— Здравствуйте, товарищ Звягин.

У входа в печь и она, и Фролов рассказывали новому инженеру наперебой, как доктору рассказывают перед входом к больному.

— Говори, говори, — с восторгом думал Звягин, чувствуя близко любимое и невидимое лицо. Не было у него другого желания, кроме того, чтобы выполнить неожиданное поручение и оправдать дорогое доверие.

В лаву он влез молчаливый и напряженный. Так, бывало, подходил к берлоге с медведем. Предстоял отчаянный бой со слепой стихией, бой за маринкину радость, за собственное счастье.

Но как всегда в таких случаях он перестал замечать окружающих, совершенно забыл про себя, а вся его воля и мысли устремились в одно:

— Сделать, сделать! Ценою какого угодно перенапряжения, высшим подъемом всех своих сил.

Звягин приступил к осмотру. Он исследовал уголь, постигая его с совершенно необычных сторон. Кливаж и излом порождали идеи особенной какой-то проходки. Он отбрасывал неудачный вариант, методично брался за другую деталь и заглядывал в ее сущность — не поможет ли она ускорить работу? Он работал серьезный, побледневший от внутреннего напряжения.

Остановился перед сеточкой трещин в угле и замер от яркой догадки. Нетто подобное было в северной практике! Он протянул назад руку и отрывисто приказал:

— Компас!

Марина послушно вложила в его пальцы инструмент и, боясь дышать, стояла за спиной. Звягин записал направление трещин и взглянул наверх.

— Кто проводит меня туда... в верхний горизонт?

Голос его изменился и звучал, как чужой.

— Я! Провожу! — отозвался Роговицкий. Он уж давно пришел в лаву и внимательно наблюдал за действиями инженера. Тревога ожидания передалась и ему и сделалась еще острей, когда он почуял намек на какой-то выход.

Наверх лезли все четверо долго и молча. Временами крошка угля отрывалась из-под ног Роговицкого и звонко щелкала Звягину по шлему, но и это не нарушало заворожившую его мысль. Он нес ее бережно и страстно, туда, где скрывалась разгадка.

Роговицкий вел к тому месту, где обрушенная печь выходила на горизонт. Как и внизу, здесь были такие же путаные ходы. Но они был брошены, крепи не подновлялись и галлерею давила гора.

На-двое перебитые балки висели сверху. Шедшие нагибались под острыми щепами переломленного бревна, видели стойки, раздувшиеся под тяжким нажимом, горбом изогнутые потолочные доски и кривые столбы, едва подпиравшие прогибы. Звягин шагал, привычно покидывая лампой сверху в бока.

Все гуще сплеталась ломь крепей, мокрым пухом грибков куталось обветшавшее дерево, тишина в этих штреках была глухая, а тьма казалась особенно плотной. Впереди был завал и Роговицкий остановился.

— Здесь!

У Марины упало сердце, а Звягин взглянул в свою записную книжку. В полном молчании отмерял шаги.

— Ну-ка, товарищи, эту обшивку!

С треском сорвали со стенки гнилые доски. Лампами и лицами припали к смоляно блестевшему углю.

— Есть! — воскликнула Марина и схватила за рукав Фролова.

Так же, как в лаве, и здесь на стенке угля отпечаталась паутина тончайших трещин.

Подавляя невольную дрожь, припав на колено, Звягин следил за компасом. Совпадает направление трещин или нет?

Магнитная стрелка качалась и устанавливалась ужасно медленно. А установившись указала твердо.

— Насквозь! — крикнул Звягин и выпрямился.

Десятника осенило. Он вдруг все понял, взглянул на Звягина почти испуганно и произнес:

— Да... С вами можно строить социализм!

Звягин вспыхнул. Но все еще находясь под гипнозом своей идеи, профессорски пояснил:

— Когда-то возникло давление в толще горы. Из охваченного им участка вырвался отпрыск дробящей силы, ударил как молния в пласт и затух, проделав в угле канал. Я вам скажу... я скажу, — озарился он, волнуясь и потирая лоб, — по этому направлению в девять часов будет пройдена печь!

— Молодец! — воскликнула Маринка, а Фролов порывисто обнял товарища.

Обычно в нарушенных зонах избегают работы. Она трудней и много опасней, чем в прочном массиве. В этом же случае нарушение было местное, небольшое и обещало прекрасно помочь проходке.

