- Итак, что мы решили? – выпытывает Ларс, наслаждаясь своим кофе.

- Если честно, я бы не хотел сейчас соваться в общественное место, может, закажем доставку на дом?

- Как скажешь, - безразлично пожимает плечами, бросая на меня слишком испытывающий и изучающий взгляд. Объяснение задумчивой гримасе звучит через пару минут тщательного препарирования составляющих моего образа. – Когда ты снимешь эту дурацкую мантию? В ней ты еще более узнаваем – она же засветилась на обложке.

Не хочется увиливать от вопроса, скрывать правду или маскировать ее, обличая в другой наряд. Я уже давно смирился с тем, что с этим человеком, насколько бы мало мы ни были знакомы, мне необходимо быть искренним. И сейчас плевать, какие последствия могут быть у этого душевного порыва…

- Я не собираюсь ее снимать, мне так комфортно.

- Звучит как самообман.

- Честный самообман.

- Кори, а теперь серьезно, чего ты боишься? Скрываясь под глубоким капюшоном, ты не сможешь спрятать себя от мира.

- Это что-то вроде щита – с ним мне спокойней.

- Ты превращаешь свой щит в клетку, какой смысл собственноручно запихивать себя в нее, если даже цепь застегнуть некому? Ты уже открылся всем, обнажил свою душу, так чего же ты добиваешься, продолжая день за днем надевать ее?

- Не знаю, - сдаюсь я. – Может, это дело привычки, от которой так трудно отказаться. Как старая ненужная вещь, вроде больше нигде не пригодится, но и выбросить жалко.

- Ты безнадежен, - выдыхает Ларс, хмуря брови. – Комплекс неполноценности в тебе намного больше, чем я думал, - переключает внимание на окно и, замечая что-то, вдруг резко просит остановить машину. – Погоди минуту, я сейчас. Можешь пока выпить кофе, а то совсем остынет, - скрывается за дверью магазина с вывеской «Веселая канцелярия», вынуждая тут же задуматься, как канцелярия может быть веселой, и что сидело в голове человека, который придумывал это название?

***

Васильковое небо, ни единого облачка, солнце неподвижным золотым блюдцем замерло высоко над головой, и только сильный ветер, поднимающий полы мантии, всклокочивающий волосы, играя прядями на воздушных волнах, указывает на то, что все еще живо вокруг, что мы не на чертовом стоп кадре на вершине стеклянной горы. Пятидесятый этаж. Просторная крыша с полосой «H» для посадки вертолета. И кроме нас никого – даже живых или железных птиц не видать.

- И зачем мы здесь? – искренне не понимая, хватая уверенно идущего вперед Ларса за рукав кардигана, спрашиваю я. Читать его мысли не всегда получается. Угадывать его намерения - и того реже.

- Чтобы решить очередную проблему в твоей и без того насыщенной жизни, - ловко перехватывает мою руку, сжимая ладонь, и практически волочит за собой, продвигаясь все ближе к концу крыши.

- И каким это образом? Скинешь меня? Прости, но избавиться от акрофобии это не поможет, - уже не сдерживаю себя, начинаю искренне забавляться от всего происходящего, отдаваясь течению, очередному загадочному порыву Эванса.

- Так и знал, что суицидник в тебе никогда не дремлет, прости, но исполню твою мечту в другой раз, а сегодня нужно поработать ручками и желательно тщательней.

Непонимающе таращусь на него, когда мы подходим вплотную к бетонному парапету, и Ларс, отпуская мою ладонь, лезет в сумку и вынимает из нее большие острые с массивной черно-синей ручкой ножницы, мне и вовсе становится не по себе.

- И зачем? – только и вылетает, когда Ларс всовывает мне в ладонь столь необычный для данной ситуации предмет.

- Чтобы расхерачить твою гребанную мантию в крошево! – как само собой разумеющееся отвечает он, не переставая указывать. – Снимай!

- С чего ты решил, что я буду это делать? Затея, конечно, интересная, но уроки кройки и шитья забыты мной со школьных времен, так что сомневаюсь, что смогу сделать все правильно, - довольно улыбаюсь, провоцируя беднягу на очередное завышение тональности в голосе, но вместо этого меня резко нагибают, упирая грудью в парапет, заламывают за спиной руки, за считанные секунды стягивая мантию, и возвращают в прежнее положение.

- Хватит болтать, держи.

Ткань в руках, ветер под рубашкой, ни единой мысли в голове.

- Я должен просто порезать ее, и тогда ты от меня отстанешь?

- Не просто, Кори, не просто, - отрицательно качает головой, подходит к краю крыши, упираясь руками в железное ограждение. – Посмотри вниз, действительно, так сильно боишься ее?

Безоговорочно повинуюсь, складывая в одну руку обе вещи, свободной крепче цепляюсь за имитацию перил, с куда меньшей смелостью, чем он, заглядываю, казалось бы, в саму бездну.

Высота ошеломляет. Голова кругом. А руки ощутимо подрагивают. Дышать неожиданно становится сложнее.

Ларс, замечая мое оцепенение, встает сзади, обхватывая перила по обе стороны от меня, позволяет упереться в него спиной. Чувствую его дыхание у шеи, и сейчас оно на контрасте с ветром обжигает сильнее огня.

- Вспомни, еще вчера ночью ты кончил только лишь от одного взгляда вниз.

Его слова звучат слишком пошло, однако смысл в них совершенно иной: я сумел единожды обернуть свой страх себе на руку, и, кажется, сейчас Ларс пытается проделать тот же трюк, но уже другим способом.

- Избавься, наконец, от своего панциря, уничтожь и сбрось его в самое пекло, туда, что так пугает. Пусть сожрет и подавится, - руки Ларса перехватывают мои, заставляя увереннее сжать ножницы. – Режь!

Смотрю то на мантию, то вниз и не понимаю, я и вправду должен это сделать? И как это может быть так просто? Мысли расходятся с действиями. Ножницами делаю ровный срез, и часть рукава отправляется в свой последний путь, провожаю ее взглядом, на короткое время, пока та не исчезнет из поля зрения, забывая о пугающей высоте.

- Продолжай, у тебя отлично получается, - произносит в самый затылок, заставляя стадо мурашек пробежаться по позвоночнику вниз – тело так остро реагирует на все.

Отрезаю кусок за куском, каждый раз все больше мельча детали, кромсая когда-то родную и любимую вещь. И когда остается совсем чуть-чуть, делаю пару надрезов на спине и, откладываю ножницы на парапет, продолжая без них. Ткань хрустит под руками, с треском расходясь, взлохмачиваясь как бахрома. Последние остатки буквально высыпаю из рук, ветер тут же подхватывает, кружа и унося все дальше и дальше… Где-то внизу какие-то части втопчут в грязь прохожие, сравняют с землёй колеса машин, растащат птицы, и сметут уборщики, словно бесхозно брошенное бесполезное тряпье, сбросив в мусор. И мне уже будет не жаль…

- Охренеть, - выкрикиваю, цепляясь обоими руками за перила, все еще ощущая спиной Ларса. – Охренеть! – повторяю снова куда громче, чувствуя себя птенцом, вылупившимся из скорлупы и первый раз издавшим какой-то звук. – Вот это психотерапия, и как тебе только это в голову пришло? Ты точно журналист? – разворачиваюсь лицом к Ларсу, а он стоит и просто смотрит на меня, словно в саму душу пролезть пытается, и взгляд такой пронизывающий, искренний, полный гордости за мой поступок. И не понятно кто из нас верит в меня больше?

- Надеюсь, у тебя в шкафу не целый запас таких, а то вдруг сеанс прошел зря? – придвигается ближе, прищурившись, улыбается одним уголком губ так хитро, словно уже знает ответ. И дыхание мягко щекочет пересохшие губы. Интимность момента зашкаливает, как и благодарность за то, что возится как с щенком, тыкая в страхи и показывая, что нет… не страшно. А даже если так, то я рядом. Делал ли хоть кто-то нечто подобное за всю мою жизнь для меня?

- Эта единственная, - честно, удерживая взгляд. Приоткрывая душу.

- Тогда я рад, - обнимает, тянется одной рукой к парапету, тем самым прижимаясь ближе. Засовывает ножницы в сумку. – Ну что, - еще чуть-чуть и губы встретятся, - пойдем, а то на дворе октябрь месяц, прохладно в одной рубашке, - и рука скользит по моей талии, теплые пальцы смыкаются на пояснице, уверенно вжимая в куда более горячее тело. – Дрожишь, как лист на ветру, - и стоит ему только озвучить это, трепет, словно по волшебству, накрывает все тело, легкий, едва ощутимый, но причиняющий куда больший дискомфорт, чем от лихорадки. Никогда не любил это чувство, когда все нутро колет беспорядочно, будто иголками. И никакие таблетки, никакое тепло не спасут. Дело далеко не в погоде и не в недуге организма. Хотя, как еще понимать и принимать последнее…