- А давайте сыграем в игру? - светски предлагает Бестия из-под вороха плащей. Его бьет дрожь. - Популярную такую игру...

- Вставай, щенок, - произносит Канина. Тирон запрокидывает голову, пачкая разметанные волосы стылым, рыже-красным, скользким, и, стиснув зубы, выполняет приказ.

- В популярную пускай популяры играют, - фыркает в буйные бурые кущи Сагитта, искоса наблюдая за подопечным: справляется ли. - Коль уж играть - по-нашему, по-легионному!

- Убивать императора? - интересуюсь я. Не без умысла - а впрочем, ему ведь тоже нелегко, носителю пурпура и пурпуры: левый кубок для Друза, в правом лишь губы смочить, просто выпить нельзя ...

- Вот и видать, что Най у нас - столичная штучка, и больше ничего. Это для преторианцев, глупышка из инсулы!

- Не "из", а "с" , если на то пошло .

- У, грамотей, мало тебя лупили ! Я к чему клоню ? Мы императора тут - выбираем! Смотри и учись. Ну-ка, подать мне какой ни на есть венок ! Увенчаем декана!

- Вставай, щенок, - произносит Канина почти ласково. Белый под грязевыми наносами, остекленело замерший навзничь Аррунт вдруг улыбается - и я понимаю, что но вознамерился сделать, понимаю прежде, чем он подается вперед - ах, встать, значит?! - и меч беспрепятственно впивается в тело: под кадыком, над разлетом ключиц, сверху вниз.

...Сагитта бранится на чем свет стоит, ругательство за ругательством укрепляя славу римского благочестия. Он раздосадован не на шутку: обещался ведь за тирона - и н а тебе, все старания насмарку, вся репутация вдребезги! Он готов добавить обнаглевшему юнцу по крайней мере тумаков, если не сквозных прорех , но декан, зловеще спокойный и невозмутимый, отстраняет его коротким невыразительным жестом. Помощь ему не требуется.

- Зато теперь он на собственном опыте убедился, почему надежней колоть, а не рубить, - утешает Сагитту миротворец Бестия, которому, однако, очень не по себе.

Когда под вечер Аррунт появится у костра - с добротно перепеленутой шеей и без права голоса, не говоря уже о голосе как таковом, - каждому станет ясно, что за свои обетованные локоны он еще долго сможет не опасаться: никто не сравнит их с девичьими, пока обрамляют они кусок слезящегося мяса.

Вчера: Гемин и Гемелл чистят снаряжение, вполохоты обмениваясь издевками. Накрапывает дождь - черный в тополях теней, рыже-красный в просветах кровеносных веток.

- Что, Марк? - с ехидцей домогается Гемин, только аттическая соль хрустит на зубах. - Каково быть хорошенькой девочкой в палле?

- Представления не имею, - морщится Гемелл, подвернувший для работы рукава и оттого мерзнущий отчаяннее обыкновенного. - Но приятней, наверно, чем быть девочкой бородатой.

Гемин, задетый за живое, шумно и часто дышит. Разочаровавшись в бритве, он раздобыл среди чьих-то пожитков добрый кусок вулканическ ого камня , но предательски мешкает пустить его в ход. В отместку он поминает некие книги, которые без надобности мужу всех жен, однако закономерно обнаруживаются в параферналиях у жены всех мужей.

- Приап, - бормочет он. - Приап!

- Патик! - парирует Гемелл, откладывая сияющую лорику и придвигая з а мотанный в тряпицу меч.

- Кинед!

- Диадох.

Гемин на миг теряется, и даже Фавст с вечным своим "Ну вы же понима-а-аете..." озадаченно вздергивает брови. Но, похоже, смысл странной отповеди Гемелла - в завуалированном "царь", и эвокат звереет до чрезвычайности, едва не на манер нервиев, у которых, по неиссякаемым рассказам Аррунта, шерсть перед боем режется.

- Христианин! - ревет он вне себя от слепого бешенства.

