Монтегю они отыскивали долго и едва не опоздали: он торопливо спускался вниз по лестнице, перекинув через плечо маленького мальчонку. Оставив Лили за колонной, Мародеры преградили слизеринцу дорогу.

- Дайте пройти, - брезгливо бросил Оливер. – Я несу его в Больничное крыло.

- Да что ты говоришь? – притворно ахнул Сириус. – И что случилось с бедняжкой? Петрификус Тоталус или Ступефай? А может, Импедимента? Чем ты его?

Блэк поигрывал палочкой, упрямо глядя в глаза противнику – и вдруг выпустил в лицо Монтегю сноп искр. Тот отшатнулся, ослепленный, а между тем Джеймс и Люпин запустили в него Импедиментой и Экспеллиармусом. Оливер рухнул, придавив первокурсника, но из-за угла полетели лучи заклятий уже в Мародеров – лишь Джеймс с его реакцией ловца успел их отразить.

- Пит, забирай мелкого и беги! Мы разберемся!

Монтегю к тому времени отполз от упавшего первокурсника, пытаясь добраться до палочки. Первокурсник остался лежать, слабо дергаясь. Питер схватил его под мышки и, спотыкаясь оттого, что торопился, поволок по лестнице вниз. Лили, выскочив из-за колонны, помогла ему нести ребенка.

Они сумели пробежать довольно далеко, пока, выдохнувшись, не опустились на пол. Ребенок тяжело плюхнулся между ними. Действия заклинания – по-видимому, то действительно был Ступефай – проходило, но мальчонка так оцепенел от страха, что не отваживался пошевелиться. Сердце сжалось – Лили узнала в нем Квиринуса Квиррелла.

- Не бойся. Теперь все будет хорошо. Мы проводим тебя в башню Рейвенкло, - Лили положила ему руку на плечо, но от её прикосновения мальчишка пуще задрожал и заплакал. Петтигрю, пыхтя, вытащил из кармана несколько изрядно помятых шоколадных бобов.

- На, они вкусные. Поешь, ты чего?

Лили подавила улыбку: толстячок Питер слыл сладкоежкой, и расстаться с лакомством, вероятно, было ему непросто. Однако Петтигрю безропотно смотрел, как первокурсник жадно поглощает конфеты – одну за другой. Когда Квиринус более-менее успокоился, гриффиндорцы, как и обещали, проводили его до башни.

Мальчик скрылся за дверями гостиной, и Питер с Лили опустились на ступеньки. Девочка устала от беготни, а Петтигрю и вовсе невыразимо запыхался: на лбу выступил пот, и пухлые щеки стали влажными.

- Кошмар какой, - Лили сцепила пальцы, обхватила колени. – Бедняга Квиррелл. На него все сыплется с первых месяцев. Как будто мало ужаса, который он пережил.

- Да, жалко, - вздохнул Питер, водя пальцами по каменному карюю ступеньки.

- Ты добрый, - Лили позволила себе улыбнуться. Петтигрю вскинул голову:

- Я?

- Ты. Добрый и хороший. Сочувствуешь, пытаешься помочь.

Она замолчала, ощущая, как приятна самой на вкус похвала, только что произнесенная. Питер смотрел робко, изучающее.

- Я тебе могу сказать кое-что, только ты не болтай.

- Не буду болтать. Говори.

Он еще помялся.

- Джеймс на тебе просто зациклился, помешался. Постоянно говорит о тебе: что ты самая красивая девчонка на потоке, самая классная…

Вот так клюква! В принципе, Лили уже привыкла к особенному, терпеливо-мягкому, несмотря на все её подколки, отношению к ней Джеймса, но другие ей ни разу не указывали, что она у него «в фаворе», от первого указания же стало весьма неловко. Хотя польстило, что её хвалят.

- Вам, наверное, надоело его слушать, и вы меня теперь терпеть не можете?

- Ну что ты! – испугался Питер. –вовсе нет… Совсем наоборот…

Лили оперлась щекой на руку, откинула распущенные волосы.

- Ты замечательный человек, Питер. И друг тоже. Скромный, вперед не лезешь, а ведь горой за своих, да? Мне такие нравятся.

- А что мне лезть вперед? – он пожал пухлыми плечами. – Я по сравнению с остальными так, середнячок, если не хуже. Это мне повезло с друзьями. Мама говорила, что меня вовсе никто никогда не примет.

Лили поморщилась: примерно то же её мама однажды сказала Петунии.

- Зачем она так?

