Впрочем, Мэттисона не интересовало, что они о нем думают. Он делал это не для них, а для того, чтобы сделать приятное ей. Ее мнение, только оно имело для него значение.
Теперь Кора осталась единственной, с кем он чувствовал свою связь.
Пусть даже она была мертва.
Если это сводило его с ума, значит, так тому и быть.
И если это безумие влекло его за карточный стол, где он слышал, как она нашептывала, что его соперники пьяны и он может безжалостно раздевать их, или чувствовал, как ее легкое дыхание, касаясь его щеки, несло с собой удачу, – если все так, то к черту все остальное! Мэттисона не волновало, что постоянное незримое присутствие Коры отгораживает его от остального мира.
Она была с ним.
До тех пор, пока мисс Уинтерс не поцеловала его.
– Кора, – снова простонал он, повиснув на ограде.
Продавец хвороста, толкавший перед собой тележку, пристально посмотрел на него и, покачав головой, поспешил прочь.
Мэттисон понимал, как выглядит со стороны. Он стоял, освещаемый первыми лучами восходящего солнца, и оплакивал женщину, умершую семь черных, проклятых, одиноких лет назад. И ему было все равно, что о нем подумают. Если бы только он обладал сверхъестественными способностями, которые, по мнению окружающих, он получил от Люцифера и прочей нечисти, сейчас Мэттисон воспользовался бы ими! Если бы он действительно понимал что-нибудь в магии…
В голове вдруг возникла какая-то строчка. Что-то про три раза, три раза, три…
Он уже начал вспоминать, смутно подозревая, что это Шекспир, когда его внимание привлекло движение возле дома, стоявшего дальше по улице. На тротуаре появилась невысокая женщина, скромно, но прилично одетая, в темно-синем пальто и шляпке с полями. Сначала он не понял, почему среди всех спешащих по своим делам людей именно эта неприметная женщина привлекла его внимание. Но тут она огляделась по сторонам, прежде чем перейти улицу, и он увидел ее лицо.
Казалось, весь воздух из его легких внезапно исчез.
Кора.
– Проклятье! – воскликнул Мэттисон и, почувствовав внезапную слабость в ногах, крепче ухватился за прутья ограды. Неужели, призывая на помощь нечистую силу, он сумел вызвать ее тень? Все последние семь лет он слышал ее, чувствовал в воздухе ее аромат, ощущал ее присутствие, но никогда, ни разу она не позволила ему даже мельком увидеть себя…
– Проклятье! – снова воскликнул он. Пока он здесь стоял, остолбенев от того, что вызвал ее дух или что-то там еще, она исчезла за углом. Ушла от него, как будто не заметила. Как будто ее ждали другие, более важные дела.
Выкрикнув очередное ругательство, Мэттисон бросился за ней. Казалось, догнать ее не составит труда. Она не могла далеко уйти. Однако, как только он попробовал бежать, мостовая качнулась у него под ногами, словно живая, и швырнула его на краснодеревщика, катившего целую тележку всякой всячины. Лорду Мэттисону пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть. А когда он снова побежал, Коры и след простыл.
На какое-то жуткое мгновение он подумал, что больше ее не увидит. Улицы наполнились торговцами, развозившими свой товар по богатым домам. Толпа поглотила Кору. От ужаса Мэттисона прошиб холодный пот, когда его взгляд вдруг выхватил в дальнем конце Беркли-сквер темно-синее пальто. Он бросился за ней через кусты.
Когда он снова ее увидел, она уже проталкивалась сквозь толпу на полпути к Братон-стрит. В это мгновение прямо в лицо Мэттисона ударился кролик, болтавшийся на шесте у продавца.
– Кора! – в отчаянии воскликнул он, отбиваясь от продавца, который, набросившись на него, требовал компенсации за порчу товара. – Подожди! – Он грубо оттолкнул мужчину в сторону. Нельзя допустить, чтобы ему помешали выяснить, куда направляется Кора!
Мэттисон заметил, как она вполоборота взглянула на него, и почувствовал, что она его узнала. Однако в ее глазах не было ни намека на нежность. Напротив, в ее взгляде мелькнул ужас, и, подобрав юбки, Кора бросилась бежать.
Он тоже попытался бежать, но она отдалялась от него все больше и больше. Конечно, будучи бестелесным духом, она могла с легкостью раствориться в толпе, тогда как подвыпивший Мэттисон мог лишь неуклюже лавировать среди людей или расталкивать их по сторонам. Тем не менее ему удавалось не терять Кору из виду. Пока в один прекрасный момент она не нырнула в какой-то магазин на Кондуит-стрит и не захлопнула за собой дверь.
Мэттисон остановился напротив этой двери, оказавшейся входом в магазин модистки. Очень дорогой модистки по имени мадам Пишо, которое красовалось на золотой табличке, висевшей над дверью.
Сердце стучало в груди, как молоток. Как быть дальше? Ворваться в магазин, который, судя по всему, еще даже не открылся для клиентов, и потребовать, чтобы ему дали поговорить с призраком, нашедшим у них пристанище? Они позовут сторожей, и его просто посадят под замок. Скорее всего, в лечебницу для душевнобольных.
Наклонившись вперед, Мэттисон уперся руками в колени и попытался успокоить дыхание. И привести в порядок свои мысли.
Почему, бога ради, Кора убежала от него именно тогда, когда наконец позволила ему увидеть себя? И зачем она привела его сюда?
Мэттисон выпрямился и уставился на фасад магазина, как будто мог найти там объяснение всей этой чертовщине.
«Специализируемся на вечерних платьях» – гласила табличка, выставленная в витрине под великолепным, богато расшитым стеклярусом платьем из тех, что произвели настоящий фурор в этом году.
Внезапное предчувствие холодной змейкой поползло у него по спине.
В ту ночь, когда мистер Уинтерс заявил, что намерен навсегда упокоить дух Коры, Мэттисон весьма неудачно играл в паре с женщиной, одетой в платье от этой модистки. Их проигрыш он приписал тому, что эта французская девица в роскошном платье одинаково плохо владела как игрой, так и английским языком. Однако в глубине души Мэттисон знал, что она не имеет никакого отношения к его проигрышу.
Игроки всегда отличались особенным суеверием, но он, похоже, был самым суеверным из всех. Понимая, что источником его удачи является Кора, он предпринимал массу усилий, чтобы не расстраивать ее. Мэттисон не прикасался к крепким напиткам, не поддавался соблазнам, воплощением которых были женщины, завороженные его темной, зловещей аурой. Да и как он мог лечь с кем-то в постель – даже если бы какая-то женщина смогла до такой степени привлечь его, – зная, что Кора постоянно кружит рядом, наблюдая за каждым его движением? Она не смогла бы смотреть на это. Ее чистая душа пришла бы в такое смятение, что улетела бы и больше никогда не вернулась.
Его осторожность не была напрасной. Любовь Коры обладала такой силой, что даже могила не стала для нее преградой. И раз она могла бросить вызов самой смерти, то как он мог шутить с этой властью.
Мисс Уинтерс его поцеловала, ее отец начал искать адвокатов, достаточно искусных, чтобы навсегда упокоить душу Коры, и она отвернулась от него. И теперь, сколько бы он ни напивался, сколько бы проклятий ни слал в окна дома мисс Уинтерс, это не помогало. Эта с шумом захлопнувшаяся перед ним дверь говорила сама за себя.
Кора вспомнила ту стену, которая разделяет живых и мертвых. И скрылась за ней.
Почувствовав дурноту, лорд Мэттисон провел дрожащей рукой по лицу.
Все эти годы он жил только потому, что Кора была рядом. Он ощущал ее более реальной, чем всех тех болтливых идиотов, населявших притоны, завсегдатаем которых он стал.
Вернется ли она, если он во всеуслышание объявит правду о ней? Пускай его сочтут сумасшедшим, пускай посадят под замок. Он в состоянии купить себе милую, уютную клетку. Тогда, по крайней мере, не придется делать вид, что его жизнь имеет какой-нибудь смысл. Он перестанет скрывать пытку, терзавшую его каждую ночь. Он сможет просто лежать в темноте и проклинать свое несчастное сердце.
Тогда мистер Уинтерс наверняка оставит свои честолюбивые мечты сделать дочь женой пэра, раз этот пэр законченный лунатик! И даже Робби почувствует определенное облегчение. Если он увидит, что человека, который, как он считает, убил его сестру, в конце концов отправили под замок, это удовлетворит его жажду справедливости.
