— Почему ты?
— Не хочу, чтобы Джон ржал.
— Я не думаю, что Джон…
— Тебе что, жалко, что ли? Прокатишься в дядином корвете.
— Ну хорошо. Спускайся, а я захвачу сумку из комнаты. Ты кстати свою не забыла?
— Ну уже нет! — Арья возмущенно замотала головой и отступила на шаг, словно опасаясь, что старшая сестра накинется на нее. — Если глупые дядины требования вынуждают меня влезать в эту идиотскую хламиду, изображая из себя плюшевого дельфина — то и хватит. Еще не хватало вешать на себя какие-то мешки со всякой бессмысленной дрянью внутри! И вообще — мне ничего не нужно.
— Так, а телефон ты куда положишь?
— В карман куртки.
— А когда куртку повесишь?
— Отдам тебе, конечно. Или Джону. У него есть карманы, а ты все равно потащишь этот свой баул, я же знаю. А потом в концертном зале он вообще бесполезен…
Она в сущности права. Санса вздохнула, и покрутив головой, поднялась наверх за сумкой. Арья, лихо стуча низкими каблуками туфель (Сансе пришлось и тут ее уламывать отказаться от привычных кроссовок, отметая аргументы вроде «у меня есть синие кеды, точно в тон платью») спустилась по ступенькам в холл. Там ее заметил Бран и поспешил высказаться на этот счет (Бран оставался дома, что не могло не повлиять на его настроение) Санса слышала, как огрызнулась Арья и как захихикал задержавшийся Рикон. Боги, и им не надоедает все время ерничать и препираться? Санса устало закрыла дверь, отрезая голоса в холле. Подождет здесь, пока они все не выйдут.
Она проверила свой телефон. Звонков не было. Но и не должно было быть — он, наверное, в пути, а дать знать, что она освободилась, и что концерт кончился, должна была сама Санса. Звонить ему Сандор не разрешил. «Ага, ты позвонишь, а я влечу куда-нибудь. Я и без руля не знаю куда тыкать в этой треклятой гремучей звенелке» Они договорились так: она напишет, а он перезвонит, как сможет. Вчерашний их субботний разговор вышел слишком уж коротким: Сандор был ощутимо вымотан дорогой и отвечал на все односложно и с неохотой. Сообщил только, что «на трассе непролазная грязь и можно смело плыть на лодке » Сансу злило, что он пустился в путь по этой оттепели, но на ее заходы Сандор удивленно спросил, что же ему надо было делать — сидеть в столице до весны? Поднимать вопрос о поиске работы там Санса даже не стала: какая разница, все равно же он уже уехал. А потом он такой упертый — и спорить-то бессмысленно, скорее добьешься обратного эффекта. Зачем Сандору понадобилось ехать на север, Санса понять не могла, как не вникала и в большинство решений, принятых им после их расставания. Может, ей только казалось, что она так уж хорошо его понимает и чувствует? Как всегда, принимала желаемое за действительное…
Санса тяжело вздохнула. Нет, это все не то. Это все эта мерзкая разлука. Когда они были рядом — и спрашивать было без надобности, информация передавалась через взгляд, через прикосновение: одно объятия — и все становилось очевидным. А этот дурацкий телефон только все запутывал. Любая фраза тут же обрастала недосказанностями, рябила двойными смыслами, дразнилась твоей же собственной тупостью. То, что ты говорил, звучало не так и несло в себе не тот смысл, что тебе было важно передать. Что понималось на другом конце связи было вообще загадкой — совсем уж вопиющая реакция была только на откровенные провокации, остальное словно уходило в песок, тонуло в воде. А ты все так же упорно запихиваешь записки в бутылку и вновь бросаешь ее в океан, в надежде, на другом берегу ее отловят, не боясь лезть за плавучим почтовым ящиком в зону прилива и мочить подвернутые по щиколотку штаны, откроют — или разобьют о прибрежный камень, усыпав осколками мягкий песок и наконец прочтут. Если только вода не попала внутрь бутылки, безнадежно смыв и попортив написанное. Если только читающий не забыл язык, на котором написано послание. А если забыл — то может и не знал вовсе, а просто притворялся, что понимает раньше: чтобы не расстраивать тебя и не усложнять себе жизнь? Тогда твоя работа бесполезна и все что ты можешь делать: перестать стараться. Или же продолжать кричать в пустоту.