- Просто злилась. Они с отцом давно развелись, и у него другая семья…

Лили уже давно просветили, что в магическом мире развод – нечто запредельное, безоговорочно осуждаемое обществом. Волшебники, о которых в «Ежедневном Пророке» упомянули в связи с бракоразводным процессом между ними, оказываются опозоренными; в ближайшее после развода время общаться с ними – дурной тон, и они остаются в изоляции, без поддержки друзей и близких. Немудрено, что у некоторых сдают нервы.

Итак, мать Питера срывалась на нем, и у него уже не осталось надежды, что и у него могут однажды быть друзья, что не вечно унылое одиночество – когда в школе ему сам, первый протянул руку сначала Ремус Люпин, а потом и Джеймс с Сириусом приняли «под крыло».

…Ремус оказался легок на помине: едва успел Питер рассказать Лили о матери, Люпин появился, шагая через ступеньку.

- Вот вы где. Провожали первокурсника? Пойдемте, все закончилось.

- Мы победили? – Лили невольно улыбнулась, и Рем вдруг тонко покраснел, его светлые глаза забегали – если бы не его известная правдивость, можно было бы заподозрить, что он врет.

- Да. Монтегю помогали Эйвери и Мальсибер, но мы их разгромили. Джеймс и Сириус хотят это отметить в нашей гостиной. Пойдемте?

Монтегю оказался не из тех, кто забывает обиды – а может, Эльза отказалась его прощать, покуда он не принесет обещанное. Во всяком случае, неделю спустя он снова подстерег бедолагу Квиринуса в коридоре, и на сей раз первокурснику никто не помог. Оливер отволок его в комнаты Слизерина; каким-то образом девочки протащили мальчонку к себе в спальню. Когда в комнату зашла с утра сидевшая в библиотеке Летиция Гэмп, ей открылась непонятная и неприятная картина. На стульях, поставленных в кружок, сидели, потягивая сок, Эльза, Электра, Линнет, а также второкурсница Гестер Хорнби, патефон играл канкан, а перед девчонками выплясывал в женском платье первокурсник Квиррелл. Летиция выхватила палочку.

- Не советую, - протянула Эльза. – Он под действием зелья, и если попытаешься его остановить, кончиться может плохо.

Набросив на мальчика плащ, чтобы прикрыть женское платье, Гэмп за руки выволокла его из спальни. Как только он перестал слышать музыку, то прекратил и танцевать, правда, еще дергался. С помощью вошедших было в гостиную Регулуса и Северуса мальчишку удалось оттащить в Больничное крыло. Мадам Помфри не задавала лишних вопросов, слизеринцы не выносили сор из избы, однако Электра и Гестер не могли отказать себе в удовольствии еще раз припомнить сладкое чужое унижение. Их разговор услышала Пенни-Черри и не преминула разнести по всей школе. О том, как после этого дразнили Квиррелла, лучше не упоминать, хотя вина Эльзы была всем очевидна.

- Приносить людей, как трофеи, - удивлялась Алиса. – Просто Саломея какая-то.

- В пьесе Уайльда Саломея плохо кончила, - Марлин, как всегда, не возмущалась громко, но в переливчатых глазах мерцали холодные голубоватые отблески. – Эльза тоже доиграется когда-нибудь.

Однако и за Квиринуса отомстили. Мародеры, поймав в коридоре Северуса, обезоружили его и затолкали в ближайший женский туалет: заперли в одной кабинке, а сумку с книгами и палочку оставили в другой.

========== Глава 26. Танго ==========

Лили и Северус, прижавшись к стеклу в купе, наблюдали за остальными школьниками, которые еще не уселись. Вон чуть не подрались между собой Сириус и Монтегю, а Эльза в окружении фрейлин разочарованно кривится: ей хотелось, видимо, настоящей схватки. В последнее время Смит и Блэк на уроках и переменах постоянно заводят пикировку. Лили сперва подумала, что Мародеры не могут простить слизеринке унижения Квиррелла, но помрачневший вид Марлин, неотступно за ними наблюдавшей, говорил об чем-то ином.

Регулус и Летиция, остановившись, ищут глазами приятеля; Северус стучит в стекло. «Надеюсь, они к нам не войдут», - говорит Лили нарочито-громко. Наверное, Летиция сквозь открытую форточку слышит её, потому что с холодным видом слабо дотрагивается до плеча Регулуса, и они идут прочь. Северус слегка краснеет, но Лили хранит спокойствие. В самом деле, пора обрывать дурные знакомства. Каким-то образом их дружба выдержала и инцидент с Квирреллом, когда Северус, увидев явно краденное зелье, предназначавшееся для издевательств, никому не сказал об этом. Лили посчитала, что унижением, которому его впоследствии подвергли Мародеры, он наказан достаточно - и когда Сев снова подошел к ней, не стала его ругать. Но сам случай, как и прочие проступки друга, запомнила.