Все еще нахожусь под большим впечатлением от происходящего, чтобы колбасило меньше, чтобы крутило не так сильно – самоконтроль тут ни при чем. Эмоциональное возбуждение медленно перетекает в физическое. Стоим, как вкопанные, не разрывая зрительного контакта. И мысли непрошено заползают в голову - одна хлеще другой. Тело еще помнит его ласку, его руки на бедрах, его сбившееся дыхание прямо в затылок. И голова кругом от послевкусия, от желания дорваться еще, словно на тарелке остался последний кусок торта, а претендентов, желающих утолить голод, так много…

А что если вчера была разовая акция? Утешение пострадавшего, чтобы душевные раны затянулись, чтобы не успел добить себя, оставшись наедине. Но, черт возьми, этот лисий и довольный взгляд… Разве вот так смотрят, когда любое действие из-под палки? Когда против своих желаний? Когда беря на абордаж лодку жизни, скручивают все принципы и устои, переиначивая на лад захватчика каждое действие?

И чем больше тону в своем мысленном болоте, захлебываясь в немом крике, тем ближе тело становится к нему, влипая, как жвачка, в рот напротив. Благодарно. Желанно и вкусно. Безумно приятно, и словно теплые волны разливаются по телу от его рук, которые невыносимо жадно сжимают, и в этом капкане хочется застрять. Углубляет поцелуй, не давая продохнуть, сгребая меня в охапку, закрывает от ветра настолько, насколько это возможно, терзая мои сухие, успевшие потрескаться губы. И сколько страсти в каждом действии, сколько отдачи, словно секунду назад желание коснуться его принадлежало вовсе не мне. Борьба? Секс? Ядовитый коктейль из самых отборных эмоций, и теперь не вытравить из головы одну единственную мысль: «я подсел на него» - она поселилась там надолго, заняв слишком много места.

- Как я тебя хочу, - не отлипая от губ, прямо в рот, с такой страстью и с таким вожделением, которые только могу вложить в эту фразу.

Вваливаемся на этаж, не переставая держаться за руки, наплевав на камеры наблюдения и, быть может, осуждающие взгляды консервативных охранников. Вместо лифта прямиком к двери черного хода, едва ли не скатываясь по перилам, минуя два лестничных пролета с такой скоростью, словно бежим от кого-то. Губы все еще горят, сердцебиение загнанного зверя, и его рука, сжимающая мою ладонь. Еще три этажа лечу, ничего не видя перед собой, и только когда взгляд касается деталей, подмечая место, в котором мы находимся, накрывает беспричинное, невесть откуда взявшееся беспокойство.

- Погоди, - отпускаю его руку, остаюсь посередине лестницы, когда Ларс спускается на этаж. – Как-то странно… - отматываю мысли, словно кассету, пытаясь найти то, что мимолетно проскользнуло, но тщетно – все смешалось, не вычленить.

- Что-то случилось? – в два коротких прыжка-шага оказывается рядом со мной, подозрительно смотрит, обеспокоенно выдавая. – Ты чего такой белый, словно призрака увидел? С тобой все в порядке?

- Да, просто не могу больше терпеть, не хочу больше ждать, - и прежде, чем ничего непонимающий Ларс успевает что-то добавить, заглушаю его слова настойчивым самозабвенным поцелуем. Притягивая за грудки кардигана к себе, стоя на лестнице на голову выше, пытаюсь таким образом сократить расстояние. Потому что ноги не слушаются, будто пустив корни в бетонную конструкцию. Потому что сознание совершает отчаянный переворот. В который раз за этот месяц? И пока язык полирует его губы, царапая нежную кожу о резцы зубов, выбивая из его груди податливый довольный стон, отчаянно выискиваю причину своего внутреннего дискомфорта и нахожу… И, блядство, как же все оказывается в этой жизни сложно, запутанно и не к месту. Ответ кроется на поверхности, а испытываемые отрицательные эмоции всего лишь последствие недавнего шока. Саманта… Ее ведь нашли здесь? Не на этом месте, но на этой самой лестнице. И даже представить не могу как холодно, страшно и одиноко ей было, пока она смиренно ждала, когда кто-нибудь придет на помощь.

- Ты хочешь съесть меня? – шипит, когда увлекшись, кусаю его, и, отстраняясь, смотрит на меня таким невразумительным взглядом: зрачки расширены, ртуть блестит ярче прежнего.

И я понимаю, чего хочу на самом деле, что в данный момент так необходимо.

Очередная психотерапия.

Очередное замещение.

И я знаю, чем могу вытеснить столь пугающие, царапающие когтями изнутри и гложущие душу воспоминания.

