- Слышь, фабрику закрыли, - Лили с ужасом поняла, что слюнявая гримаса умственно отсталого – это его улыбка. – Хахаль Трейси, мерзавец Хью, до последнего держался, ан нет! Теперь пойдет по миру, - Тобиас зыбко рассмеялся. – Будет еще Трейси у церкви милостыньку просить. А ты не подавай, а? Ну, ты ж девка хорошая, сердечная… Вон сколько с подонком моим возишься, хотя не стоит он того, волчий выродок… Жаль, щенком его не утопил… Слышь, а я-то честный человек, - он скрюченным пальцем ткнул себя в грудь. – Поможешь? Ты погоди, я тебе расскажу. Я молодой был малый тогда, работящий, честный. Это сейчас меня жена с ублюдком извели, вон, навозом сделался… Да! А Трейси – она вроде тебя была, красивая, и рыжая тоже… Валлийка она. Ох, тварь валлийская, да как и ты! Ходил за ней, как на веревочке привязанный, на подарки тратился… Бывало, сам не поем, а ей платок куплю. Она знала, зараза. Помыкала мной, потешалась. А потом выскочила. За своего Хью-сопляка, только в город приехал, колледж окончил, умный стал. Видали мы умных! А меня-то не забыл, вышиб меня с фабрики, едва власть какую- надо мной получил! Ничего, теперь никто не посмотрит, что он умный. Будет, как я, лопать и валяться по канавам. А ты ему не помогай, и ей тоже, паскуде… Слышь? Ты её узнаешь, она вроде тебя, только к сорока ей. Вот как увидишь, пусть она хоть землю целует – гроша ей не давай. Иначе несправедливо, понимаешь, будет? Обещаешь?

Лили торопливо закивала, изнывая от вонючих винных паров и не зная, как отделаться от собеседника, а он еще полез целоваться, исслюнявил её синеватыми губами. Борясь с тошнотой, Лили бросилась бежать. После, в ванной, долго оттирала губы и полоскала рот.

Она ничего, конечно, не рассказала Севу, и родителям, к крайнему её удивлению, никто не донес, хотя их с Тобиасом у булочной могли видеть многие. В сущности, тогда состоялся её первый поцелуй, и ничего гаже Лили испытывать не приходилось.

Поход в Косой переулок на сей раз прошел буднично. Сев отправиться с Лили не смог, отвезла её в Лондон мама, Лили быстро закупилась, и в Коукворт вернулись скоро. Волшебство – поймала себя Лили на мысли – тоже рано или поздно становится рутиной.

Привычные сборы – и вот уже столь же привычное колебание поезда, когда на ходу ищешь купе. Лили заметила в коридоре Мародеров и поскорей затянула Северуса в первое попавшееся купе. Ей не хотелось, чтобы Поттер припомнил ей давнишний танец. А в купе, куда они заскочили, оказались рейвенкловцы.

На вошедших никто не обратил внимания. Нарядившаяся цыганкой Миранда Фиорелли, четвертый курс, рисовала в блокноте портрет маленькой бледной девочки с тремя алыми бантами в каштановых волосах. Увешанный амулетами долговязый хиппи Ксено Лавгуд что-то напевным шепотом объяснял Пандоре Касл – белокурой девочке с прозрачными глазами, приятные манеры и приветливость которой не могли скрыть её странности. Она училась курсом младше Лили и Северуса и слыла бесстрашным экспериментатором с заклинаниями – правда, постоянно оказывалась после опытов в Больничном крыле. Сухопарая старшекурсница Доркас Медоуз закрылась от мира словарем древнегреческого языка.

Хорошо еще, Бертрам Обри сюда не заявился. Болтать в подобном обществе было неловко. Лили жалела, что не прихватила книжку, и тосковала по тележке со сладостями – хотя она стеснялась покупать что-то, ведь Северус не мог себе позволить ни конфетки. А ему, кажется, стало неосознанно комфортно среди этих людей, как будто не замечающих друг друга, так что вскоре Лили заметила, что друг, привалившись спиной к перегородке, дремлет. Пожав плечами, девочка вышла и отправилась бродить по коридору. Услышав за одной из дверей знакомые голоса, поколебалась и заглянула.

Купе оказалось набито битком: кроме Марлин, Мери и Алисы, там сидела еще Эммелина, а в углу примостилась Мэрион Риверс с книжкой – ей, очевидно, надоел хаффлпаффский треп.

Настроение в купе было траурным – Лили, едва переступив порог, кожей почувствовала висевший в воздухе сгусток боли, моментально заметила и смущенные, печальные лица подруг, и горестно сжатые руки Эммелины, и неуместность задора её завитков. Марлин подняла серые от грусти глаза и негромко вздохнула:

- Беренис умерла.

