– Так ты в Сочи за ним поедешь? Прямо сейчас? На поезде?

– Тебе пятый раз повторить?

– А через Краснодар этот поезд пойдет?

Паша взглянул в телефон:

– Да, а что?

– Значит, так, – Илья коротко, с вызовом хлюпнул носом и вытер его рукавом. – План меняется. Я еду с тобой. Ты мне покупаешь билет до Краснодара – денег у тебя полно. Там я сойду, а ты езжай себе дальше.

Паша сухо рассмеялся:

– Зачем тебе в Краснодар, валенок? Вы же оттуда переехали.

– Там кое-что важное осталось, а другого шанса туда добраться у меня не будет.

– Мне на билет только себе хватит.

Илья вырвал у него телефон и посмотрел туда.

– Так это если в купе ехать. Шесть тысяч, говоришь? Плацкарт по три, нам хватит.

Паша в ужасе моргнул.

– С чего мне соглашаться? – До него наконец дошло, что, судя по серьезному взгляду Ильи, тот не шутит.

– С того, что я вообще-то тебя спас. Знаешь, я, может, и двоечник, но не идиот. Этот мужик не за джакузи приходил. Ему ты зачем-то был нужен. И он небось где-то у твоего дома до сих пор рыщет. Я тебя сейчас отведу к нему, пусть забирает. Сразу забудет, как я ему двинул, если я тебя тепленьким сдам.

– Никуда я не пойду.

– Уверен?

Он обхватил Пашу двумя руками, вместе с рюкзаком, и потащил в ту сторону, откуда они только что прибежали. Это получалось у него так легко, что было даже унизительно. Паша пытался затормозить, но кроссовки беспомощно ехали по асфальту – то, что силы у Илья явно больше, чем ума, впервые перестало казаться ему недостатком.

– У тебя даже вещей нет, – слабо протестовал Паша, хватаясь за ближайший фонарный столб.

Илья крякнул и одной рукой методично начал разжимать его пальцы. Руки у него были железные, и секунд через десять он уже тянул Пашу дальше.

– А ты за меня не волнуйся. Завтра будем на месте, там мне все дадут.

– Тебя… тебя родители не отпустят.

– Мне уже тринадцать, я сам себя могу куда угодно отпустить. Не веришь?

Илья вытащил свой древний телефон, нажал на кнопку и, держа Пашу за рукав, чтобы тот не сбежал, сказал:

– Мам, привет. Слушай, я тут к одному другу на дачу смотаюсь на денек. Куда надо. Да хватит, не психуй. Все нормально. Что мне дома делать? Лето же. Хватит плакать, со мной все нормально. Короче, завтра еще позвоню. Давай, пока.

Паша заморгал. Он понятия не имел, что можно так разговаривать со взрослыми.

– Родителей воспитывать надо, – небрежным тоном сказал Илья, убирая телефон. – А то всю жизнь за мамку прятаться будешь. Пора ей привыкать, что я взрослый.

– Она же волнуется.

– Ой, ладно, что со мной случится? Никуда я не денусь. Сестру пусть воспитывает, а я уже…

Вдруг Илья замер. Прямо им навстречу, мелкой трусцой и слегка прихрамывая – кажется, меткий удар Ильи даром не прошел, – двигался Морж. Он вертел головой, по пути заглядывая в каждый переулок, но их пока не заметил.

Илья сам, кажется, так удивился, что застыл на месте.

– У него что, третий глаз? – растерянно пробормотал он, крепче сжимая Пашину футболку.

– Ладно, – забормотал тот. – Я куплю тебе билет. Что хочешь, только пошли отсюда!

– Поезд с какого вокзала?

– С Курского.

Илья кивнул так, будто отлично знает, где это, и разжал руку:

– Ну, тогда догоняй, ботан.

К тому времени, как они добежали до метро, Паша был мокрый как мышь и задыхался, а Илье – хоть бы что. Он сбежал по лестнице под буквой «М», засунув руки в карманы, и Паша бросился за ним, стараясь не слишком явно вертеть головой по сторонам. Он бывал в метро, когда они с классом ездили на экскурсии, но один – почти никогда.

Перед турникетами Илья замер, протянув руку ладонью вверх.

– Что? – не понял Паша.

– Деньги давай на билеты.

Выдавать, что он не знает точно, сколько нужно денег, не хотелось, и Паша подошел к окну кассы сам:

– Добрый день. Я хотел бы два билета. Сколько я вам должен?

