Санса засмеялась, представив себе эту картину:

— Один из них скульптор, кстати. Дико талантливый чувак. По продажам он меня обходит постоянно.

Сандор поерзал, бросил на нее виноватый взгляд и, стащив с тумбочки сигареты и зажигалку, закурил, слегка отодвинувшись.

— Прости. Очень странный выходит разговор. Я обещаю — перестану дымить в доме. А вот, ради интереса — сколько тебе дают за картины?

— За последнюю я получила полторы тысячи.

— Полторы тысячи за мазюльку? Боги! Этот мир рехнулся.

— Это была большая картина, — хихикнула Санса. — И масла на нее пошло немерено. Там было такое антропоморфное дерево.

— Антропо- что?

— А как же словарь? Антропоморфное. С человеческими чертами, значит.

— Не говори, что ты и там пририсовала мою рожу! Всегда подозревал, что по большинству вопросов я дуб.

— Ну, не совсем твою. Но да — вдохновлялась я твоей историей.

— Пташка, кончай — я тебе не загребучая муза! Вот роди этого младенца — и переходи на него, — от возмущения Сандор даже забыл, что собирался курить в сторону, и Санса утонула в сизых клубах дыма

— Младенец — это чистый лист. Его интересно зарисовывать, но он не несет в себе никакой смысловой нагрузки. А ты сам — целый мир. Мой мир. И не хочу я, чтобы ты переезжал в столицу. Твой путь — он твой. А я пойду рядом. Похоже, в этой жизни нам вполне по дороге. По крайней мере, пока.

Он глянул на нее и едва заметно улыбнулся. Потом опять нахмурился, словно вспомнил о чем-то неприятном.

— Пташка, давно хотел задать тебе один вопрос, но все боялся…

— Боялся?

— Ну, не боялся, но… — он взъерошил волосы и затянулся уже догоревшей до фильтра сигаретой.

— Ладно, давай свой страшный вопрос.

— После той ночи… Ну, той весной — у тебя не было последствий?

— Последствий?

— Тех, что ты подозреваешь сейчас, — он затушил окурок в ее же пепельнице и нервно сглотнул. Вот оно что! Про это она не подумала.

— Нет. Никаких последствий. Все, как по часам. Ровно через неделю, как и должно было быть.

— А если бы…

— Если бы что? — Санса потянулась к нему, угрюмо глядящему в пол, обняла — рук, как всегда, не хватало — его было слишком много — прижалась губами к плечу.

— Если бы да, то, думаю, ты узнал бы об этом первым. И мы бы сэкономили эти четыре года.

Он обернулся к ней с безнадежным видом, собирался что-то сказать, но потом словно остановил себя и сказал другое:

— Я рад, что вышло так. Ты нашла себя, а я в чем-то тоже встал на собственный путь. Не говоря уже об алкоголе. Без этого всего едва ли у нас были шансы. И потом, всегда был Уиллас.

— Если ты не прекратишь с этим бесконечным упоминанием Тирелла, я перестану тебя целовать и начну кусать. Ну что мне сделать, чтобы ты мне поверил? Пойти сделать загребучий тест, сфоткать описанную палочку с плюсиками и выставить ее во все соцсети с упоминанием имени будущего папаши? Тогда ты уймешься?

Он посмотрел на нее с недоумением:

— А при чем тут Тирелл?

— Он у меня в друзьях.

— Это еще зачем?

— Он мне сигареты продает по дешевке, — зло бросила Санса. — Со склада.

Сандор захохотал:

— Боги, какая ушлая и меркантильная Пташка! Из тебя выйдет отличная хозяйка, я вижу. Готовить ты тоже научилась?

— Научилась, но если ты будешь так себя вести, я тебя отравлю.

— Это неинтересно, тебе будет некого гнобить. И потом, кто будет сидеть с ребенком, когда тебе придет охота мазюкать или превращаться в русалку? Или там в чайку, не знаю… Кстати, о гноблении — еще вопрос. Почему ты все время пытаешься выставить меня этаким самцом-производителем? Я заметил, знаешь ли. Это просто какая-то больная тема…

Санса закусила губу. Ну, теперь уже, наверное, неважно. Придется отвечать.

— Это в тему твоего будущего трактата по излечению фобий. Я боялась.

— Чего?