Все это сложно, горько и запутанно. Пару лет назад Санса даже примерно не представляла себе, насколько жизнь может быть неоднозначной. Что-то придется медитировать над каждой фразой, вымерять каждое слово перед банальным разговором по телефону. Санса привыкла болтать с подружками по сотовому каждый день, слова текли как весенний ручеек: весело, нигде не задерживаясь, обтекая подводные камни и торчащие коряги. А тут она словно продиралась вслепую по чаще — то там, то здесь были ловушки, незаметные в кромешной тьме…
С улицы возмущенно побибикали. Санса подхватила сумку — вот, однако, задумалась — и побежала наружу.
На концерт они приехали вовремя — и даже раньше. Объяснялось это отнюдь не их заслугами в организации: просто Рейегар обманул их относительно времени начала концерта, убавив полчаса. Теперь он с бесстрастным лицом, не отвечая на возмущенные вопросы жены, прошел с виолончелью в помещение за сценой, предназначенное для артистов, оставив их самих разбираться с местами в первом ряду, предназначенными для семей музыкантов. Лианна все еще возмущённо бурча себе под нос о «бессовестных фальшивых обманщиках», рассадила детей: Рейеллу рядом с Сансой, Рикона — к Джону, а Эйка посадила между собой и старшим сыном. Арья примостилась рядом с Сансой — с внешнего края их растянутой семейной ячейки и тут же принялась демонстративно чавкать жвачкой, чем страшно раздражала пожилую даму, сидящую с ней рядом. Заметив это, она начала стараться еще больше, надувая огромные розовые пузыри. Джон прыснул, Санса недовольно покосилась на сестру, а Лианна сделала негодяйке большие глаза и провела вдоль горла ладонью— заканчивай, мол. Арья криво усмехнулась и выдув напоследок особенно огромный пузырь, лопнула его с громким щелчком и проглотила свою злополучную жвачку — пробиться к урнам было невозможно: люди топились у входов, где сбившиеся с ног билетеры не уставали считывать электронными сканерами коды на билетах. Началась серия концертов, посвящённая серии праздников одного из религиозных верований их страны.
На государственном уровне существовала и допускалась свобода вероисповедания— все конфессии были в законе, но на практике все разделялось по зонам. Тут, в предгорье люди больше склонялись к монотеизму, среди простого люда становился все более популярным культ человека-Иисуса. Семья Таргариенов традиционно придерживалась веры предков, но так как Лианна по рождению принадлежала к другой конфессии, то религиозное воспитание детей было пущено на самотек. Потом, дескать, дорастут и сами выберут. В школах почти повсеместно учили именно не основам веры, а скорее давали обзорный экскурс в историю религий в светском ключе. Санса, всю жизнь мыкавшаяся между Культом Семерых и более древним верованием отца, в итоге запуталась и вообще ушла от религии. Да после последних событий не очень-то и верилось — если какие-то боги есть, то они должны быть воистину жестокими.
Рейегар, как личность артистическая, в выборе своих произведений и тематик концертов больше ориентировался на потребности публики, хотя и интерпретировал все пьесы и песни в своем собственном, нетривиальном ключе. Лианна, смеясь называла это «здоровым компромиссом с совестью», на что Рейегар спокойно отвечал, что художник стоит выше конфессий, и что все равно все в этом мире едино — просто каждому нравится называть одно и то же явление своим собственным именем — дескать, от этого повышается ощущение собственной значимости в жестко очерченной природной нише.
