Таня перешла к газетным вырезкам. В "Правде" писали, что гражданин Полюбин сорока лет "прикончил сорок женщин в чёрных колготках". "Оба-на!". Убийца смотрел на Таню с газетной фотографии. "Пи..ц!" - покосилась Таня на жуткую рожу. Девушек колготками задушил, вырвал ногти, тела расчленил и закопал. Поймал его тракторист Игумнов, отличник посевной. Полюбин получил вышку, Игумнов - медаль. Расстреляли паразита. Таня облегчённо вздохнула и подтянула колготки.

Убежал кофе, растеклась чёрная лужа. Таня вытерла плиту, глотнула кофе, кинула в мусор фотографию и газетную жуть. Осталась та дурацкая картонка, за холодильником. Таня подцепила её веником и потащила к себе. Это была пудра "Красная Москва". Таня нюхнула коробку. Ещё присутствовал сладковатый флёр. Теперь это антиквариат! Таня с любопытством оторвала пластырь, приоткрыла нарядную маковку - ахнула, вздрогнула - коробка выпала из рук. Пол усеяли обломки выдранных маленьких ногтей.

...

Таня вытирает с пола рвотные массы. Ногти впиваются в насадку мопа, усеивают, словно мерзкие насекомые. Таня отвинчивает насадку. Куда её деть? Сжечь? Она кладёт её в пакет. Выпивает залпом стакан водки и выходит с пакетом под колкий дождь, идёт через город с погасшими фонарями, через тьму домов с пустыми глазницами. Сыплет сверху ледяной дождь осколки, царапает лицо. Ночь, два бьют куранты. Таня протискивается в подъезд вместе с овчаркой. Сучара скалится на Таню, огрызается, рвётся со строгого ошейника.

Таня звонит Петрову в дверь, прижимает кнопку двумя большими пальцами, держит долго, навалившись всем телом. Звонок захлёбывается, дребезжит. Таня давит, пока не немеет рука. Нет! Таня бьет кулаками, ладонями, пинает, долбит грязной подошвой. Овчарка внезапно кидается на Таню сзади, рвёт злополучный пакет. Цок-цок-цок-цок !- разбегаются ногти по ступеням лестницы мерзкими маленькими тварями.

Соседи недовольны, грозят вызвать полицию.

- Да пошли вы все ....! - кричит Таня. - Все вы трупы!

Чёрные безжизненные окна, чёрный мёртвый дом.

День тринадцатый

На зоне Таня получила бумажное письмо. Есть ещё такие монстры, что пишут ручкой по бумаге, выводят буквы: "Прорватовой Т.Г.". Письмо от Петрова было кратким, но значимым. Он писал: "Спасибо, ангел. Сам не смог".

Таня вырвала из тетради клетчатый лист и взялась за карандаш. Рука заскользила мелкой россыпью: "Помнишь, Петров, как мы начали на кухне, пошли в спальню. Ты не торопился, очень серьёзно относился, что б я обязательно получила удовольствие. Я в таком состоянии из года в год больше и больше завожусь: я не вижу куда, что и как, я просто ощущаю, а тебе надо посмотреть, прощупать. Потом мы просто лежали, и я заметила уже третий раз, что ты не продлевал удовольствие, не нежился со мной, а сказал: "Так, пока день, надо дело сделать"".

Таня положила письмо в конверт, взяла ручку написать адрес, поискала, повертела письмо Петрова: упиралась гора белой шапкой в тучу, у подножия сидел лысый старик в балахоне с длинной дудкой. Только значится на штемпеле: "Катманду". Таня сплюнула, смачно выругалась и швырнула письмо в форточку сквозь решётку. Ветер шквально рванул его в сторону и унёс "на деревню дедушке" вместе с ворохом почерневших ноябрьских листьев и парой смятых стаканов.