- Эй, - скользкий поцелуй, а после настолько невинный и просящий взгляд, на который только могу быть способен, чтобы не смог устоять, чтобы не отказал. – Можешь на время заткнуться и не шевелиться, - не вопрос, не просьба, а пожелание в добровольно-принудительной форме.

Молчит, так просто принимая условия игры, и только взгляд с такой издевкой, мол, «давай, покажи мне, что опять ты задумал, неугомонный». Прежде, чем приступить, переплетая на мгновение наши пальцы, опускаю левую руку Ларса на перила, с каким-то азартом в голосе добавляя:

- Держись крепче.

Одним плавным отточенным движением подцепив кончик бегунка, тяну вниз, звучно раскрывая молнию на его джинсах. И все это время смотрю, не моргая, прямо в его серебристые глаза, наслаждаясь тем, как понимание происходящего медленно, но верно достигает Ларса. И улыбка на лице такая выстебывающая, будто ее ехидства хватит, чтобы остановить меня, отговорить от задуманного. Но нет… Ларс даже не догадывается о важности всего происходящего для меня, и я как сумасшедший пытаюсь урвать каждый микромомент, чтобы запомнить и потом, смакуя послевкусие, поставить на повтор.

Подцепляя пальцем резинку, ныряю за ткань, холодной рукой сжимаю в кольцо твердую горячую плоть, ладонью чувствуя каждую набухшую венку. Опускаюсь ниже, разве что не задницей на ступеньку, удерживаю тело на корточках. Сжимаю ладонь плотней, скользящим тугим движением прохожусь по всей длине и не знаю, куда мне хочется в этот момент смотреть больше: на предвкушающее лицо Ларса, не спускающего взгляда с моей руки, или же на его член. И что будет, если сделать так: не опуская глаз, продолжая смотреть на него, подаюсь ближе, одним мазком провожу приоткрытыми губами по всей длине члена, собирая смазку, что смешиваясь с остатками слюны, тянется тонкой ниточкой, повторяя каждое мое движение. Оглаживаю большим пальцем налившуюся красным головку, и, наконец, опуская взгляд, ловлю себя на чувстве, что еще никогда в жизни не возбуждался лишь от одной только мысли о предстоящем минете. И напряжение Ларса чувствуется не только в руке: стоит, вытянувшись, боится сделать лишнее движение – неужели и вправду такой покорный? И до конца выполнит данное в молчании обещание мне?

И все, больше тянуть нет сил, смаковать предвкушение не получается. Цепляюсь пальцами за его бедра, стягивая свободную джинсовую ткань, и одним движением насаживаю свой рот на его член, так глубоко, насколько хватает глотки. Расслабляю горло, принимая раз за разом тугой ствол, то ускоряя движения, то нарочито замедляя, играя на периферии его чувствительности. И внутри меня самого все горит, словно мы с Ларсом поменялись местами. Никогда не думал, что смогу сосать с таким самозабвением. Не боясь быть пошлым, не стесняясь раскрасневшегося лица, не приглушая смачных звуков и едва не меняя тональность постанывая от каждого глубокого проникновения.

Волосы мешают нещадно, прилипая к лицу, проползают в рот, занавешивают глаза, словно шторы, закрывая обзор. И когда в очередной раз заглатывая член, ощущаю затылком его уверенную хватку, едва не кончаю в собственные штаны от происходящего: собирает волосы, до последней пряди наматывает на кулак и, каменея в бедрах, на миг лишая амплитуды, задает ее своей рукой, буквально натягивая меня на стояк. Размашистые чеканные движения. И мысли о мазохизме все ближе. Как можно так кайфовать от онемевшей челюсти, болезненной хватки на затылке и долбежки в глотку? Не знаю, но у меня это получается, и если он остановится или закончит раньше, чем я успею получить душевный оргазм, придется трахать себя его руками в попытке догнаться физически.

И словно слыша каждую мысль, ловя мои ощущения, не спешит кончать, лишь ненадолго выходя, позволяя челюсти рефлекторно захлопнуться и передохнуть, пока в подбородок упирается сочащаяся смазкой и слюной плоть. Ларс шумно дышит. То ли переводя дух, то ли сдерживаясь, оттягивая финал. Толкается снова, стоит только губам едва приоткрыться. Хватка на затылке слабеет, продолжает держать волосы, чтобы не лезли, но рукой больше не давит, и я расцениваю это, как приглашение самому доделать начатое. Внутри все екает, когда вместо шумного выдоха или приглушенного стона, стоит только вновь взять глубже, с его губ срывается: