— Зачем тебе? Даже если это Валентина, ты прекрасно знаешь, что я думаю на ее счет…

— А если ты все спутал и на Пушкинской видел сначала настоящую Валентину, а потом, в «Макдоналдсе», другую, похожую на нее, представляешь, как обидел Валентину? Если Валерия и Валентина — одно и то же лицо, то в тот день и в то время, когда ты торчал перед ларьком, она была… со мной… Она позвонила мне как раз с Пушкинской площади, я сообщил ей адрес квартиры… Мы встретились на Солянке и пошли смотреть квартиру… Она не могла быть в это же время в ларьке…

— А как она выглядит?

— Высокая, красивая, с длинными рыжими волосами…

Невский нахмурился, словно что-то припоминая.

— Желтые перчатки… — произнес наконец он и застонал: — Их ведь украли вместе с костюмом еще в гостинице… Как же я мог забыть?

— Так ты поедешь со мной?

— Куда?

— Теперь уже и сам не знаю… Сначала в «Савой», а потом к Валер… Валентине… Не знаю, одевайся, поедем… Надеюсь, в твоей машине есть хоть капля бензина.

* * *

В «Савойе» им сказали, что Пасечник и Фабиан вместе с двумя женщинами и каким-то французом уехали минут десять назад в фургоне, куда погрузили сундуки с платьями и нескольких перепивших манекенщиц.

— Мы опоздали… Ну, Анна от нас никуда не денется, главное увидеть Валерию…

Но как ни стучали они в ее дверь, как ни звонили, им никто не открыл.

— Слушай, по-моему, это записка… — Наклонившись, Невский вынул из замочной скважины свернутый в трубочку листок, развернул. «Саше. Я поехала в аэропорт. Попробую улететь к отцу. Я так больше не могу. Спасибо за все. Валентина…» — Валентина…

— Валентина! Родиков, какой же я идиот!.. Быстрее в аэропорт, я знаю, где живет ее отец. В Париже! Туда аж двенадцать рейсов в неделю!

* * *

Борис ничего не понимал. Он находился в гостиной незнакомой ему квартиры, хозяйкой которой была Анна, та самая женщина, которая вместе с двумя пьяницами, которые теперь спали вповалку на большом кожаном диване, организовала показ моделей Валентины.

Здесь же, в гостиной, стояли три больших сундука с платьями, которые были столь хороши и так восторженно приняты на приеме в «Савойе», что на тринадцать из них поступили заявки на покупку.

Валентина игнорировала присутствие отца, устремив холодный, пустой взгляд в пространство. Толстый слой пудры, как штукатурка, разбух под нижними веками, краска на бровях размазалась…

Борис подумал о том, что с таким взглядом она вряд ли будет когда-либо счастлива. Чтобы стать счастливой, надо этого хотеть… А с Валентиной творилось нечто непонятное. Она молча пила одну рюмку за другой, пьянела, пока глаза ее не стали слипаться… Анна же, свернувшись в кресле, давно уже спала.

Борис смотрел на руки Валентины, которые могли сотворить такое чудо, руки портнихи, целыми днями держащими в пальцах иголку, и не понимал, как можно шить с такими длинными ногтями. «Наверно, они искусственные», — решил он и поднялся с кресла.

От нечего делать он прошел на кухню, чтобы поискать в холодильнике минеральной воды или сока, и вдруг увидел в корзинке для хлеба большой коричневый конверт… Он был не запечатан и просто манил к себе. Борис взял его в руки, из него тотчас выпали два других конверта: белый и голубой. Это были письма. В белом конверте, аккуратно разрезанном, Борис нашел письмо, адресованное ему Валентиной в Париж, которое он почему-то не получил. Другое письмо было написано самим Борисом как раз перед его приездом в Москву, в котором он сообщал день приезда. Пробежав глазами первое письмо, он от волнения даже вспотел: Валентина писала, что переехала на другую квартиру, однако новый адрес не соответствовал тому, который был указан в письме, которое он получил. Не совпадал и почерк. Борис мог сравнить, поскольку конверт с тем письмом, которое он получил, он всегда держал при себе. И получалось, что он приехал к дочери на Шаболовку, а она, если судить по найденному здесь письму, жила на Солянке.

