Самое интересное, что эти замечания в основе своей справедливы. Если мы проанализируем хотя бы два приведенных нами айата, то в них понятие «ислам» увязывается со словом «дин». А термин «дин», в свою очередь, также увязывается с подчинением законам ислама и, в конечном итоге, исламской политикой. Само понятие «дин» переводится как «закон», «власть», «подчинение». Кроме того, и сам Шари'ат также вбирает в себя не только положения, касающиеся ритуальных предписаний и брачно-семейного законодательства, но и нормы, регулирующие политическую и экономическую жизнь, имущественные отношения и судопроизводство. И это не является модернистским веянием, ибо данный комплекс законов восходит к самому пророку Мухаммаду (С), который был для исламской уммы и религиозным лидером, и политическим руководителем, и духовным наставником. Тем самым, идея о связи ислама с политической сферой не является инновацией со стороны модернистов и фундаменталистов, ибо она всегда присутствовала в исламе с самого момента его возникновения. Более того, в основе разделения уммы на суннитов и шиитов изначально лежал вопрос о природе власти – хотя, конечно, это не единственное измерение данного размежевания.
Карл Эрнст использует размытый термин «фундаментализм», ставший своеобразным штампом в западном исламоведении. Фундаменталистами обычно называют мусульман, призывающих к учреждению исламского правления на основе исконного Шари'ата, не замутненного более поздними девиационными наслоениями, и Карл Эрнст следует этой сложившейся в исламоведении традиции.
Но стремление вернуться к чистому исламу Мухаммада (С) и учредить на этой основе правление – слишком общий и широкий признак, объединяющий порой антагонистически настроенные движения. Ибо представители разных направлений отнюдь не одинаково трактуют вопрос о том, что представляет собой этот «изначальный чистый ислам Мухаммада», и апеллируют далеко не к одному и тому же фундаменту. В итоге столь размытый термин, как «фундаментализм», в сегодняшних реалиях объединяет таких сторонников исламского правления и возврата к чистому исламу, как «Братья-мусульмане», движение «Талибан», приверженцы идей имама Хомейни и вилайат ал-факих в Иране и адепты различных салафитских группировок. А ведь сегодня между ними уже фактически идет полномасштабная внутримусульманская гражданская война, если принять во внимание ожесточенные сражения между шиитским ополчением в Ираке и боевиками «Исламского государства», а также бои между салафитской группировкой «Джабхат ан-Нусра» и бойцами ливанского движения «Хезболлах» в Сирии. А ведь и с той, и с другой стороны оружие в руках держат «фундаменталисты», «сторонники исламского правления» и «построения исламского государства на основе законов Шари'ата». Но насколько отличается интерпретация этих законов, настолько потрясающе разнится и практика этих сил и движений!
Тезис о «возврате к исламу Мухаммада в его первоначальной чистоте» обычно увязывают преимущественно с салафитским направлением в исламе. Эта ассоциация стала настолько прочной, что многие исследователи называют «ваххабитскими» и «салафитскими» даже те движения, которые не имеют к доктринальному салафизму никакого отношения. Так, движение «Братьев-мусульман», в правовом и идеологическом плане достаточно эклектичное и ориентированное в основном на общественную работу (строительство школ, больниц, политическую борьбу в системе парламентаризма), изначально сложилось на основе политического альянса египетских суфиев и салафитов, объединившихся под эгидой общих социальных проектов и политических задач. А движение «Талибан» образовали суфии тариката Накшбандиййа (выходцы из упоминаемой Карлом Эрнстом школы Деобанд) и приверженцы традиционного для классического суннизма ханафитского мазхаба. А жесткость практики, в свою очередь, во многом была парадоксальным образом обусловлена той самой гибкостью данного мазхаба, позволяющей ему с легкостью адаптироваться к местным обычаям (урф, адат), которые могут быть мягкими или ультраконсервативными. К примеру, у татар женщина всегда играла в обществе активную роль и пользовалась неизменным авторитетом, а в афганском пуштунском социуме и по сей день считается непристойным, если девочка обучена грамоте и посещает школу. При этом и татары, и афганцы-пуштуны являются ханафитами.
