— Ты молодец, — сказал он, беря полотенце из ее рук.
Отступив в тень ветвей, она взглядывала в его лицо, разминая при этом на рукаве гимнастерки шов.
По лицу Дорофея проходили тени.
Он решился;
— Вася… не маялся, погиб, как уснул… Прости, не мог я вчера тете Ульяне сказать..
Милка заплакала тихо, потаенно.
5
А тетка Ульяна, как и в те былые, войной задымленные времена, стояла в этот утренний час у каменной, ниже пояса стенки и разговаривала со вдовым стариком Никифором Генераловым. Никифор подлаживался к ней лет двадцать. Бывало, летом, умаявшись каждый в своем хозяйстве, они сходились у стены, разделявшей их дворы, жаловались друг другу на одиночество. Два раза пробовали сойтись под одну крышу. Ульяна приходила к нему через лаз в стене, но вскоре возвращалась в свой дом, успев лишь подмести в доме деда полы.
— Почему убежала от Никифора? — спросил ее Дорофей однажды.
— Блины не получились у меня, вот и вернулась.
По обычаю кудеяровских баб, молодка после первой ночи печет блины, и вся родня и шабры спешат отведать их: чем пышнее, ноздреватее пропитанные маслом блины, тем счастливее жизнь молодоженов.
Ульяне, как на грех, не удавались блины, будто кто нарочно муку подменивал. Так и жили со стариком Генераловым — врозь скучали, встречались у стены, взявшись за руки, отводили душу беседой, а блины выходили — заклеклые склизни.
Выстоялось в это утро доброе, с прозеленью от садов небо. Благостной теплынью омыло Ульяну в солдатской гимнастерке и деда в кителе, видно, с плеча не ниже полковничьего. Стенка между соседями стала совсем низенькой: понемногу, камень за камнем, разбирали ее то дед, то Ульяна.
Увидав племянника, Ульяна оставила своего жениха.
— Тетя, дорогая… — проговорил Дорофей. — Я думал, все перегорело во мне… Милка воскресила меня. Ради нее стоит мне поберечь кое-что в душе… А ты внучат нянчить будешь…
— Не понимаю я вас, молодых, — сказала Ульяна с внутренней мукой.
— Не беспокойтесь, у нас есть время дорогу верную найти.
— Что-то часто кидает вас на проселки…
В эту ночь Милка сама не спала и Дорофею позволила забываться лишь короткой дремой.
— Завтра удешь, и ваша часть уедет…
— Да откуда тебе известно?
— Женщины завели блины прощальные. Они все знают.
В полночь стук в окно:
— Лейтенант Кудеяров! — позвал мужской голос.
А у Милки все готово: блины напечены, распарились в корчажке. В вещмешок Дорофея уложила она платочки, белье. И так загрустила, что Дорофей не мог и одного блина съесть.
— Ну, хватит, улыбнись, дурочка…
…Рано на заре в разных концах Кудеярова заголосили женщины. Прощались с солдатами, садившимися в грузовые машины…
Бородатый начальник штаба бригады, высунувшись из кабины, хлопал по плечу молоденькую, приговаривал, что лет через восемнадцать — двадцать приедет формировать дивизию из потомков воинов.
Проводив Дорофея, Милка торопко зашагала домой. Издалека завидела мать — Ульяна в тени под яблоней кормила внука, тягуче напевала:
Где кровь лилась — там вязель сплелась,
Где кость лежит — там шихан стоит,
Где слеза пала — там озеро стало…