Фролов закричал, переходя на ты:

— Ты поймал природу за хвост! Она приготовила ход для нашей печи! Немедленно ставим рабочих... и гори наша звезда!

Он помчался вперед, увлекая Роговицкого.

— Маринка... Как хорошо! — повторял Звягин, держа ее теплую руку. — А когда мы поедем на север?

— Я не знаю, — растерянно улыбнулась Марина.

— И я не знаю! — воскликнул Звягин. Посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Ах эти дни! — омрачаясь, вспоминала девушка. — Этот ужасный срок!

— Глупости, глупости, — оборвал ее Звягин. — Всегда надо жить, как сейчас. К чорту всякие опасения! Маринка, ты знаешь, эта штольня, ну, право, мне кажется неплохой!

В таких разговорах они дошли до квершлага. А там, подходя к освещенному месту, Звягин поцеловал Марину. И может быть не один раз. Потому что, когда девушка оттолкнула его, впереди метнулась чья-то наблюдавшая фигура и скрылась за поворотом.

Артемьев, кулак, осужденный за покушение на селькора, стоял в кабинете Кунцова и просил не снимать его с бригадирства на гезенке.

Он моргал слезливыми глазками, божился и крупная бородавка шевелилась над его бровью.

— Кажется, так стараюсь, гражданин начальник, из кожи лезу, но другие подводят!

Кунцов был мрачен, сопел и перебирал на столе бумаги.

— Явите милость...

— Нужна мне ваша бригада! — сгорбившись, начал отчитывать его Кунцов, — для вас и в лагере работа найдется! Зачем вас пустили в шахту? Чтобы лодырничать? Нам такие работники не нужны! Сами же напросились...

— Позвольте работу! — передразнил Кунцов, — будем стараться! Хотим участвовать в стройке! Болтовня это все! за длинными рублями пожаловали! Сегодня же позвоню, забирайте эту шпану обратно!

Артемьев развел руками.

— Верьте слову, отвлекся на минутку! Другие-то хуже простаивают...

Кунцов молчал, перестал сопеть и успокаивался. Ободренный этим, Артемьев шагнул поближе, вытянул шею и сообщил по секрету:

— Вот новенький инженер. Начальство, а на работе, простите, целуется!

Кунцов выкатил сразу повеселевшие глаза.

— Что за вздор ты несешь?

— Истинно говорю, целовался с Замятиной!

— Звягин?!

— Он-с!

— Вон! — загремел на весь кабинет Кунцов и густо побагровел.

Перепуганный бригадир вылетел за дверь.

С минуту перед глазами Кунцова словно вращались цветные круги, потом он пнул подвернувшийся табурет и дико осмотрелся. Из зеркала на него взглянуло распаренное, как из бани, лицо.

— А-а-а, — застонал он, кусая себе руку... — Вот оно что!

Пробежался по комнате от стены до стены и тупо встал посередине, бормоча:

— Вот оно что!

Все понял сразу. И ночной разговор у крыльца, и то, что обидчик работал в Октябрьской шахте, и упорное нежелание Марины встречаться. Понял и сразу же принял мстительное решение.

Выхватил из блок-нота листок, присел к столу и, яростно нажимая пером, вывел: «Молния. Ответ оплачен» и адрес Октябрьского рудника.

Злясь сочинял запрос. Но все-таки аккуратно пересчитал слова, снял копию с телеграммы и спрятал ее в карман.

— Некогда мне! — грубо отмахнулся он от Фролова, вбежавшего в кабинет. Но того удержать было невозможно. Он перепрыгнул через лежащий табурет, не заметил настроения Кунцова и кричал так, что было слышно в коридоре.

— Михаил Михалыч, вашу руку! Какой молодчинища этот Звягин! Давайте рабочих, сейчас пробиваем печь.

Посторонние люди определили поведение Кунцова. У дверей стоял улыбавшийся Роговицкий. Из-за плеч его выглядывал кто-то еще.

Кусая губы, Кунцов принужден был выслушать сообщение.

— Штольню хотите сгубить! — едва не крикнул он Фролову, но вспомнил свои технические расчеты и вдруг согласился: — Можете!

— Пусть это будет уроком тебе, зазнавшемуся мальчишке, — подумал он и добавил: