– Но вы с Инес – не мои настоящие родители, значит, я huérfano.

– Давид, ты прибыл на корабле, как и я, как и все люди вокруг нас – те, кому не выпала удача здесь родиться. Скорее всего, Бенги, его брат и сестры тоже приплыли на кораблях. Когда переплываешь океан на корабле, все воспоминания смываются, и ты начинаешь совершенно новую жизнь. Вот так все устроено. Никакого «прежде» нету. Никакой истории. Корабль причаливает в порту, мы сходим по трапу – и оказываемся здесь и сейчас. Отсюда начинается время. Ход часов. Ты – не huérfano. Бенги – не huérfano.

– Бенги родился в Новилле. Он мне сам сказал. Он никогда не плавал на корабле.

– Хорошо, если Бенги, его брат и сестры родились здесь, тогда их история тоже начинается здесь, и они не huérfanos.

– Я помню время до того, как оказался на корабле.

– Ты мне уже говорил. Многие люди говорят, будто помнят жизнь, какая была у них до того, как они пересекли океан. Но с такими воспоминаниями есть неувязка, а поскольку ты умный, я думаю, ты понимаешь, в чем она состоит. Неувязка состоит в том, что нам никак не определить, настоящие ли это воспоминания или же придуманные. Потому что иногда придуманные воспоминания кажутся такими же настоящими, как настоящие, особенно когда нам хочется, чтобы они такими были. Например, кто-то желал бы быть царем или благородным господином до того, как пересек океан, и так сильно он этого хочет, что убеждает себя, будто он и впрямь был царем или господином. Однако такая память, скорее всего, ненастоящая. Почему? Потому что цари – штука довольно редкая. Лишь один человек на миллион становится царем. И потому, если кто-то помнит себя царем, это, скорее всего, выдумка, а сам человек забыл, что все придумал. То же и с другими воспоминаниями. И никак не проверить, настоящее у человека воспоминание или ложное.

– Но я разве родился у Инес из живота?

– Ты вынуждаешь меня повторяться. Я могу сказать либо «Да, ты родился у Инес из живота», либо «Нет, ты родился не у Инес из живота». Ни тот, ни другой ответ не приблизит нас к истине. Почему? Потому что, как и у всех, кто прибыл на корабле, ты не можешь этого вспомнить – и Инес не может. А раз не можешь вспомнить, значит, и ей, и тебе, и всем нам остается лишь придумывать истории. Например, я могу тебе сказать, что в свой последний день прежней жизни я стоял в огромной толпе, ждущей отправления, такой громадной, что пришлось вызвать по телефону капитанов и лоцманов в отставке, чтобы они прибыли в порт помогать. И в той толпе, мог бы я сказать, я увидел тебя и твою маму – собственными глазами. Твоя мать держала тебя за руку, у нее был встревоженный вид, она не понимала, куда податься. И тут, мог бы я сказать, я потерял вас обоих из виду, в толпе. Когда наконец пришла моя очередь взойти на борт, я увидел тебя – одного, ты цеплялся за леер и кричал: «Мама, мама, ты где?» Я подошел, взял тебя за руку и сказал: «Пойдем, дружочек, я тебе помогу найти маму». Вот так мы и познакомились… Вот такую историю я мог бы рассказать – как впервые увидел тебя и твою маму – как запомнил.

– Но это правда? Это настоящая история?

– Правда ли это? Не знаю. Такое чувство, что да. Чем больше я ее себе рассказываю, тем правдивее она кажется. Ты кажешься правдой – ты цепляешься за леер так крепко, что приходится отлеплять тебе пальцы; толпа в порту кажется правдой – сотни тысяч людей, все потеряны, как ты, как я, с пустыми руками и тревожными глазами. Автобус кажется правдой – автобус, который доставил старых капитанов и лоцманов в порт, на них были темно-синие мундиры, которые они вынули из сундуков у себя на чердаках, от них все еще пахло мазутом. Кажется правдой от начала и до конца. Но, быть может, все это кажется правдой, потому что я очень часто себе это повторял. У тебя есть чувство, что это правда? Ты помнишь, как тебя разлучили с мамой?

– Нет.

– Нет, конечно, не помнишь. Но ты не помнишь, потому что этого не случилось или потому что забыл? Мы никогда не узнаем наверняка. Так все устроено. С этим нам приходится жить.