Это может прозвучать странно, но с самого начала существования уммы мусульман сторонниками чистого ислама Мухаммада были как раз шииты, сегодня выступающие в качестве непримиримых оппонентов салафитского направления.
Шиитами называли приверженцев имама Али ибн Аби Талиба, зятя, кузена и названого брата пророка Мухаммада (С), которого он объявил своим преемником близ пруда Гадир Хум во время возвращения из своего прощального хаджа. Круг шиитов 'Али начал формироваться еще во времена Мухаммада, и в него входили такие знаменитые сподвижники, как Микдад ал-Кинди, Салман ал-Фарси, Абу Зарр, первый муэдзин Билал, Ибн 'Аббас, Аммар Йасир и многие другие сахабы.
Изначально «партия Али» – «ши'ат Али» – жестко стояла на той позиции, что законы, данные в Коране и Сунне Мухаммада (С), не подлежат пересмотру и изменению. Али (А) и его сторонники занялись скрупулезной письменной фиксацией хадисного материала еще при жизни пророка Мухаммада (С), в то время как второй халиф 'Умар ибн ал-Хаттаб отдал приказ об уничтожении хадисов под предлогом того, чтобы они не смешались с текстом Священного Корана[1]. Шииты Али (А) не приняли инноваций, привнесенных вторым халифом, который запретил некоторые вещи, бывшие дозволенными в период жизни Мухаммада (С) и во время правления Абу Бакра (как то: запрет временного брака – мут'а, разрешенного в айате 24 суры «Ан-Ниса'»). Также они не считали правомерными вердикты ряда сподвижников, расходившиеся с Сунной Мухаммада (С), которые повлекли за собой изменение формы призыва на молитву (азан), омовения (вуду), намаза (салят), развода (талак), правил наследования (ирс) и ряда других шариатских процедур. Тем самым, шиитов можно назвать своеобразными «старообрядцами от ислама», которые блюли ислам Мухаммада в его первоначальной чистоте. Кроме того, сохраняя хадисы, они также были и ревнителями Сунны. Что касается большинства в умме – мусульман, называющих себя «людьми Сунны и джама'ата» (суннитами), – то они осознали потребность в хадисах намного позже, уже во времена правления Омейядов, когда стало отчетливо понятно, что лишь на основе Корана и без помощи хадисов невозможно развивать фикх. Это привело к интенсивному сбору хадисов через различных передатчиков, причем многие хадисы неизбежно фабриковались или по ошибке, или целенаправленно[2].
В эпоху Омейядов шииты также последовательно противостояли всем чуждым исламу инновациям, которые вводила эта династия. В частности, это касалось института наследной монархии, учрежденного Му'авией, который шииты рассматривали как несовместимый с исламом. Политика обогащения правящей верхушки, контрастировавшая со скромностью и аскетизмом пророка Мухаммада (С), также была объектом шиитской критики. Кроме того, противодействие со стороны шиитов вызывали и неисламские практики, получившие распространение при дворе Омейядов: открытое распитие спиртного, прослушивание недозволенной увеселительной музыки, содержание собак и обезьян. Все эти тенденции вначале привели к войне Сиффин, в ходе которой противостояние разворачивались между воинами имама 'Али ибн Аби Талиба (А), законного четвертого праведного халифа мусульман, и сторонниками Му'авии, который также провозгласил себя халифом; а впоследствии, усугубившись в период правления сына Му'авии Йазида, привели к восстанию сына имама Али, третьего имама шиитов ал-Хусейна, которое было жестоким образом подавлено близ Кербелы[3].
В дальнейшем противодействие официальной политике халифатских властей со стороны шиитских Имамов Ахл ал-Бейт (А) велось уже преимущественно не в форме вооруженного восстания, а в формате развития науки фикха, сохранения Шари'ата и преподавания исламских дисциплин. Многие из Имамов (А.) воздерживались от участия в восстаниях, ибо считали, что их основой может служить лишь чистый ислам Мухаммада и справедливость на основе Шари'ата, а зачинщики и теневые покровители этих восстаний преследовали иные, более корыстные цели, не имевшие отношения ни к реальному желанию покончить с угнетением, ни к исламу и его законам.
