Сандор, как всегда, попадая не туда в экране треклятого телефона, набрал номер с бумажки. Может, она ошиблась и что-то пропустила из цифр? Так часто бывает, особенно когда люди нервничают. Может, лучше сразу позвонить по номеру, что высветился в сообщении от ее сестры? Поговорит, передаст Пташке привет — и ладно. Ну вот, не подходит. Длинные гудки… Еще чуть-чуть, и можно отключаться…

— Алло?

Она все же подошла. Голос звенел таким нетерпением, что, казалось обретал материальность.

— Пташка? Здравствуй. Как ты?

— Почему ты так поздно звонишь? Я уже вся извелась… Сандор? Ну что же ты? Не молчи!

«Ну, а что тут скажешь? Все хорошо? Все зашибись? Я задремал, чтобы увидать тебя во сне? Я почти раздумывал о том, чтобы тебе изменить? Каждая минута без тебя -как пытка, каждый шаг в другую сторону — как по ножам?»

— Я и не молчу. Я нормально. А ты-то как?

Он не говорит правды — неужели же он всерьез надеется, что она ее скажет? Ну разве что надежда на то, что Пташка не умеет лгать?

— Тоже. Я долетела. Рада, что ты спросил…

«Ой-ей. Это уже сарказм. Неужели она хочет еще и поскандалить по телефону? Может, и вправду стоило позвонить завтра?»

Нет, она думает, что ему насрать на ее безопасность, блин. С нее станется. Она видимо не в курсе, что ее младшая сестра всюду сует свой нос и за ее спиной ведет переписку с… А кто он Пташке? Бывший любовник, что ее бросил? Как он теперь называется?

— Я вообще-то знаю. Эта твоя сестра отписала мне, как только ты вышла из самолета. А ей родственники сказали видимо. У них там круговая связь…

— Жаль, что я в ней не состою. Ты в более выигрышном положении, я чувствую. Ты все знаешь — а я — ничего.

Ну вот, голос уже начинает дрожать. С очевидностью, мерзкая девчонка ей не сказала. Поганке нравятся тайны.

— Да уж. Прости. Как там родственники? Не съели еще?

— Нет. Пока. Но местами пытаются. Пока накормили меня. Комнату выделили. Вопросы задают, но не слишком много. А ты сам где?

Спасибо, что хоть кормят. Сандор вспомнил, что написала Арья в своем послании — насчет худобы Пташки — и ему тотчас же стало стыдно. Ну правда же. Она отощала, как голодная кошка, которую под осень нерадивые хозяева выкинули за дверь.

«Что? Что она спросила? Кажется, где он находится…»

Сандор так концентрировался на том, чтобы представить, какая она там — на другом конце вселенной — держит свой дурацкий телефон возле уха (а над этим самым правым ухом у нее родинка, та, что похожа на крошечное зерно, прилипшее к виску) — что уже не понимал смысла слов.

— Да нигде. Просто встал в зоне отдыха посреди загребучего снегопада и вот, звоню тебе.

«Ага, звоню тебе после того как почти силком заставил себя набрать твой номер. Если бы не идиотские сны и посторонние авансы чужих баб — и не позвонил бы…»

— На ночь останавливаться не будешь?

— Нет. Спать я не хочу. Лучше ехать. Я-то дрых все ночь. В отличие от тебя…

Да уж, хватит с него грез. Чем больше он будет желать увидеть ее во сне — тем меньше вероятность того, что Пташка ему привидится. Стоит ее отпустить — и из снов и так. Иногда выпустишь птицу с ладони — а она сама вернется… Свобода — это всегда выбор. Если только ее не навязывать…

— Да, меня срубает. Сейчас буду ложиться… Сандор?

«Ну кто еще может так произносить его имя? Как будто это первое и последнее слово на этой земле…»

И это именно она виновна в чудесном превращении Пса Джоффри в Сандора Клигана. Был ли он ей за это благодарен? На этот вопрос у него не было однозначного ответа. И да — и нет. Быть Псом было проще. Быть Сандором — ярче. И больнее. Все что он считал отмершим — вдруг ожило: уже не зудом фантомных болей, но новыми ощущениями — страстью, желанием счастья, неподвластной его контролю любовью, самыми идиотскими и самими жуткими страхами — не за себя, а за нее…

— Да?

— Спасибо за подарок. Он пришелся как раз. Буду носить…

Про что она? Ах да, про это несчастное колечко, что он приобрел ей на тот жуткий день рожденья, сбежав от Серсеи в ближайший ювелирный магазин. Сандор тогда долго сомневался. Денег у него хватало — он уже получил интимные премиальные от хозяйки и мог себе позволить купить и что-нибудь получше. Ювелир выложил перед ним все, что было того размера, что ему был нужен. Сандор как-то, пока Пташка была в ванной, в один из их чудесных дней в люксе, померил одно из брошенных ей на тумбочке колечек на себя. То, что годилось ей на безымянный — с трудом налезало ему на мизинец, застревая на второй фаланге.

Ну, а в магазине он растерялся. Дарить ей золото? В основном она носила серебро — он не знал, по выбору это, или по причине того, что другого ей никто не предлагал. Серебра в молодёжном стиле и так у нее хватало. Ну не обручальное же ей кольцо покупать? Хотя, конечно, ей такое бы понравилось… Продавец выложил перед ним последние — с витрины. Одно из них почему-то заинтересовало Сандора — хотя ничего особенного в нем не было. Просто что-то вроде серебра с камушком. Разве что летящая птица над неправильной формы кристаллом. Он молча ткнул продавцу в это кольцо. Цена неприятно его удивила. Ювелир пояснил, что да, это именно так, потому что это не серебро, а платина, и аквамарин (какое удачное название для подарка для Пташки) — натуральный, а не синтетический. Сандор не стал торговаться и просто заплатил. Даже позволил довольному продавцу накрутить цену за подарочную упаковку. А потом все завертелось, и он напрочь забыл про подарок — и тот так и остался валяться у него в кармане куртки, куда он обычно не лазил и куда перед очередной поездкой сунул новые купленные по пути перчатки. А тут опять — волею судеб, ища треклятые перчатки, нащупал эту несчастную коробчонку. Похоже, кстати пришлась…

— Хорошо. Не за что. Надо было его тебе раньше отдать…

Горло почему-то запершило. Сандор хотел откашляться, но подумал, что она еще заподозрит, что он расстрогался, и не стал. Не стоит выдавать своих слабостей — она и так себя накручивает без надобности. «Ага. Вот оно…»

— Мне так плохо без тебя. Просто невыносимо. Когда вокруг люди — вроде незаметно, но как остаюсь одна — накатывает, хоть вой…

«Не смей комментировать. Вот просто не смей. Не утешай ее — иначе это кончится тем, что она будет утешать тебя. Была бы она рядом — и слов бы не пришлось говорить. Насколько проще отдавать все на откуп телу — оно само знает, как и что нужно делать. А голос — это только нить. Одна глупая струна, что своим неверным звоном режет слух. На которую нанизываются лживые слова, что душат и сбивают с толку. Струна, что способна перерезать тебе горло — если ее лживое дрожание подберется к тебе слишком близко…»

— Понятно.

— Что?

Пусть лучше так. Она почти плачет. Но Пташка всегда плачет. Она потом успокоится. «Ну да — ага — теперь успокаивать ее некому. Будет учиться сама. Чему только не приходится учиться: с такими бесчувственными скотами как ты…»