Грохот орудийных выстрелов носился над волнами Северного моря, с шумом разбивающимися о скалистый берег. В берег врезывалась узкая бухта, это было устье Эмса, у которого был тогда большой порт.

Эта земля принадлежала диким фризам[1], атаманы которых часто находились между собой в кровавой вражде.

Но что означают эти пушечные громы?

Не пробрались ли сюда корабли Ганзы? Не разыгралась ли на суше кровопролитная война?

На все эти вопросы скоро появился ответ.

Через узкий фарватер Эмса прошли один за другим несколько громадных вооруженных кораблей.

По середине бушующих волн, недалеко от фарватера, поднимался неимоверно высокий утес, заканчивающийся громадной четырехугольной башней, как бы выросшей из камня, олицетворение силы и вечности.

Выстрелы корабельных орудий направлялись на эту стену. С громадной силой пули ударялись об стену и отскакивали, не причиняя ей никакого вреда.

Из-за громадных зубцов на вершине башни часто раздавался дикий, торжествующий хохот.

Из башни тоже временами раздавались выстрелы. Стреляя каменными пулями, они все-таки производили гораздо больше влияния, чем противник с моря.

На корабле, куда попадала такая пуля, начинался переполох, обломки летели во все стороны, мачты падали вниз, паруса разрывались.

Корабли, вне сомнения, хотели выйти из порта, и скалистая крепость препятствовала им.

На кораблях развевались знамена могущественных виталийцев, а на крепости — одного из атаманов фризов.

Фризы и пираты всегда были друзьями и оказывали друг другу взаимную поддержку. Атаманы фризов тоже ненавидели Ганзу и сами были вольными пиратами.

Откуда же взялась теперь такая неожиданная вражда? Почему это крепость фризов обстреливала виталийцев?…

Последние находились в довольно неблагоприятном положении, в то время как они не могли причинить крепости никакого вреда, вражеские выстрелы уже успели вывести из строя один из их кораблей.

Место пораженного корабля сейчас же было занято другим, громадным судном, на палубе которого стоял настоящий геркулес, угрожающе протянувший свой сжатый кулак по направлению к скалистой крепости.

Это был капитан Вихман, один из знаменитых руководителей виталийцев. Его отважное и открытое лицо было искажено яростью.

— Чорт бы побрал этого Риско! — крикнул он. — Живее, люди, научите вероломных фризов. Направьте орудия на каменное гнездо там на верху. Расстреляйте башню в щепки!

Один из моряков подошел теперь к капитанскому мостику.

— Это невозможно, капитан! — сказал он. — Эта стена, кажется, построена на вечность. Наши выстрелы нисколько не беспокоят их. Они хотят удержать нас на устье Эмса, пока мы не согласимся на их позорные условия.

Капитан Вихман яростно ударил ногой по полу.

— Что, удержать виталийцев? — крикнул он громовым голосом. — Нас, могущественных властителей моря! Чорт возьми, я должен прорваться! Я открою дорогу нашим кораблям. Когда мы уже будем на море, мы сумеем показать им зубы виталийцев.

— Это не удастся, — ответил моряк. — Капитан, образумитесь. Фарватер проходит мимо самой башни. Они осыпят нас огнем; они подожгут наши корабли.

Но Вихман не останавливался ни пред чем, он настоял на своем.

Его корабль скоро приблизился к ужасной крепости, голоса стоящих на вершине башни уже ясно слышались внизу.

Наверху, в защищенных местах стояли летательные снаряды, один из которых был теперь пущен в ход. Фризы выбросили горючую смолу, и через мгновение зажглись паруса на корабле Вихмана.

— Назад, капитан, назад! — раздались отчаянные голоса. — Мы не устоим против атамана фризов. Мы горим, капитан, и наше гордое судно взлетит в воздух!

Человек, говоривший раньше с Вихманом, взмахнул кулаками по направлению к огнедышащей башне.

— О, если бы Штертебекер был здесь, он бы тебе, Гиско, показал, что с ним шутить нельзя. Владыка морей выбил бы уже твои зубы, ядовитый изменник!

