Пес вышел на большую полянку, казавшуюся особенно яркой после сумрака чащи. Тут, возле старого клена обнаружились Пташкины следы: в мягкой траве у корней дерева валялся снятый ею, видимо, после падения, защитный шлем, и тут же, рядом — замшевые перчатки, заляпанные кровью. Пес, поразмыслив, взял перчатки с собой, а шлем повесил на сучок дерева.

Он пошел дальше. Вот и тот пригорок. На полянке, естественно, — ну не могло же ему так повезти! — никого не было. Валялась только пустая бутылка, судя по запаху, из-под самогона.

Пес было сел на край поваленного дерева — собраться с мыслями и перевести дух (когда он начал приближаться к этому месту, внутри все опять закипело) — но тут же вскочил. В воздухе словно висел призрак Пташкиного страха и страданий. Нет, в пекло, даже курить он тут не станет!

Пес поднялся и, отводя рукой ветви, зашагал в глубь леса — по направлению к пятачку-«Аэродрому».

На пятачке никого не было. Солнце, окончательно разогнав дымку, висело в невыносимо синем небе, раскаляя пыльный пустырь, создавая из него подобие пустыни. Винная лавка, к счастью, была открыта. Местные обитатели не любили солнца — все они, подобно самому Псу, были сумрачными тварями. Казалось, солнце грозило окончательно спалить их высушенную бесконечным алкоголем плоть, в которой не осталось уже ни крови, ни энергии — только агонизирующее желание выжить до следующего стакана.

В лавочке было прохладно, несмотря на отсутствие кондиционера, и витал слабый запах вин, смешанный с ароматом трубочного табака, который употреблял флегматичный хозяин. Здесь время словно остановилось: не было ни малейшего признака современного бытия — никаких телефонов, телевизоров и других способов зомбирования. Хозяин, жуя черенок погасшей трубки, читал вечный потрепанный здоровенный том неизвестного содержания и авторства — порванная когда-то обложка была аккуратно заклеена картоном и оберточной бумагой. Он вскинул глаза на Пса, и, тяжело дыша, ничего не спрашивая, полез в узкую дверцу подвала за спиной. Пес, крутя в пальцах последнюю оставшуюся сигарету, терпеливо ждал.

Сейчас вино, потом магазин — а потом? Идти ему было совершенно некуда. Возвращаться в гостиницу не хотелось — там в своей светлой постели спала Пташка. В таком соседстве — даже через коридор — расслабляться было трудновато, а Пса уже порядком вымотал и опустошил этот денек. Хотелось отключить голову, которая мучила его совершенно неуместными и бесплодными мыслями, доводящими до бешеной дрожи картинками и ощущением собственной беспомощности — это он ненавидел больше всего.

Хозяин, сопя, как бегемот, возвратился с темной, запотевшей бутылью на этот раз не в соломке, а в ее пластиковой имитации. У этой бутыли было одно преимущество — у ее оплетки имелась пластиковая же ручка. Пес заплатил привычную, весьма умеренную цену.

— Обратно бутылку потом принеси, не забудь. Предыдущую-то ты, думается мне, просрал?

— Одну да, другую еще не допил.

— Вот это странно. Обычно у тебя не залеживается.

— Дела были сегодня, весь день.

— И, похоже, невеселые были дела. Выходной — коту под хвост?

— Ладно тебе, дед, еще полдня впереди. Наверстаю.

— Это уж наверное. Про бутыль не забудь.

— Договорились. Если не секрет, что это ты читаешь все время?

— Да какой уж тут секрет. Я не скрываю.

— А почему я до сих пор про это ничего не знаю?

— А потому, что ты не спрашивал. А читаю я стихи.

— Вот те на. Ты — стихи?

— А почему тебя это так удивляет? Виноделу прежде всего нужно спокойствие. Спокойствие и любовь. Без любви, знаешь ли, вина не сделаешь. Разве что самогон какой-нибудь. Вот я и вспоминаю о любви. Жена моя уже семь лет как в земле, но что такое любовь, я помню. А если начинаю забывать, читаю эту вот книгу.

— И кто ее написал, книгу-то?

— Я написал. Когда она есть, любовь, не замечаешь ни течения времени, ни исчирканных страниц. Мое время кончилось — остались только страницы. Это был мой дар — ей, а теперь я встречаюсь с ней только на этих листах. И радуюсь, что у меня есть хотя бы они. Это свидетельство того что я жил, и что жила она. Так что не просри свое время, сынок, оно — как та бутылка: упустишь — обратно осколков не соберешь.