– Ты так странно разговариваешь, – сказал Илья, когда они спустились на платформу. – Мне вот интересно, если ты будешь таскать кирпичи и на ногу один уронишь, что скажешь? «Осуждаю этот кирпич за его ужасное поведение»?

– Зачем мне таскать кирпичи? – огрызнулся Паша, заходя в вагон. – Если понадобится, всегда можно нанять кого-нибудь вроде тебя.

Илья вздохнул и упал на сиденье, уронив руки между колен. Паша сел рядом, старательно подавляя желание протереть диван влажными салфетками. Мало ли сколько людей тут до него сидело?

– Кожа ненастоящая, – сказал он вместо этого, потерев ногтем обивку.

– Да, гений. А на лампы забыли бриллиантовые штучки привесить, так что можешь выйти. И как ты в школе учишься?

– С трудом, – брякнул Паша и тут же закусил губу. Он никогда не говорил про школу плохо – жалуются только слабые, а на вопрос «Как дела?» нужно отвечать только «Хорошо». Но Илья будто даже не заметил, со стуком откинул голову назад и закрыл глаза.

– Такой хороший мяч был, – хмуро сказал он и до станции «Курская» не произнес ни слова.

Одно Паша понял сразу: он и метро не созданы друг для друга. Он это понял, как только вывалился вслед за Ильей на платформу и натолкнулся на такую плотную стену из людей, что его снесло в сторону, прежде чем он успел понять, где выход. Белобрысая голова Ильи каким-то образом уже маячила вдалеке: тот лавировал среди людей так ловко, будто всю жизнь только этим и занимался.

К тому времени, когда Паша наконец пробился к эскалатору, ему три раза наступили на ногу, дважды проехали по ней чемоданом на колесиках, и один раз он сам встал на чей-то ботинок, извинился, но его даже не стали слушать. На эскалаторе люди стояли в два плотно сбитых ряда, и Паша вжался в поручни. В школе он никогда не подходил ни к кому ближе чем на шаг, это невежливо. А здесь про личное пространство будто никто не слышал. Отец представить не может, на что Паше пришлось пойти ради него. Одно хорошо: после такого хуже точно не будет.

Но, когда толпа вынесла Пашу на площадь, он понял еще одну вещь: он и вокзалы тоже не созданы друг для друга.

Вокзал – это огромное здание со стеклянными стенами, которое выглядело бы даже красивым, если бы было пустым. Но вокруг и внутри него копошились сотни людей, теснились киоски, машины и продавщицы цветов. Кто-то в потертом костюме льва сунул Паше в руку какую-то листовку. Паша ее скомкал и хотел бросить в урну, но урны не было – мусор просто валялся на мостовой. Пашу передернуло. Нет, серьезно, если после такого вечера отец не скажет ему: «Ты молодец», не поможет и получение Нобелевской премии.

Он догнал Илью, только когда тот остановился напротив двери с надписью: «Кассы дальнего следования».

– Вперед, ботан, – Илья кивнул на дверь и прислонился к стене. При виде ее Паша поморщился. Он прямо видел, как полчища микробов с боевым кличем прыгают Илье на спину. – И если забудешь взять мне билет, во дворе у себя больше не появляйся – сам видел, я метко бью. Я тут подожду, там жарко.

Слово «жарко» звучало как сильное преуменьшение. В кассе было так душно, словно билеты продавали под лозунгом «Только для самых стойких». И, судя по решительным, мрачным лицам людей во всех пяти очередях, каждый был настроен дойти до финала. Все явно торопились – кажется, билеты здесь покупали на поезда, которые отходили прямо этим вечером.

От окна кассы Пашу отделяло человек шесть, и он покорно встал за последним, стараясь дышать через раз, чтобы не чувствовать спертый, застоявшийся воздух. Он и очередь тоже не были созданы друг для друга.

Тут дверь распахнулась, и в кассу влетел дед, нагруженный какими-то пакетами. Он повертел головой, выбирая очередь, и в конце концов встал за Пашей, бормоча что-то себе под нос. Паша втянул голову в плечи и даже не сразу понял, что бормотание обращено к нему.

– …В Белгород еду, племянница ждет. Приболела, вот, подарки везу, – дед открыл один из пакетов и ткнул его Паше в нос. Оттуда запахло чем-то копченым.