Лили ахнула:

- Как? Из-за чего?

Эммелина машинально запустила пальцы в волосы, медленно провела:

- При родах. В середине августа.

Поезд мчался. Застывшие фигурки девочек покачивались от быстрой езды. Вэнс глухим, деревянным голосом рассказывала:

- Зимой её изнасиловал Пожиратель смерти. Потом оказалось, что она беременна. Мы все просили её сделать аборт, всей семьей! Нет ,видите ли, она решила, что ребенок не должен отвечать за отца. Она ушла из дома. Разорвала помолвку с братом Марлин, потому что не хотела навязывать ему чужого ребенка. Она же не могла рассказать ему ,что произошло на самом деле. И вот… - Эммелина провела ладонью по губам. – При родах у нее остановилось сердце. Не спасли. А этот паскудник выжил!

Она стукнула кулаком по скамейке. Алиса сдавленно спросила:

- Вы отдадите его в приют?

- Нет, - протянула Эммелина; её лицо исказила болезненная гримаса – жалкое подобие мстительной улыбки. – Этого ему мало. Он должен мучиться, - её ногти до крови впились в кожу. – Я клянусь, что у меня не дрогнет рука, и верю, что отец и братья тем более не дадут слабину. Он пожалеет, что родился на свет. Он подохнет от холода и голода. А если нет – с трех лет узнает ремень и розгу.

- Ты с ума сошла, - Мэрион захлопнула книгу и встала. – Может, вы все с горя так.. это же форменное зверство! В чем ребенок-то виноват? Почему он должен за кого-то отвечать? Поймайте того Пожирателя и глумитесь, сколько хотите. А ребенка не троньте, не то…

- Не то что? – проговорила Эммелина медленно. – Что ты сделаешь? Как нам помешаешь?

Мэрион опустила руки – книга чуть не выпала из разжатых пальцев.

- Ничего, - согласилась она. – Нет, наверное, такого закона, чтобы вам помешать. Но все-таки вы поступаете несправедливо и жестоко. Это не по-гриффиндорски.

Эммелина горько рассмеялась:

- Что бы ты понимала в Гриффиндоре!

- Получается, что Мэрион понимает больше, потому что сейчас она права, - вставила Алиса. – Тобой, может быть, движет горе, но ребенок не виноват, и мстить ему низко.

Вэнс холодно посмотрела на нее:

- И ты считаешь, что тебе место рядом с нами?

О Лили, кажется, все забыли. Поезд покачивался, сырой осенний полумрак одевал три напряженных силуэта и два, почти слившихся с ним. Лили нырнула в полумрак, обняла Эммелину ,погладила по волосам. Услышать слезный вздох ей было радостно, как радостно врачу услышать от пациента, что тот чувствует себя гораздо лучше.

========== Глава 21. Злость ==========

Лили до самого конца оставалась в купе с девочками. В душе она опасалась, что Северус обидится на нее за это, однако когда по прибытии она вышла на платформу, то увидела друга, выходящего из другого вагона вместе с Регулусом Блэком и Летицией Гэмп. Слизеринка, постукивая каблучками, что-то приглушенно толковала мальчикам, пока они несли её чемоданы. Судя по увлеченным и довольным выражениям лиц, между ребятами происходил занимательный спор.

«Замечательно… Он вполне без меня обходится, я ему не нужна. И что я, дура, беспокоилась?» От обиды защипало в носу. Тем временем с компанией Северуса поравнялись Мальсибер и Эйвери, причем, видимо, присоединились к разговору. Лили пробрало. Мальсибер и Эйвери, те самые, которые обзывали её грязнокровкой и третировали Сева за дружбу с ней! А теперь здороваются с ним и болтают, будто старые приятели. «Хорошеньких он друзей нашел. Предатель. Настоящий предатель». Коротко шмыгнув носом, Лили взяла под руку Эммелину.

…Боль от поведения друга торчала штырем, и чтобы отвлечься, Лили принялась наблюдать за распределением. Первокурсники, право, такие забавные. Вот попала на Рейвенкло Эмма Фиорелли – та самая девочка с тремя бантами, которую в поезде рисовала её сестра Миранда. Туда же отправился Гилдерой Локхарт – очень пригожий мальчик, оглядывавшийся с видом некоторого недоумения и разочарования: казалось, он наделся на более восторженный прием. И Квиринус Квиррелл – при необычном имени ребенок совершенно заурядный, запоминающийся разве хрупкостью и невероятной застенчивостью: пока он шел до табурета со Шляпой, а затем до факультетского стола, лицо его играло всеми оттенками красного.