеть от возбуждения. "Что со мною произошло?" спрашивал он себя. Он знал все о Вселенной, когда и откуда она возникла. Он знал, что может управлять ее законами и перекраивать настоящее. Он знал, что только он один и никто другой мог бесследно исчезать, передвигаться в пространстве и внезапно появляться в любом месте. Он сознавал, что наделен нечеловеческими качествами. Может ли он изменить окружающий мир и зачем? Он ни разу не испытывал свое могущество и даже немного опасался его последствий. Но мир вокруг Ахмета не подозревал о его сногсшибательных способностях, окружающие по прежнему видели в нем неопрятного, исхудавшего человека, задумчиво бредущего по глинистой дороге. Радуясь весне задорно чирикали суетливые воробьи. Они порхали с места на место и залезали в обрамленные хрупким льдом лужи. Покрытый розовым и белым на горизонте прорезывался контур горного хребта. Легкий ветерок приносил с собой глубокий, свежий аромат земли, просыхающей после снега. Безразличные ко всему конвоиры, подняв шинельные воротники, дремали в телеге. Их винтовки и подсумки валялись у их ног. Лошадка прилежно и безропотно тащила свою ношу, молчаливый возница не понукал ее.
К часу дня они вернулись в лагерь и их впустили в больницу. Больница, состоящая из стационара, поликлиники и административно - хозяйственной части, занимала одноэтажное кирпичное здание рядом с наружным ограждением охранного периметра. На окнах здания были решетки и при входе скучал на вахте вооруженный револьвером часовой. Сдав Ахмета конвоиры отправились в столовую, благо время как раз было обеденное. Санитар, пожилой заключенный одетый в синий халат, провел вновь прибывшего в палату, указал ему на свободную койку и удалился со словами, "Врач скоро придет." Ахмет не присел, но продолжал стоять, опираясь рукой о чугунную спинку кровати, разглядывая обшарпанные желтые стены и угол печи с отбитыми кафельными плитками. В комнатке едва помещались четыре койки и две тумбочки; вход в помещение был затруднен, на двери лохматилось несколько глубоких царапин. На двух кроватях безмолвно лежали закутанные в тонкие одеяла человеческие фигуры, лиц их нельзя было разглядеть из-за бинтов, на третьей сидел прыщавый, блондинистый паренек с зелеными глазами и читал "Комсомольскую правду", четвертая предназначалась Ахмету. С низкого потолка свисала электрическая лампочка в помятом жестяном абажуре, На облупленном белом подоконнике стоял немытый стакан, а через окно проглядывала сторожевая вышка с двумя охранниками на посту.
Под чьими - то быстрыми шагами вздрогнули, заскрипели и зашатались хлипкие доски пола. Ахмет обернулся. Коренастый, усатый человек в белом халате и колпаке на черных курчавых волосах стоял в коридоре. "Я ваш лечащий врач," он сделал приглашающий жест рукой. "Пройдемте в кабинет на обследование." Ахмет молча последовал за ним. За письменным столиком с ученической ручкой, чернильницей и стопкой бумаг сидел с серьезной миной на лице знакомый ему санитар и почесывал подбородок. "Проходи за ширму и раздевайся," приказал он. Ахмет повиновался. "Ну-с," врач потер руки, взглянув на обнаженного пациента. "На что жалуетесь?" "Ни на что," Ахмет стоял посередине комнатки, вытянув руки по швам, краем глаза он видел свое отражение в стеклянной дверце медицинского шкафа. "Ну так уж и ни на что? Мне сообщили, что вы попали под мощный электрический разряд. Вас посчитали мертвым, но вы ожили. Это так?" Его черные глаза вопросительно уставились на Ахмета. "Ничего не помню," чистосердечно ответил тoт. Наклонив набок голову, врач со всех сторон осматривал его тело, покрытое синяками и кровоподтеками. "Вижу смещение ключицы, перелом надколенника и таранной кости, а также разрывы сухожилий. Чтобы увидеть больше нужен рентген. Вас должна мучить страшная боль. Как вы ее переносите?" "Никак. Ничего нет. Ни на что не жалуюсь." "Давайте послушаем как вы дышите." Врач приложил ухо к безволосой, пергаментной груди Ахмета. Несколько минут он внимательно вслушивался в пациента спереди и сзади, потом прощупал его запястье. "У вас не бьется сердце и нет пульса. Вы симулянт. Кого вы хотите обмануть! Вон из моей больницы! Наказать подлеца!" Так Ахмет оказался в ту ночь в штрафном изоляторе.
