– Надеюсь, не в голом виде?

Крис развернул ко мне лист. Я увидела девушку, присевшую на скамью, которая стояла под низкорослой изогнутой сосной. Девушка склонилась и поправляла ремешок дзори на высокой платформе. Ее нога была видна между разошедшихся краев кимоно. Рядом на скамье лежал раскрытый гофрированный зонтик с неясным рисунком.

– Красиво, – задумчиво проговорила я, изучая эскиз. – Это я?

– А разве непохожа? – встрепенулся Крис. – Но я еще не закончил!

– Не волнуйся так, – мягко сказала я. – Но, знаешь, настоящая японка никогда не станет поправлять ремешок обуви на улице и тем более показывать ногу. Это неприлично.

– А если гейша? – спросил он и улыбнулся.

– Исключено. Тем более она у тебя не в образе. Это просто стилизованный наряд, передающий распространенное мнение о японках. К тому же гейши носят таби. Ну ты знаешь, это такие носочки с выделенным большим пальцем. С босыми ногами они не ходят.

– Почему? – удивился Крис.

– Потому что босоногими ходят лишь проститутки, – пояснила я.

– О! – только и сказал он и вновь начал что-то быстро рисовать. – А если так? – спросил он через какое-то время и показал мне рисунок.

Я невольно рассмеялась, потому что Крис уже нарисовал носочки. К тому же огородил участок с сосной и скамьей под ней невысоким забором, сложенным из неровных камней.

– Она у себя дома, и никто, к сожалению, не видит ее прелестной ножки, пусть и в носочках, – пояснил он.

– Но так проигрывает композиция, – резонно заметила я. – К тому же такие заборы не вполне соответствуют японской традиции.

– И что я буду делать без таких ценных замечаний, когда ты покинешь меня? – спросил Крис и вздохнул.

Он аккуратно положил лист на циновку, вытер тряпочкой пальцы, испачканные углем, и бросился в постель. Упав на меня, Крис начал целовать мои губы, не отрываясь. Я обхватила его руками, прижалась, ерзая напрягшимися сосками по его груди.

– Придется приехать в Москву, – сказал, задыхаясь, Крис, на секунду оторвавшись от меня и глядя затуманенными глазами.

– Молчи, – прошептала я и нашла пальцами его вставший «нефритовый стебель».

Закинув ноги ему на поясницу, я тихо застонала, почувствовав, как он резко вошел в меня. Когда наши «фрукты лопнули» практически одновременно, Крис вскрикнул, но не выпустил меня. Он продолжил выполнять ходы любви, правда, делал это медленно и нежно. Странно, но его «нефритовый стебель» все еще был эрегирован. Я моментально возбудилась и невольно начала двигать бедрами в такт его движениям. Крис вышел, но тут же перевернул меня, поставил на четвереньки и «разрезал дыню». Его пальцы вцепились в мою талию, он двигался все быстрее, «нефритовый стебель» входил очень глубоко. И вот Крис замер, прилипнув ко мне и войдя до отказа. Я почувствовала, как все вибрирует внутри меня. Крис громко застонал, сделал рывок вперед, и его «фрукт» лопнул во второй раз.

В мансарде оказалась крохотная кухонька со всем необходимым. Я накинула мужское кимоно из плотного шелка стального цвета, потом приготовила зеленый чай и бутерброды. Мы сидели в комнате на полу, медленно попивая чай из красивых керамических пиал и беседуя, словно были знакомы тысячу лет. Крис оказался на четверть французом, хотя родился и вырос в Питере.

– Моя бабушка, ее, кстати, зовут Кристин, все еще жива, – неторопливо рассказывал он, сияя мне глазами. – Она родом из Бордо. Слышала, наверное? Это на юго-западе Франции. Но у этой ветви семьи не винный бизнес, хотя в Бордо, по-моему, живут одни виноделы. Мои родичи содержат лавку антиквариата, что тоже приносит неплохие деньги. Так что я совсем не бедный художник, как ты, наверное, решила. Просто мне нравится так жить. Когда мне было семнадцать, я уехал из Питера, потому что родители разбежались и каждый занимался устройством своей жизни. Им до меня и дела не было.

Крис замолчал и встал. Подойдя к шкафу с раздвижными дверцами, он достал маленький фотоальбом в потертой кожаной обложке и подал его мне.

– Вот посмотри, – сказал он и улыбнулся. – Здесь все мои родные.

Я раскрыла альбом и стала разглядывать незнакомые мне лица. Крис лег на пол и положил голову мне на колени.