– Думаю, я – huérfano.

– А я думаю, ты просто так говоришь, потому что это кажется романтичным – быть на белом свете одному, без родителей. Ну так позволь тебе сообщить, что Инес для тебя – лучшая мама на свете, а раз у тебя лучшая мама на свете, ты точно не huérfano.

– Если у Инес родится ребенок, он мне будет братом?

– Братом или сестрой. Но у Инес не будет ребенка, потому что мы с Инес не женаты.

– Если я засуну свой пенис в штучку к Майте и у нее родится ребенок, он будет huérfano?

– Нет. У Майте не родится никакой ребенок. Вы с ней еще маленькие, чтобы рожать детей, – и слишком маленькие, чтобы понять, почему взрослые люди женятся и совершают половой акт. Взрослые люди женятся, потому что у них друг к другу страстные чувства, а у вас с Майте таких нету. Вы с ней не можете испытывать страсть, потому что еще слишком маленькие. Поверь на слово и не проси меня объяснить, почему так. Страсть невозможно объяснить, ее можно лишь пережить. А точнее, ее приходится испытать внутри прежде, чем она станет понятна снаружи. Важно вот что: вам с Майте нельзя совершить половой акт, потому что половой акт без страсти бессмыслен.

– Это будет ужасно?

– Нет, не ужасно, просто неумно делать такие вещи – неумно и распущенно. Еще вопросы?

– Майте говорит, что хочет за меня замуж.

– А ты? Ты хочешь жениться на Майте?

– Нет. Я никогда не женюсь.

– Ну, ты еще успеешь передумать, когда придут страсти.

– А вы с Инес собираетесь жениться?

Он не отвечает. Мальчик трусит к двери.

– Инес! – кричит он. – Вы с Симоном собираетесь жениться?

– Цыц! – сердито откликается Инес. Она возвращается в общежитие. – Хватит болтать. Тебе пора в постель.

– У тебя есть страсти, Инес? – спрашивает мальчик.

– Тебя это не касается, – отвечает Инес.

– Почему ты никогда не хочешь со мной разговаривать? – спрашивает мальчик. – Симон вот со мной разговаривает.

– Я с тобой разговариваю, – говорит Инес. – Но не о личном. А теперь – чистить зубы.

– Не будет у меня страстей, – объявляет мальчик.

– Это ты сейчас так говоришь, – отзывается он, Симон. – А когда вырастешь – увидишь, что у страстей своя жизнь. А теперь быстренько чисти зубы, и, может, мама почитает тебе на ночь.

Роберта, которую они в первый день приняли за хозяйку фермы, оказалась таким же нанятым работником, как они, – ее взяли присматривать за другими работниками, снабжать их едой и платить им за труд. Она дружелюбный человек, ее здесь все любят. Ей интересна личная жизнь работников, она оделяет детишек маленькими подарками: сладостями, печеньем, лимонадом. Они узнают, что фермой владеют три сестры, которых в округе знают просто как Трех Сестер, они уже пожилые, бездетные и время свое проводят либо на ферме, либо в Эстрелле.

У Роберты происходит долгая беседа с Инес.

– Как же вы собираетесь учить сыночка? – спрашивает она. – Он, я вижу, умный малый. Жалко будет, если у него все сложится, как у Бенги, – этот школы толком и не видел. Это не значит, что Бенги плохой. Он славный мальчик, но без всякого будущего. Будет таким же работягой на ферме, как и его родители, а что это за жизнь – по большому-то счету?

– Давид ходил в школу в Новилле, – говорит Инес. – Неудачно. У него не было хороших учителей. Он от природы умный ребенок. Занятия в классе оказались для него слишком медленными. Пришлось его забрать и обучать на дому. Боюсь, если опять сдадим его в школу, выйдет то же самое.

Рассказ Инес об их делах со школьной системой в Новилле не вполне правдив. О неурядицах с властями в Новилле они решили помалкивать, но Инес, очевидно, считает допустимым доверять старшей женщине, и он, Симон, не вмешивается.

– А он хочет в школу? – спрашивает Роберта.

– Нет, не хочет – после того, что он пережил в Новилле. Здесь, на ферме, он совершенно счастлив. Ему нравится свобода.