Гемелл отрешенно любуется мантуанской панорамой, запятнавшей разбинтованный клинок.

- Все, Квинт, - говорит он. - Ты доигрался.

И наносит удар.

...Когда на форум сбегаются непричастные, Гемелл уже штопает распоротую понизу тунику, а Гемину декан зашивает надсаженную - до легкого легко - ратными подвигами грудь. Нескоро, ох нескоро он опять разрешит нам притронуться к оружию или доспехам - пусть себе разлагается на пластины броня, и поковка возвращается в крушец и руду, все равно на нас некому нападать, а нам - некуда прорываться.

Нам - Мантуя. Нам - Минций.

- Откуда проблемы у греков? - рассуждает врачуемый, обращаясь, по видимости, к жарко распаленному костру, где калили кривую иголку, и к котелку кипятка, в котором вываривали нить. - Оттуда, что Дий, всеблагой и величайший, не может удержать своего дружка в штанах. Откуда проблемы в нашем отряде? Оттуда, что Канина, нас, дурня зеленого с дурнеем переспелым, разнимая, не может удержать своего дружка в ножнах!

Канине между тем удалось невозможное: нечетные, непарные близнецы обрели его заботами внятное тождество: оба с ног до головы в наливных бутонах, предвосхищающих роскошный цветник синяков.

- Откуда проблемы у Гемина? - торопливо встревает испуганный его дерзостью Дивес, пытаясь отвести неминуемую бурю, - нервный, тонкокожий, ненавидящий насилие Дивес. - Оттуда, что он не может удержать своего дружка за зубами!

В глазах бесстрастно орудующего иглой Канины отчетливо читается: сам изувечил - сам и починю, а мифо-логические извлечения волнуют его ничтожно мало. Вот что ему по-настоящему важно:

- Какая бестия вас укусила?

- Ну вы же понимаете - Бе-е-естия! - со значением блеет Фавст, и губы у нас распухают невыдохнутым весельем. Бестия, конечно, ни при чем - при чем в чужой ссоре будет новобранец?

Гемелл с независимым видом пожимает плечами.

- Мы играли в слова, а потом Квинт ни с того ни с сего окрестил меня христианином.

- Декан, декан! - раздается вопль, и мы собираемся перед палаткой, чтобы узнать: кого-то недостает.

Кого-то недостает. Кто-то исчез - в тисках непролазных топей, в излуке вялого гноя, - попрал границы естественного, нерушимого померия.

- Эй, Марк, Марк? - тревожатся в толпе.

- Гней? - вторят на ее задворках.

- Эй, Квинт?

- Эй, Авл?

- Эй, Тит?

Кто-то пропал - там, где нет пути ни назад, ни долой, потому что...

- Молчать! - рявкает Канина. - Не Капратинские ноны празднуете! Построиться в линию, живо!

Мы повинуемся - наталкиваясь друг на друга, черпая полные калиги скудельной слизи, под ворчание Бестии: "В линию, ха, тоже мне... значит, до триариев дело не дойдет..." А затем наступает - и длится, длится, длится - тягостная бесконечность, когда декан считает, про себя и изустно, слева направо и наоборот, вновь и вновь, но не может сосчитать, сколько же нас всего.

Считаем и мы - считаю я, украдкой распрямляя пальцы сомкнутого кулака: Ол, Мартул, Кунт, Ларс - нечесаная борода и прижатый браслетом у запястья рукав, горячечные проталины на снеговых висках и липкие охвостья перехлестнутых ремешком волос. Вот Гемелл с его "Приапеями" - не свитком, а кодексом, которым он с готовностью ссужает страждущих за скромную мзду. Вот долговязый, теплолюбивый Дивес, вот угрюмый Фавст, вот неутомимый рассказчик Вописк... Напрасно. Я сбиваюсь на двух: Най, опальный родич ныне здравствующего принцепса, - и Канина, декан. Всё прочее спорно - все прочие спорны, их претворит, превоплотит, пресуществит еженощная наша попойка, а я буду за это наказан. Все мы здесь наказаны.