— Что ты не можешь. Та ночь весной — по закону подлости, я должна была залететь тогда. И еще пару раз забывала пить гормоны пять лет назад. Не нарочно, конечно. Мне сказали, что если мужчина… ну, злоупотребляет спиртным и долго курит — иногда это сказывается… И это не давало мне покоя. Ты единственный, от кого мне вообще хотелось рожать. А тут… Мне казалось, что если я буду тебя поддевать, ты мне рано или поздно скажешь, что у тебя уже есть…

— Боги, Пташка, у тебя и вправду мозги набекрень! — теперь уже он обнимал ее, целуя в макушку. — Ты думала, что если меня изводить, как долбодятел, я начну хвастаться рассыпанными по окрестностям внебрачными детьми? Мне это вообще не приходило в голову. Тебя же рядом не было… Вот теперь только есть — и то в качестве смутного подозрения… Ты не хочешь, кстати, уверенности на эту тему?

— Нет, — Санса погладила его по щеке. — Доедем до столицы, тогда сделаю этот мерзкий тест и если да, то схожу к врачу, спрошу. что там вообще полагается делать. Нет, если ты хочешь сейчас, я…

— Нет, делай как знаешь. Как тебе кажется. Знаешь, Пташка, даже если там нет ничего — полагаю, мы сможем это наверстать. В этом мире нет ничего окончательного. Кроме смерти, конечно. А все остальное — обсуждаемо. Даже прикрытую дверь можно открыть… Теперь мы про это все знаем… — он потянулся к ней за поцелуем, и Санса с радостью ответила на него. Иногда это бывало, как сейчас — нежно и почти без страсти. Словно они живут вместе сто лет. Она откинулась на его плечо и задумалась, размышляя вслух:

— Так что да, я перееду сюда и займусь проектировкой пристройки — если ты не против. И заодно буду отгонять от тебя всяких сторонних хищниц — ты теперь мой, и изволь соответствовать. А рисовать можно где угодно.

— Значит, будем вить гнездо, а Пташка?

— Ага. Придется. Нам надо много места. Для всех свершений. Нам придется съездить в столицу и задержаться там на несколько дней. Ты не против поработать шофером? Я теперь не могу. Заодно, кстати, перенесу слушание сюда — там у меня точно права на сто лет отнимут — а я этого не выдержу… Тут все знакомые — ну и авось. Твои ммм… знакомые, старые друзья, ценительницы стройности лоз…

— Чего? Ну-ну. Я отвезу тебя в столицу хоть завтра — Уиллас-то, поди, заждался! А приедет шкатулка с сюрпризом… Кстати, теперь тебе курить нельзя — давай выкинем его из соцдрузей, а?

— Вот завтра и поедем. Мне нужна одежда и мои инструменты — я уже замучилась влезать в эти джинсы. И не рисовать тоже. (пассаж про Уилласа Санса решила проигнорировать)

— Хорошо. Джинсы и вправду узковаты — особенно для собирающейся остепениться женщины. Через них контур трусов проглядывается.

— Вот ты куда глядел! — захихикала Санса. — У тебя сегодня утром и тот не проглядывался…

— Это случайность — я же шел тебя ловить.

— И поймал?

— Ага. Даже, кажется, в двойном размере.

— Если поймал — так держи. Об этом я тебя хотела попросить. Не отпускай меня. Вообще.

Он серьёзно посмотрел на нее.

— Не отпущу, теперь уж точно. Жизнью, смертью, свободой — уже всем повязаны.

— И еще любовью — забыл?

— Нет, не забыл. Куда уж там.

— Если не забыл — так люби меня.

— Прямо сейчас?

— А когда еще? Завтра будут другие дела, обговорили же.

— Послушай, Пташка — а это… хм… не вредно? Ну, для…

— Да мы же точно не знаем! — она улыбнулась. Внутри себя она уже знала точно. — Может, у меня гормональный сбой от сильных эмоций и встречи с тобой.

— Если это так — мне будет жаль, — сказал Сандор и потянулся к ней. Погладил по еще влажным рыжим кудрям. — Но если повезет — и оно есть — очень надеюсь, что волосы будут, как у тебя.

— Ага. И упрямство тоже.

— Это входит в комплект. Впрочем, оба мы хороши…

— Мы друг друга стоим — это точно, — Санса обняла его за шею и притянула еще ближе к себе. — Если бы не стоили — то этот мир не сопротивлялся бы так упорно. Это, в каком-то смысле, гарантия качества…

От Сандора нестерпимо пахло табаком. Вот, теперь только так и придется вкушать. Впрочем, через минуту ей уже стало все равно чем, кто и когда пахнул — он или она. Кожа его была солона, а волосы, как и ее тоже — отдавали морской водой, горечью и свежестью. И как хорошо, что закончились гадкие резинки — а то удовольствие, на самом деле, так себе для обоих. Теперь без них можно было обходиться долго…