Сунув оба письма в карман, Борис вышел из квартиры и, остановив на улице машину, поехал на Солянку.

Каково же было его удивление, когда на крыльце искомого дома он столкнулся с парнем, который сбил его, чуть не отправив на тот свет.

— Вы? — Невский почувствовал, как его заколотило. — Что-нибудь случилось? Как вы меня нашли?

— Но я вовсе не искал вас… Я оказался здесь случайно… Я разыскиваю свою дочь…

И тут Родиков, разглядев Бориса, подошел к нему поближе:

— Скажите, это не вас я видел недавно в «Савойе»?

— Да, я был там…

— Так вы отец Валентины?

— Я…

— Что вы делаете здесь, собираетесь забрать оставшиеся машинки и ножницы? Это вы украли Валину коллекцию?

— Я не понимаю, о чем вы говорите… Я ничего не крал…

— Тогда что вы здесь делаете?

— Я не обязан вам ничего объяснять… Мне надо только подняться и проверить, кто живет по этому адресу, — он достал из кармана смятый конверт. — Вот, дом сто шестнадцать, квартира сорок девять…

14

Валентина рассказала Бланш все, что произошло с ней за последние пару месяцев.

После самолета она чувствовала себя разбитой. Сказывалось еще и действие нервно-паралитического газа, которым ее пытались отравить.

Сидя в квартирке на Фруадво (куда Бланш забежала утром, чтобы полить цветы, и, взяв трубку разрывавшегося телефона, к великому удивлению услышала голос только что прилетевшей дочери Бориса), Валентина еще не могла свыкнуться с мыслью, что это не сон, что она действительно в Париже. Она собиралась сюда через неделю и даже заказала билет, и просто чудо, что она успела купить билет за два часа до отлета…

После ухода Саши у нее словно раскрылись глаза, она проанализировала свои действия и разговоры, связанные с Ирмой и Костровым, и поняла, что Ирма совершенно не тот человек, за которого себя выдает. Двадцать три платья, сшитые Валентиной для нее, да еще восемнадцать, которые могла украсть тоже только Ирма, как раз и составили коллекцию платьев, которые Ирма показала в «Савойе», выдавая за свои…

Вспомнив, в каком состоянии находились Пасечник и Фабиан, когда приезжали к ней на первый просмотр, она поняла, что они, помешанные на коллекции, могли не запомнить ее лица. Ирма, которой Валентина сама рассказала о визите двух модельеров, намекнув, что те были в изрядном подпитии, сыграла на этом, подставив вместо настоящей Валентины либо себя в рыжем парике, либо свою знакомую, смахивающую на портниху, благо при ее деньгах отыскать в Москве высокую рыжеволосую девушку, над которой бы поработал гример, не составляет большого труда… Соединив те платья, что у нее были, с теми, которые она выкрала из ее квартиры, Ирма получила коллекцию из сорока одного платья… Что она будет делать дальше? Зачем ей все это? Ради денег? У нее их и так предостаточно…

Бланш, выслушав ее внимательно и ни разу не перебив, была в шоке.

— Валентина, — сказала она с горечью (по-русски она говорила плохо, путая слова и к тому же с сильным акцентом), — а где твой отец?

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Он три дня назад вылетел в Москву! Разве вы не разговаривали с ним по телефону?

— Нет, мне никто не звонил…

— А письмо, в котором он писал о своем приезде, ты тоже не получила?

— Нет, конечно…

— Скажи мне, пожалуйста, у тебя в Москве есть враги? Вернее, враг, причем женщина, которая желала бы если не твоей смерти, то хотя бы унизить тебя, раздавить… уничтожить?

— Женщина? Судя по всему, это Ирма, но я никогда ее прежде не встречала, я не сделала ей ничего такого, за что меня можно было бы возненавидеть…

— У тебя не было романа с женатым мужчиной?

Валентина покраснела.

— Был… Больше двух месяцев назад, но он длился всего пару дней, этот мужчина меня бросил, а его жена… Я видела ее, она шила у меня платье… она беременна…