– И после окончания школы я решил, что с меня хватит всех этих треволнений из-за родителей, – продолжил он, – не стал никуда поступать, а уехал к бабушке. Сколько крику было, ты бы слышала! Отец мечтал, что я стану морским офицером, а мать видела меня успешным финансистом. Но я всегда обожал рисовать и много лет посещал студию. Около года я жил у бабушки и даже брал уроки живописи. А потом мотанул в Париж, снял эту мансарду и веду такой образ жизни, какой мне нравится. А пару лет назад съездил с одной подружкой в Киото и Токио и просто потерял голову от японской культуры и искусства. Влюбился на всю жизнь. И с тех пор стал изучать японскую школу живописи.

– Понятно, почему ты работаешь в том ресторане, – заметила я, отложив альбом в сторону и мягко проводя пальцами по его волосам. – Слушай, а в Париже есть настоящие гейши?

– В Париже есть все! – немного хвастливо заметил Крис. – Не забывай, что это столица мира! Хочешь посмотреть?

– Еще бы! – улыбнулась я. – Это всегда познавательно. Один из способов обучения – наблюдение. Юные ученицы постоянно присутствуют на вечерах, выступлениях и т. д. И словно губки впитывают мастерство старших сестер. Но я считаю, что этот способ и опытная гейша не должна отвергать. И потом это так интересно! К тому же обязательно запоминаешь что-то новое для бизнеса.

– Ты и читаешь, наверное, много по теме? – спросил Крис, с любопытством на меня глядя.

– Когда есть время и подходящая литература, – ответила я и улыбнулась, проведя пальцем по красивой линии его губ.

Он легко укусил меня за палец и вскочил.

– Где-то у меня была одна книжка, и там такой интересный фрагмент, – бормотал Крис, копаясь в шкафу. – Но разве в этом бардаке что-нибудь можно найти?

– Что за книжка-то? – спросила я, вставая и подходя к нему.

– Воспоминания Мирей Матьё, – ответил он, продолжая искать. – Слышала о такой?

– Конечно! Певица? Она была очень популярна в шестидесятые. У моих родителей даже пластинка с ее песнями сохранилась. Но…

– Сейчас, сейчас… Ага! – радостно воскликнул он и повернулся ко мне с потрепанной книжкой в руках. – Не знаю, вышла ли она в России. Этот экземпляр, естественно, на французском. Но я тебе переведу. Здесь небольшой отрывок.

Крис сел на пол, быстро перелистывая книгу. Я устроилась рядом, заглядывая в страницы. Мне было так хорошо с ним, что, в принципе, мало интересовало, что он хочет прочитать или сказать. Я наслаждалась тем, что Крис рядом. И пока не анализировала ситуацию, а просто плыла по течению, поддаваясь возникающим чувствам.

– Вот! – оживленно сказал он. – Слушай!

Отрывок текста в переводе Кристиана:

«Это был банкет, который я не могу забыть. Гейши в национальных, изысканно красивых платьях были обворожительны. Рядом со мной сидела гейша, и я не могла отвести глаз от искусной вышивки на ее тканом платье. Она свободно говорила по-английски и почти также по-французски. Это обстоятельство позволило нам беседовать о Париже. Она сказала, что много читала об этом городе. А потом, к моему смущению, гейша прочитала наизусть несколько стихотворений Клоделя. От нее исходил аромат «Шанель № 5», она была в курсе французской моды и даже, думаю, из вежливости, упомянула о моих пластинках. У нее были тонкие гибкие руки, которые обращали на себя внимание, когда она обмахивалась веером или наливала в рюмку рисовую водку. Словом, все в ней было прекрасно. Я чувствовала себя в ее обществе до того легко, что к концу обеда не побоялась спросить, что за изумительная у нее косметика. Лицо, казалось, покрывал белый лак, глаза искусно подведены, но больше всего восхищала прическа. Сложное сооружение, где цветы соседствовали с позолоченными нитями, блестевшими как бриллианты. И в тоже время прическа колыхалась при самом легком движении головы… Я не представляю, сколько времени нужно потратить, чтобы так выглядеть. Должно быть, целый день! Гейша, сидевшая рядом с тетей Ирен, делилась с ней кулинарными секретами, а та, что сидела возле Джонни, рассуждала об экономической политике Японии. Когда мы закончили есть, гейши начали петь, аккомпанируя себе на струнных инструментах, а потом и танцевать. И я по сей день не могу понять, как это им удавалось делать с таким изяществом в пышных тяжелых нарядах…»