— Мне-то это на что, дед?

— Сдается мне, ты сам знаешь, на что. И ненавистью от любви не закроешься — если это любовь, она все равно пролезет. Как, вон, солнышко. Видишь: дымка ушла — а оно все равно светит. Твоя ненависть уйдет — но что останется за ней? Вечное затмение?

— Ой ладно, всё, и ты туда же: философствовать, поучать. Пойду я, вина, вот, твоего выпью. Этот твой продукт мне куда нужнее.

— Иди-иди. Дурень ты, однако. Но чужой-то головой не поумнеешь.

И винодел, больше не обращая внимания на Пса, уткнулся в свою книгу. Пес со вздохом — и тут умудрились ткнуть мордой все в ту же кучу — вышел на залитый солнцем пустырь. Магазин уже открылся после обеденного перерыва. Пес поплелся туда за сигаретами. Купив для верности четыре пачки, он сел на привычную лавочку под акацией — тут даже в такое, как сейчас, пекло, был относительный тенек. Он закурил и основательно приложился к бутылке. Посидит тут. А дальше — еще где-нибудь. А там и вечер. Что будет вечером, Псу и думать не хотелось.

Скамейка скрипнула, Пес обернулся: к нему подсела старая шлюха, которая так часто околачивалась на пятачке, что можно было предположить, что она вообще тут живет.

— Привет, красавец. Поделишься сигаретой с дамой?

— Привет, сама ты красавица. С дамой — непременно.

Старуха жадно затянулась и выпустила дым через нос. Пес хмыкнул. У нее, видно, был счастливый день — в руке была зажата бутылка дешевого рома, и еще две поблескивали в авоське, брошенной в траву.

— Ну и как твои дела? Давно ты сюда не заглядывал. Мы уже и соскучились. Тут разве сыщешь нормальных мужиков? Все козлы какие-то недоделанные попадаются. Не тебе чета.

— Дела были — работа, знаешь же. У меня только раз в неделю выходной.

— И как охраняется? Цел пока твой подопечный певчий блондинчик? Моя дочка младшая от него без ума, денег тут на концерт выпросила. Все ходит у вас под забором, надеется получить автограф. Рыженькая такая, может, видел. Замолви уж за нее словечко, а?

— Да, автограф она от него знатный может получить. Кроме шуток, держи свою дочь от него подальше. И от него, и от забора. За этим забором такие попадаются твари, что может не уцелеть.

— Спасибо за предупреждение. Может, выпьешь со мной? Скучно одной-то.

— Я, видишь, вино пью.

— Ну, вино, батенька, — разве ж вином догонишься? В вине только недотрах топить. У меня вот есть ром. Это уже другое дело.

— С недотрахом у тебя, как видно, проблем нет. Хорошо, выпью с тобой рома. Стакан у тебя есть?

— Ну уж и стакан ему нужен, лорд какой отыскался! Давай так: одна бутылка — мне, другая — тебе, а третья — мне на завтра, похмелиться. И никаких стаканов не нужно. Но ты, чур, делишься сигаретами, идет?

— Ладно. Прямо тут пить будем?

— Ну, хочешь, пойдем в беседку, вот туда, за жимолость.

— Вот и не знал, что там есть беседка.

— А тебе зачем? Ты в своих хоромах пьешь, с видом на прилив.

— Да, хоромы у меня знатные. Три на два шага, как склеп.

— Ты еще и жалуешься? Я вот сегодня вообще на улице ночевала, на полянке, а тебе, небось, какая-нибудь шалава еще и белье постельное каждый день меняет.

— Ну, не каждый день, положим, а раз в неделю.

— Вот-вот. Так идем, что ли, в беседку?

— Да ну ее, беседку твою! Если вдуматься, и тут неплохо.

Ром, несмотря на опасения Пса, пошел быстро и легко. Через час они уже выпили каждый свою бутылку и перешли к третьей. Перед дискотекой уже начинала топтаться молодежь, и они решили, что все же будет лучше убраться от лишних взглядов подальше.

В беседке уже кто-то был. Пес было дернулся — он не любил пить уж в совсем в незнакомой компании, особенно ему не хотелось этого сегодня. Разговор со старухой приятно расслабил его — все равно, как после треклятого костюма влезть в любимые разношенные джинсы. Мысли, тяготившие его, таяли в запахе рома и сигаретном дыму. Бледный образ Пташки отступил, хотя бы на время.