Вихман дико расхохотался.

— Штертебекер-таки многое умеет, — сказал он, — и смешно было бы отрицать, что он способен на великие дела; но здесь он был бы также бессилен, как мы. Гиско крепко держит нас, и мы должны подчиниться его воле.

Одновременно Вихман отдал приказ к отступлению, да это было как раз в пору. По всему кораблю показались языки пламени. Нужно отступать, иначе превосходный корабль погибнет.

Остальные корабли тоже повернулись к внутренней гавани, где они собрались все четыре вместе.

Все бросились тушить пожар на величайшем корабле. Пороховой склад на корабле мог взорваться от огня и погубить соседние корабли. Когда опасность была устранена, все капитаны приступили к совещанию.

Виталийцам редко приходилось находиться в таком скверном положении, как теперь.

Они обезумели от ярости и дико ругались.

— Стыд и позор! — крикнул Вихман. — Доверившись дружественному отношению этого Гиско, мы вошли в устье Эмса, и как только мы очутились здесь, хитрая лисица сорвала свою маску и послала нам сказать, что мы не уйдем отсюда, пока не исполним его дерзкое требование. Подумайте только, он хочет взять себе две доли нашей добычи, а нам оставить только третью! Но самое позорное, это то, что он требует себе половину наших людей. Они должны стать его рабами и построить для него плотину, которая сделала бы его хозяином Эмса. И это он осмеливается предложить нам, свободным виталийцам.

— Нам придется проглотить горькую пилюлю, — мрачно сказал один из капитанов. — Я не вижу другого исхода из этого положения. Три раза мы пытались прорваться и три раза мы отступили с позором. Чорт возьми, мы должны подчиниться этому Гиско.

— Нет, этого не будет, — крикнул Вихман. — Тогда мы не будем больше виталийцами, тогда мы будем трусами, заслуживающими нагайку. Мы не сумеем взглянуть нашим товарищам в глаза, они будут указывать на нас пальцами. Лучше смерть, чем такой позор.

— Нечего делать, нужно подчиниться, — настаивал первый. — Ночью мы не можем пройти проклятый морской пролив, тогда наступает отлив и наши корабли могут наскочить на скалы. Наши корабли и так уже пострадали, и если мы еще решимся прорваться, они будут совсем выведены из строя и мы все попадем в руки Гиско. Я предлагаю теперь подчиниться и принять его предложения, а после мы постараемся отомстить.

Вихман покачал головой.

— Я этого не сделаю! — крикнул он. — Нет, я не переживу такого позора. Я еще раз попытаюсь, и если я увижу, что мой корабль приведен в негодность, я его взорву вместе со всеми, находившимися на нем! Мои люди не могут быть рабами. Мы свободные пираты, как таковые мы живем и умрем!

Четвертый из капитанов до сих пор не вмешивался в разговор. Это был серьезный, тихий человек, редко вмешивающийся в разговоры, но отличавшийся в бою безумной отвагой.

— Выслушайте меня, товарищи, — начал он теперь, когда все замолчали. — Есть только один, который может помочь нам, и он находится теперь на море. Ему мы должны сообщить о нашем положении. Наши корабли не могут выйти из этой ловушки, но парусная лодка может проскользнуть в темноте. Единственный, кто справится с Гиско, это Клаус Штертебекер, которого я горжусь называть своим другом. Один из моих людей уже вызвался разыскать Штертебекера.

Вихман пожал плечами.

— Пусть, — сказал он. — Это нам не повредит, но и не поможет. Нам придется только присутствовать при гибели Штертебекера с его «Буревестником». Если он будет благоразумен, он совсем не попытается нападать на крепость и повернет назад.

— Так-то ты думаешь? — закричал старик. — Оставил ли он тебя в Копенгагене, в опасности, когда твоя голова уже чуть не полетела к чорту? Не поставил ли он свою жизнь в опасность, чтобы спасти твою? Неужели ты думаешь, что он оставил своих товарищей в опасности?