В тепле разморило, свет прогнал страхи. Оксана клевала носом, едва понимая, что ей рассказывает Ромка. Она была вымотана, выжата досуха. Целый день за рулем, целый день переживаний и сомнений. Она на секунду провалилась в сон, встретила там темную фигуру под яблоней и вынырнула обратно, чуть не свалившись с табуретки. Сознание затухало, в голове гудело. Лиза приготовила ей кровать в спальне и помогла улечься. Оксана поначалу отпиралась, но в итоге сдалась и залезла под одеяло. Она бы никогда не подумала, что столько счастья может принести простая возможность вытянуть ноги.

За окном ворчал гром, шумел лес. В соседней комнате перешептывались дети. Крохотную деревеньку накрывало ненастье. Оксана попрощалась с этим сумрачным миром до утра и закрыла глаза.

Ей снилось, что у дома ходят.

Ей снилось, что их нашли.

Ей снилось…

Утро так и не наступило. Оксану разбудил крик Ромки и знакомый голос. Батя. Она выскочила в гостиную в чем была — в трусах и футболке.

— И-и-их ты! — обрадовался Батя, облизывая папиросу. — От и хозяюшка наша, красавица. Что дочка, что мамка — одинаково невесты! Хоть куда невесты!

На плече у него висело ружье, с куртки стекала вода.

— Вы что тут делаете? Где…

Хлопнула дверь, и в дом вошел толстяк в засаленной военной форме. Под руку он вел Лизу.

— Мам! — Она вырвалась и повисла на шее у Оксаны. Прошептала: — В туалет приспичило, а во дворе эти. Еще один снаружи, в машину полез.

Толстяк расстегнул бушлат, скинул кепку и взъерошил немытые патлы. Он напоминал перекормленного хряка. Пунцовую, покрытую черной щетиной морду венчал сломанный нос-пятачок. На шее, будто две опухоли, терлись друг о друга лишние подбородки.

— Ну здрасьте, что ли, — сказал он. — Хорошая седня погодка, ага?

Оксана хлопала глазами, не в состоянии выдавить хоть словечко. Взгляд бегал от незваных гостей к детям, от голых коленок к измазанному шоколадом ножу на столе.

— Что им надо, мам?.. — прохныкал Ромка. Он сидел на диване, раздетый и сонный, подмяв под себя простынь с одеялом.

Батя подошел к окну и выглянул в сад. Прикурил, потом обернулся. Чудилось, что вместе с ним улыбаются все до одной морщины.

— Так ить в гости мы пришли, непогодицу переждать. Нельзя туда сейчас, лесной черт лютует. До утра вместе схоронимся, потолкуем по-соседски, по-нашенски, чего б и нет-то?

Толстяк быстро осмотрел дом, проверил, нет ли еще кого. Вошел третий — крепкий бородач в грязных джинсах, свитере и штормовке. От него пахло спиртягой и костром. Он шагнул в комнату, оставляя на полу следы огромных сапог. Хлебнул из кружки остывшего чаю, внимательно оглядел хозяев одним глазом. Второй не открывался — мешал синяк.

— Нормально так. Я малую буду.

Оксану словно окунули в прорубь и тут же ударили током. Лиза что есть силы сжала руку, хрустнули пальцы.

— Э-э, обожди, Клим! — подал голос толстяк. — Я ее вперед заприметил.

— Да стойте вы жениться, — сказал Батя. — Гостинцы сперва на стол мечите, что ж мы пришли как эти, без всего. Такие невесты, а вы, тьху, дуболомы.

Он стряхнул пепел на подоконник и повернулся к толстяку.

— Макар, так ить в тракторе ж осталось, чего сразу не взял?

Тот закряхтел недовольно и выкатился на улицу.

— Послушайте, — начала Оксана, пытаясь успокоить голос, хотя внутри все кипело, — я мужа жду, он с друзьями вот-вот подъехать должен. Забирайте, что хотите.

Только уходите. Пожалуйста.

— Заберем, заберем, не переживай, — сказал Клим, усаживаясь за стол. — Судя по номерам, с Москвы?

Оксана кивнула. Она села на диван и обняла Ромку, рядом плюхнулась Лиза. Стихия ревела за окном, а в доме все будто замерло. И в этой тишине каждый звук разлетался колокольным звоном. Оксана слышала секундную стрелку в настенных часах, слышала, как колотятся сердца детей, как Батя выдыхает дым, а Клим скрипит зубами.

— У нас есть деньги. Там, в комнате. Пожалуйста…

Вернулся Макар с пакетом и начал выгребать гостинцы. Хлеб, колбасу, соленья. И две бутыли мутной жижи. Клим разлил по кружкам, сделал бутерброд.

— Вы слышали? — спросила Оксана. — У нас деньги, можете взя…

— Видал, Макар, — перебил Клим, — с Москвы они. Во занесло, да?

— С Москвы… Говеный городишко, нахер. Были у нас в армии москвичи, мы их в очки головой кунали.

Клим улыбнулся. Заплывший глаз будто бы замер посередине подмигивания. Батя прислонил ружье к столу и сел на табуретку. Предложил хозяевам угощенье, но те отказались.

— И-и-их ты… А мы, значит, старались. Ну, как знаете!

Чокнулись, выпили, закусили. За знакомство, за невест и за лесного черта, будь он неладен. Застолье пошло весело, и присутствие хозяев гостям ничуть не мешало.

Время текло чудовищно медленно. Они пили, травили байки и поливали городских, то и дело бросая липкие взгляды на диван. Верхнюю одежду никто не снял, будто незваным гостям нравилось потеть. Оксана уже не видела в этой троице людей. Тень на обоях позади Бати обросла рогами. Макар окончательно превратился в свинью, похрюкивая после дебильных шуток, не стесняясь звуков, которые издавал его необъятный живот. Клим постоянно слизывал крошки с губ и усов, и язык по-змеиному сновал туда-сюда. Люстра над ними гудела так, словно лампочки вот-вот взорвутся.

Первую бутыль уговорили быстро, и к началу второй Батя совсем окосел. Бессвязно болтал о лесах, о самогонном аппарате, о тракторе. И о земле, которая не выпускает людей со всех окрестных деревень. Макар взял его под локоть и отвел в спальню.

— Давай к нам, малой, — сказал Клим. — Третий нужен.

Ромка посмотрел на Оксану, вжался в нее, словно мог спрятаться от страшных взрослых внутри такой родной, такой теплой мамы.

— Малой, тебе уши прочистить?

— Никуда он не пойдет, — твердо сказала Оксана.

Клим с Макаром переглянулись.

— Вот так вот, — вздохнул Клим, вытирая бороду рукавом. — Не уважают нас москвичи.

Макар похрустел огурцом, облизал пальцы и швырнул пустой бутылью в Оксану. Чуточку промазал, угодив в стену над диваном. Брызнули осколки, Оксане обожгло лицо, на щеке вспыхнула кровью царапина. Макар довольно захрюкал.

— Что вам от нас надо?! — заревела Оксана сквозь слезы. — Выродки! Ублюдки конченые!

Снаружи грянул гром, в деревянных рамах задрожали стекла. Клим посмотрел в пустую кружку и покачал головой.

— Знаешь, Макар, а они не рады гостям совсем.

— Ага. Не нравимся мы им, не годимся. Прям морщатся, видал? Неженки столичные.

Осана боялась смотреть им в глаза. Сначала в них поблескивали только огоньки похоти, но теперь… С каждой кружкой, с каждой фразой, с каждым неуловимым движением там разгоралось нечто более страшное.

— Мы ж для них никто, нахер. Слякоть деревенская, а не люди.

Клим кивнул. Прикурил Батину папиросу и сказал:

— Вот я и думаю, а чего просто так сидеть? Давай малому ухо отрежем, раз он с нами пить брезгует.

Ромка вздрогнул. Клим подтянул к себе нож, которым несколько часов назад Оксана нарезала детям торт.

— Вот, например, глаз. — Клим дотронулся до синяка. — Штука полезная, нужная. А ухо?

Макар наполнил кружки. На троих.

— Я прошу, умоляю вас… Не трогайте детей. — Голос Оксаны застревал во внутренностях, выходил наружу хриплыми стонами. Она понимала, что говорит в пустоту, но не могла иначе. — Забирайте меня, что хотите делайте. Но их оставьте в покое.

Клим к ней даже не обернулся. Он подпилил ноготь, ковырнул заусенец и продолжил, глядя на Макара:

— Без уха ведь тоже все слышно. Сдалось оно ему. Может, новое потом вырастет.

Макар посмотрел на Ромку и подмигнул. Хлопнул по свободному стулу, приглашая. Оксана не могла отпустить сына, не могла разжать пальцы. Она знала, что если сейчас Ромка сядет между этими психами, то она его потеряет.

— Давай, малой, не телись, нахер. Отлипни уже от мамкиной сиськи. Когда еще деревенского самогона попробуешь?