В том грунте могилу не выкопаешь. Пришлось мою красавицу камнями засыпать. Через десять дней я, Ахо, раненый Орфер и связанный Дон стартовали и покинули систему DХ773.

  Герберт невесело усмехается и замолкает. Кладёт погасший окурок в пепельницу. (Когда это она успела появиться?) Затем говорит:

  - И вот, друзья мои, несколько вопросов. Керкес убил ни в чём не повинных людей. Плохо? Да. Но если бы он этого не сделал, я бы умер вместе с ними. Анна погибла. Плохо. Больно. Но если бы она не погибла, мы бы все умерли от голода в полёте. В своё время я много думал обо всём этом и понял, что должен быть смысл, должна быть система координат. Иначе всё впустую, иначе просто погибель.

  За столом восстанавливается молчание. Аманд спрашивает:

  - А что случилось с ботом #2?

  - О, это другая история, не менее "поучительная". Но её я расскажу как-нибудь в другой раз.

  Все успокоились. Да. Но нельзя же, думаешь ты, так расстраивать друзей. Они ведь готовились. Неужели напрасно?

  - Герберт! - окликаешь ты, - Сейчас я расскажу рассказ повеселее.

  - И какой же? - поворачивается он к тебе.

  - А вот какой! - мгновенно хватаешь его за курчавые волосы и - мордой в тарелку с конфетами. Громкий надсадный хохот. Твой. Краем глаза видишь ошарашенный взгляд Ларсона. Герберт реагирует мгновенно: поднимает голову и тут же кулаком бьёт тебе в нос.

  - Ах так! - возмущаешься ты. Это уже ни в какие ворота не лезет. Вскакиваешь, опрокидывая стол. Герберт встаёт секундой позже, и ты успеваешь дать ногой ему в грудь. Он падает на стулья, вспрыгивает на ноги, но его уже хватают Кларк и Эдмонд. Тебе выкручивают руки Пирс и Аманд. Герберт выкрикивает забавные ругательства и угрозы. Ты улыбаешься и говоришь:

  - Всё нормально, ребят, всё в порядке. Всё, я успокоился...

  Неожиданно выдёргиваешь правую руку и наотмашь Пирсу в челюсть. Отшатывается, хватаясь за подбородок. Локтем же, с разворота, Аманду по подбородку... Вырвался! Прыжок к Герберту и что есть силы даёшь ему под дых, наслаждаясь уморительным выражением лиц Кларка и  те из последних сил сдерживают бывшего майора. По бару¾Эдмонда,  разносится твой рваный, клокочущий смех. Почему никто вокруг не смеётся?

  3.

  Тебя вталкивают в твою с Питтом комнату, хлопает дверь. Ты бросаешься к ней:

  - Эй ты! Не смей закрывать дверь! Даже не думай об этом!

  Замок поворачивается. Приглушённый голос Ларсона:

  - В следующий раз поменьше пей. И не забудь: в 5:45 вылет. И ещё: за всё это ты должен Вену 35 кредиток.

  Гулкие шаги по коридору.

  - Ну вот! - говоришь ты, - Ушёл! Клоун, мать его!

  Ты проходишь и садишься на аккуратно заправленную кровать Питта. В маленькой узкой комнатке темно, только тусклые лучи фонаря за окном падают полосами на серые стены. С минуту ты молчишь. Потом начинаешь смеяться:

  - Дураки! Второй раз уже на "всё нормально" попались.

  Ты мотаешь головой, расправляешь плечи и бодро затягиваешь:

  Три дня, как из жизни ушёл капитан,

  Намедни наш штурман скончался от ран,

  Мотор отказал, кислорода про вся

  Осталось на двадцать четыре часа.

  Нас взяли в тиски, но под градом свинца

  Наш борт не сдаётся - стоим до конца,

  Конец недалёко - сей жизни краса

  Для нас лишь на двадцать четыре часа.

  Но после второго куплета замолкаешь. Настроение вдруг отчего-то резко портится. Лицо горит. Встаёшь, подходишь к умывальнику. Из зеркала на тебя глядит хмурый придурок с плоским лицом, залитым кровью из разбитого носа. Вроде бы, ты. Вон давнишний шрам над правой бровью. Старое лицо какое-то. И и не поверить, что всего 24. Горечь берёт тебя. Ты бросаешься к двери:

  - Эй вы, уроды! Вы все подохните, слышите меня, мать вашу! Скоты! А ты, Пирс, ты не вернёшься домой! Некуда тебе возвращаться. Чем ты займёшься, а? Хлеб сеять станешь? Транспортники гонять? Ты ведь ни рожна не умеешь, кроме как убивать. И ты боишься, что эта война закончится, потому что не нужен будешь потом никому!

  А ты, Герберт, чем лучше твоего Керкеса? Он убил четырёх невинных, а ты - восемьсот. Он хоть свою шкуру спасал, а твоей-то шкуре ничем «мирники» не угрожали. Не так ли, майор Герберт? Из-за таких, мразь, как ты... как все вы... Я был в плену! Единственный, кто выжил! А ты мне тут, мразь, сказки про любовь заворачиваешь!

  Ты поворачиваешься, тяжело дыша. Орёшь стенам:

  - Плевать мне на этих детей! Не хочу больше о них думать! Я не виноват! Ни в чём! Я выполнял приказ! Я сделал всё, что мог! Я не виновен! Плевать на всех! Пусть дохнут! Пусть горят в аду! Я здесь ни при чём!

  Воздуха не хватает. С минуту пытаешься отдышаться. Но прилив ярости не исчерпался. Ты разворачиваешься и рыча, не чувствуя боли, неистово бьёшь по шершавой серой стене. Снова поворот, и отражение внезапно пугает тебя, - на тебя сквозь зеркало смотрит кто-то другой. Само зло. Удушье. Тёмные пятна расползаются по твоей груди. Пятна крови. Спину обдаёт холодом. Прочь! Бегом отсюда! Дверь заперта - к окну! Комната сужается, словно пытаясь поглотить тебя. Чьи-то чёрные руки тянутся за тобой. Быстрее, быстрее, надо успеть... Время сокращается. Ты падаешь на колени, лбом к холодному полу, руками на затылок... Кровь стучит в висках. Судорожно шепчешь:

  - Отче наш, Иже еси на небесех,

  Да святится имя Твое,

  Да приидет Царствие Твое,

  Да будет воля Твоя,

  Ты поднимаешь голову и застываешь: за черным окном висит белобрысый мальчишка, прислонившись бледным лбом к стеклу. Глядит на тебя пристально-мутным взглядом и беззвучно шевелит губами. Крик! Падаешь ничком, прижимаясь к полу. Вот и всё. Бежать некуда. Пол дрожит под тобой. Мысли судорожно бьются:

  Господи, прости, Господи, спаси, Господи, сохрани,

  Господи помилуй!

  Губы отчаянно продолжают бормотать:

  ...яко на небеси, и на земли.

  Хлеб наш насущный даждь нам днесь...

  Стены шепчут твоё имя. Откуда-то сверху льётся тихий свистящий голос. Беззлобный:

  - Зачем ты убил меня? Я пришёл за тобой.

  И не введи нас во искушение,

  Но избави нас от лукаваго.

  И не введи нас во искушение,

  Но избави нас от лукаваго.

  И не введи нас во искушение

  Но избави нас от лукаваго.

  Господи, помилуй,

  Господи, помилуй,

  Господи, помилуй,

  Господи, помилуй,

  Господи, помилуй!

  Ты задыхаешься. Вот он, поди, и конец...

  - Пощади! Господи, пощади!!!

  И всё неожиданно проходит. Ты лежишь, прислушиваясь к тишине, затем осторожно поднимаешь голову. За окном никого. Только тусклый фонарь. Ты осторожно раздеваешься в темноте и залезаешь под одеяло, натягивая его чуть ли не по уши. Какая-то чёрная тоска охватывает тебя. Отчего-то вспоминается погибшая девушка из сегодняшнего города. Красивая... В ушах появляется шум. Возникает картинка: ночь; ты поднимаешься с постели и ступая босыми ногами по паркету, подходишь к окну. Видишь, как вдалеке, среди спящего города вспыхнул и рухнул дом, а за ним второй и третий... Видишь, как поднимается огненный вихрь и несётся к тебе, сметая всё на своём пути...

  Ты мотаешь головой. Знают ли они, пилоты в желто-серой форме, что стоит за одним их нажатием кнопки? Хотя тоже ведь всего лишь выполняют приказ... Всего лишь?

  Как хотелось бы свалить вину на кого-нибудь! Но не на кого: лейтенант, отдавший тебе приказ, вскоре погиб в бою, генерал, отвечавший за операцию на Ктаке, был отправлен в отставку, а после арестован и осуждён "за шпионаж и антиимперскую деятельность". Остался только ты. Исполнитель.

  Ты вспоминаешь время, когда ещё не было Мятежа. Каждый год на каникулы вы всей семьёй отправлялись к тёте Берте на Адвон II. У неё на ферме всегда росли груши и виноград, а сама она была такая толстая, и очень добрая. А однажды папа сказал, что в этот раз вы не поедете к тёте Берте. "Почему?" Он ответил: "На Адвон II теперь невозможно попасть". "Почему?" "Потому что там идёт война". Вот тогда первый раз болезненным эхом отдалось в тебе это слово. Война.